Если ты где-нибудь есть

      Чарльз вернулся домой неделю спустя, лучезарно улыбающийся и чрезмерно довольный собой. Эрик ожидал его приезда с содроганием.       Во-первых, переживал, удалось ли Чарльзу добиться чего-нибудь от Конгресса? Сдвинулось ли дело с мёртвой точки? Есть ли надежда для мутантов после того, как Эрик и некоторые другие радикально настроенные личности чуть было не загубили всё дело?       И во-вторых, грыз ногти, почти буквально, теряясь в догадках, удалось ли Чарльзу воплотить в реальность угрозу «подцепить себе кого-нибудь», или она была всего лишь бравадой, брошенной чтобы позлить Эрика, который и так многого лишился в отношениях с Чарльзом?       Хэнк поехал встречать Профессора в аэропорту. За время его отсутствия, которое, как Эрику показалось, тянулось дольше, чем все его дни в Пентагоне, он навернул, наверное, марафонскую дистанцию, расхаживая по особняку и неизменно приковывая взгляд к окнам, за которыми стоял серый февраль 73-го года.       Уже скоро должен был начаться март, и сухой плющ на стенах особняка снова оживёт и выкинет листья. Смогут ли так же ожить чувства Чарльза к Эрику? Это был вопрос на миллион, но за ответ на него Эрик дал бы и больше.       Он не осознал свою неправоту или что-то в этом роде. Человечество по-прежнему было пережитком прошлого и помехой для развития общества будущего. Эрик по-прежнему жаждал установить тоталитарный режим, во всяком случае, до тех пор, пока ситуация не стабилизируется. Но поскольку такой возможности у него теперь не было, а обретение оной каждый раз стоило ему потери Чарльза, Эрик серьёзно задумался над тем, что для него важнее.       Подобные размышления ни на мгновение не покидали несчастную голову Эрика, на которую и так уж обрушилось слишком многое, и ему иногда казалось, что день ото дня она раздувается, как воздушный шар, и едва успевает спуститься за ночь, пока он спит.       Да, Эрик стал много спать, чего не позволял себе раньше, но у него не было теперь других занятий, да и защиту ему обеспечивали из вне. Но во снах иногда приходили образы прошлого, которые были слишком сладкими, а оттого мучительными, и Эрик даже частенько подозревал, что это Чарльз нарочно внушает ему их, как часть своей изощрённой пытки.       Чарльз брал Эрика измором. В Пентагоне его оставили один на один со своей ненавистью ко всему живому и никак его от неё отвлекали. Здесь же Чарльз регулярно нарушал уединение Эрика, и если в своих мыслях Эрик мог рисовать Чарльза соперником и тормозом прогресса, то тет-а-тет с ним Эрик мог думать только о том, что когда-то их связывало и его руками было стёрто в порошок.       Вместо ненависти Чарльз насаждал в Эрике чувство вины, и если после его ухода Эрик мог кое-как залить тоску неприязнью, то стоило Чарльзу снова появиться в поле его зрения, всё возвращалось на круги своя, и Эрик чувствовал, что его бастионы постепенно начинают сдавать оборону, а это всего месяц. А что будет к лету?       Эрик понимал, что рано или поздно сломается и станет глиной в руках Чарльза, который вылепит из него, что ему заблагорассудится. И чем же тогда он лучше Шоу?       А тем, что Шоу ковал из Эрика, как из раскалённого металла, беспощадно срезая всё лишнее. Чарльз грел его в руках и бережно сглаживал выступающие углы, и этот процесс был одновременно приятен и мучителен.       Пути было два: либо сбежать, снова сжигая мосты, либо однажды поддаться, изменив себе, и может быть, Чарльз окажется прав и общими усилиями и дипломатией им удастся (на склоне лет) то, чего Эрик хочет добиться молниеносной войной. А если не удастся… Впрочем, может, даже провал стоит того, чтобы разделить его с Чарльзом?       Через окна в гостиной Эрик мог видеть, когда Хэнк привезёт Чарльза. Воображение рисовало сентиментальную картину из какого-нибудь классического британского романа, в которой в ворота поместья въезжает карета, а героиня бежит навстречу прибывшим по зелёной траве, и ветер срывает с её шеи лёгкий шарф.       