Если ты где-нибудь есть

      После того как Эрик фактически выкинул белый флаг всем остальным до него не стало дела. Каждый день Эрик выходил на прогулки по территории поместья, кутаясь в плед, так как зимней одежды у него не было, и слонялся по особняку, иногда часами не встречая ни одной живой души. Хэнк и Чарльз работали, а Рейвен, когда не помогала им, любила развалиться на диване в гостиной с книгой или журналом. На третий или четвёртый день такого вот шатания у них состоялся не самый приятный разговор.       Это был вечер, и Рейвен, как всегда, читала в гостиной