Только вот кареты уже лет пятьдесят как вышли из употребления, травы пока не было и в помине, а Эрик не был из тех, кто бегает от радости, даже если она льётся через край, да и потеря шарфа весьма сомнительна.       Эрик прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза, предаваясь другой фантазии. Скрипнет дверь его уединённой комнаты, и въедет Чарльз.       — Всё получилось, мы свободны, — скажет он, и Эрик от счастья обнимет его.       Территория поместья станет первым перевалочным пунктом в великой миграции мутантов со всех штатов. А потом они образуют независимое государство на территории страны, и в него потекут беженцы со всего мира. Потом начнётся международная деятельность, подобные общины станут образовываться на других континентах. Мутанты будут множиться, постепенно скрещиваясь с обычными людьми, расширять свои территории, пока не заселят всю планету. Это и будет та самая медленная, но надёжная победа, о которой говорил Чарльз, и Эрик поймал себя на мысли, что невольно радуется такому исходу.       Но это была фантазия. В реальности же на часах было начало четвёртого, а Хэнк уехал за Профессором больше двух часов назад (и это при том, что аэропорт от поместья был сравнительно недалеко), и Эрик не располагал никакими сведениями об их текущем местоположении.       Но вот часы пробили четыре, долгожданный рокот автомобильного мотора наконец зазвучал, и машина въехала в ворота. Всё это время сидевший в кресле у окна Эрик вскочил на ноги и сам не заметил, как быстрее забилось от волнения сердце. Однако когда дверь открылась, в горле встал ком, так как на пороге помимо Чарльза и Хэнка стояли ещё двое. Мойра и ещё один человек, которого Эрик совсем не хотел бы видеть в ближайшие лет пятьсот.       — Мистик, — сдавленно произнёс он имя.       — Меня зовут Рейвен, Эрик, — ответила она ровным тоном. — Мистик в прошлом. Хватит воевать.       Эрик ещё раз осмотрел собравшихся, и взгляд его задержался на Чарльзе. Тот глядел на него с ожиданием и явным научным интересом: как же поведёт себя строптивый Магнето? Эрик раздражённо сглотнул и принудил себя разжать кулаки.       — Что ж, рад был встретиться. Пожалуй, пойду к себе, — буркнул он и развернулся было, чтобы уйти, но едва сделал шаг, как почувствовал, что теряет контроль над телом, и уже не смог пошевелиться, замерев в неудобной позе.       В голове прозвучал голос Чарльза: «Сейчас мы пойдём обедать, и ты сядешь за стол и поешь вместе с нами. Будешь ухаживать за дамами и говорить, только когда тебя спросят. Не заставляй меня замораживать тебя на весь вечер».       Эрик задрожал от гнева, но выбора у него не было. Телепатически передав Чарльзу, что он всё понял, Эрик вернул себе свободу, обернулся снова к собравшимся и выдавил улыбку. После чего поздоровался за руку с Мойрой, чем вызвал её искренний ужас, вслед за Чарльзом и Хэнком направился в столовую.       Эрик пододвинул женщинам стулья, Хэнк подал обед и занял место напротив Эрика, грозно на него поглядывая. Эрик снова услышал голос Чарльза: «Я не был уверен, что могу тебе доверять, так что подал к столу фамильное серебро, очень высокая проба. Ведь чистое серебро не магнитное, верно?» Эрик мысленно проскрежетал, что верно.       Новости из Вашингтона Чарльз принёс действительно радужные. Ему выдали лицензию на школу, но ограничили первую волну студентов дюжиной человек. Учебную программу Чарльза на первых порах также сократили до двух лет, если после этого ученики смогут поступить в высшие учебные заведения и показать хороший уровень знаний и полную социальную адаптированность, Чарльз получит карт-бланш на расширение практики.       — Если дела пойдут успешно, через десяток лет мы сможем просить об открытии дополнительного филиала, например, в Калифорнии, — подытожил Чарльз, и Мойра от души поздравила Чарльза с преодолением первого рубежа на пути признания мутантов, как полноправных членов общества.       Дальше говорили про школу, но Эрик в этом разговоре не участвовал, и вообще промолчал почти весь вечер, присутствуя скорее в качестве элемента мебели, нежели достойного собеседника. Только иногда в его голове раздавался голос Чарльза, снисходительно нахваливая Эрика за послушание.       Это были самые мучительные полтора часа в жизни Эрика, несмотря на то, что еда была замечательно вкусная. Когда пытка наконец закончилась и все встали из-за стола, Эрик сразу же попросил разрешения откланяться, и Чарльз позволил. Хэнк дёрнулся было его проконтролировать, но Эрик пообещал, что доберётся сам и не сбежит, хотя ему этого безумно хотелось.       Когда Эрик вернулся в башню и дверь за ним защёлкнулась, он снова устроился у окна и смотрел, как садится солнце. День заметно прибавился, и в шесть часов кромка неба всё ещё была розовой, но сверху на горизонт наползала сизость, над особняком зажигались первые звёзды, и не было ни одного облака, только где-то очень далеко самолёт прочертил след.       Эрик закрыл глаза и почувствовал, как сердце неистово бьётся снова, почти до боли, и ему вдруг захотелось заплакать. Он не позволял себе такой роскоши уже очень давно, а тут всё навалилось.       Всемогущий Магнето не может сбежать, хотя располагает всеми возможностями — не пользуется ими, хотя жаждет свободы всем сердцем!       Но была загвоздка: Эрик хотел сбежать не от Чарльза, а от себя, а это было невозможно, даже если бы он пересёк все пять океанов и добрался до Северного полюса. Поселился бы там по соседству с монстром Франкенштейна — вот бы хороша была парочка!       Дверь скрипнула, и Эрик невольно вскинулся, походя на пса, который дождался хозяина. В комнату въехал Чарльз и закрыл дверь за собой.       — Давай, Эрик, беги, — с горькой усмешкой сказал Чарльз. — Раз наше с Рейвен общество так тягостно для тебя.       — Зачем ты привёл её? — спросил Эрик, отвернувшись.       — Хотел, чтобы ты посмотрел в глаза нам обоим. Мне было интересно, найду ли я в них раскаяние. Я его нашёл. Но оно отравлено твоими глубинными мыслями. Ты никак не можешь простить себе слабость и доброту. Но примирить тебя с самим собой я не могу. Поэтому я тебя прощаю и отпускаю дальше воевать с человечеством, довольствуясь тем, что ты осознаёшь свою вину хотя бы перед нами.       — Если я буду воевать, разве это не уничтожит всё, чего тебе удалось добиться? — спросил Эрик.       — Не сразу. — Чарльз коротко улыбнулся. — Только когда я перестану быть в состоянии давать тебе отпор.       — Почему людям так надо стоять между нами?       — Это ты их туда поставил, Эрик. Они были вокруг. И будут. И самое смешное, что, если бы мы не были мутантами, а просто парочкой гомосексуалистов, ты бы говорил точно то же.       Эрик промолчал и больше не смотрел на Чарльза. Тот ждал долго, несколько минут, но в итоге вздохнул, отвернулся тоже и направился к двери.       — Можешь уходить, когда захочешь, возьми всё, что тебе будет нужно.       Уже на пороге Чарльза настиг голос Эрика:       — А что в Вашингтоне, ты «подцепил» себе кого-нибудь?       Чарльз обернулся и снова приблизился к Эрику, подозрительно прищуриваясь и внимательно вглядываясь в его лицо. Эрик попытался догадаться, читает ли Чарльз его мысли, но тщетно. Когда Чарльз остановился, их разделяло расстояние в две вытянутые руки, и даже в приглушённом свете Эрик отчётливо видел глаза Чарльза и каждый контур его лица.       — А если и подцепил, то что? — поинтересовался Чарльз.       — Как оно было?       — Просто замечательно, повезло в первый же день. Отличный попался парень, чуткий, но сильный. Не давал спать всю ночь, стыдно было утром на заседании показываться: глаза сонные, на шее — засосы. И два дня потом ещё синяки на бёдрах не сходили. Но я ему тоже оставил сувенирчик: царапины на спине и убеждение на века, что предохраняться надо обязательно. Даже неловко было перед уборщиками за простыни, а я замучился отмываться.       Эрик в красках представил сказанное. Не исключено, что Чарльз слегка помог внушением, разве что вместо лица у безымянного любовника было размытое пятно. Эрик беспощадно вцепился в подлокотники кресла, царапая дерево ногтями. К горлу подступал ком, готовый вылиться в нецензурную брань и порчу казённого имущества. Но Эрик благоразумно себя утихомирил и выбрал другу стратегию.       — Не было у тебя никого — всё ты врёшь, чтобы меня позлить.       Чарльз с любопытством приподнял брови и едко усмехнулся.       — А ты бы ревновал, да, если бы кто-нибудь был? Всё ещё любишь меня, Эрик? Вспоминаешь, как мы трахались на каждой поверхности в доме? Наверное, особенно те дни, когда я мог ходить, верно? Как обхватывал тебя ногами или сидел на тебе сверху, — до того, как ты засадил мне пулю в позвоночник.       Эрик попытался было вскочить на ноги, но снова оказался скован силами Чарльза. Тот смотрел на него с таким откровенным коварством в глазах, что позавидовали бы лучшее злодеи кинематографа. Эрик в ответ метал мысленные молнии, но, видимо, они не оказывали на телепата никакого эффекта.       — Помню, ты всегда любил заниматься этим лицом к лицу, — понизив голос, продолжал говорить Чарльз. — Всегда показывал мне, как я выгляжу, когда кончаю. А я в ответ транслировал тебе, что чувствую, когда ты наконец входишь в меня после долгих ласк.       К своему ужасу Эрик увидел, как Чарльз несколько раз потёр ладонью пах, а потом не глядя стал расстёгивать ремень и молнию, чтобы затем скользнуть рукой под брюки. Эрик попытался отвернуться: он никогда не был против посмотреть, как Чарльз ласкает себя — раньше он даже иногда делал это, чтобы подразнить и раззадорить Эрика перед самим актом — но сейчас его целью было явно не доставить Эрику удовольствие. Скорее, даже наоборот — муки невиданной жестокости.       — Тебе, наверное, так ужасно тяжело находиться в моём доме, помнить каждый закуток, в котором мы целовались или отсасывали друг другу, знать, что я всего в нескольких этажах от тебя, но не быть в состоянии дотронуться до меня. Не посылай мне мысленные проклятия, Эрик, милый, твоя похоть всё равно их заглушает. Я в восторге, сколько всего твой изощрённый мозг может придумать такого, что бы ты хотел сделать со мной. Знаешь, мне всё это весьма нравится, только ты был плохим мальчиком и заслужил наказание.       Чарльз кое-как опустил пояс брюк пониже и высвободил твёрдый член из белья. Эрик невольно сглотнул, наблюдая, как рука Чарльза ровно и спокойно скользит по всей длине, мастурбируя без изысков, чуть ли не чинно. Чарльз шумно втянул в себя воздух и приоткрыл рот.       — Помнишь тот последний раз в самолёте? — совсем опустившимся голосом спросил Чарльз. — Я тогда был слаб, поддался тебе, как змею-искусителю, но вот у меня есть прекрасная возможность отомстить. Смотри на меня, Эрик, смотри, как мне может быть хорошо без тебя. Мой успех в Конгрессе мог быть нашим, эта школа могла быть нашей, и я мог быть твоим. Мы бы каждую ночь ложились спать в одной постели, просыпались бы утром бок о бок, занимались любовью, когда угодно, и даже не особо скрывали свои отношения от учеников. Ты бы хотел поцеловать меня на глазах у всех, показать, что я твой, чтобы никто даже не смел посягать на чужую собственность? Мы могли бы быть с тобой идеальной парой. Мы были идеальной парой, Эрик, но ты всё испортил.       Чарльз запрокинул голову, выставляя напоказ шею, в которую Эрик бы с радостью сейчас впился зубами, и его рука скользнула под рубашку, задирая её, обнажая мягкий живот и худую грудь, на которой розовели нежные соски, которые так любил теребить и посасывать Эрик. Чарльз, словно прочитав его мысли, пальцами свободной руки сжал правый сосок и стал с ним поигрывать, чередуя деликатность и жёсткость.       Эрик стиснул зубы, переполняясь желанием заменить руки Чарльза своими, потом взять его член в рот, довести до исступления, дразня внутреннюю сторону языком и посасывая головку, как леденец, а потом долго и сладко растягивать Чарльза, дразня простату и каждый раз, когда он будет слишком близок в оргазму, сжимая пальцы у основания члена, перекрывая семенной канал. И только сильно потом, когда Чарльз уже потеряет дар речи, Эрик бы вошёл в него и двигался бы резко и быстро, обоих их подталкивая в разрядке.       Чарльз уловил эти мысли, коварно улыбнулся, ускоряя ласки рукой, и даже слегка застонал, когда его большой палец прошёлся по чувствительной покрасневшей головке. Вторую руку он переместил на другой сосок, и от смены впечатлений ощущения снова обострились, и Чарльз издал ещё один стон. У Эрика от этого зрелища почти буквально текли слюнки, и он не мог припомнить, чтобы был так возбуждён уже очень давно. Чарльз покраснел и судорожно дышал, сочившийся из члена предэякулят оставлял влажные следы на его животе, и Эрик мог думать только о том, чтобы их слизнуть.       «Мне ни с кем не было так хорошо, Эрик, — телепатически передал Чарльз. — Женщины, мужчины, опытные и не очень, — даже самые искушённые ласки не приносили такого удовольствия, как твои незатейливые прикосновения. Я любил тебя, Эрик, и восторгался тобой, хотел тебе принадлежать, дать тебе всё, чего ты был лишён, а в тебе было что-то, подходившее к моим потребностям, как ключ к замку, как фрагменты паззла. Может, я мазохист, раз всё ещё хочу только тебя, что бы ты мне ни причинял? Скажи что-нибудь, милый, не молчи».       Эрик только теперь сообразил, что дар речи Чарльз у него не отбирал. Но открыв рот, Эрик не смог выдавить из себя ни звука, а между тем Чарльз всё ускорял движения, и та его рука, что теребила поочерёдно соски, уже безвольно упала на подлокотник кресла, а ритм второй начинал сбиваться.       — Чарльз, я… — Начал было Эрик, но тут Чарльз вскрикнул, прогнулся в спине и кончил себе на руку, зажмурившись.       Эрика словно прошило током при виде этого, и он только и смог, что шёпотом пробормотать:       — Совершенство.       Чарльз перевёл дыхание, а потом поднял голову и с неожиданным холодом в глазах посмотрел на Эрика. Направляя кресло чистой рукой, он подъехал к Эрику и испачканную поднял к его губам.       — Оближи, — беспристрастно приказал он, и Эрик тут же повиновался, чувствуя одновременно унижение и радость, что всё-таки получил частичку Чарльза.       Когда он закончил, Чарльз застегнулся и, больше ничего не говоря, поехал к двери. Только на пороге бросил Эрику:       — Я по-прежнему настаиваю, что ты можешь в любой момент уйти. — И после этого Чарльз исчез в открывшемся ненадолго квадрате света с лестничной площадки.       С его уходом прошло действие гипноза, и Эрик тут же отчаянно вцепился в свою болезненную эрекцию и несколькими резкими движениями довёл себя до разрядки и вытер руки платком. Потом сходил достать из тумбочки припрятанную бутылку бурбона, вернулся в кресло, приглушил свет и стал пить, глядя на тёмный двор, пока алкоголь не победил и не вогнал Эрика в сон.       Утром за завтраком Чарльз появился в прекрасном состоянии, всё ещё лучезарный и довольный, поприветствовал Хэнка и Рейвен и с охотой принялся за еду. Через несколько минут в столовую вошёл Эрик с довольно болезненными глазами и бесцеремонно сел напротив Чарльза. Оглядел присутствовавших, махнул рукой и приманил с кухни приборы для себя и кастрюлю с кашей. Все недоумённо смотрели, как Эрик накладывает овсянку, поливает её мёдом, а потом с аппетитом ест. Прожевав несколько ложек и запив их кофе из чашки Чарльза, Эрик заговорил:       — Меня интересуют вакансии в школе. Рассматриваю все предложения.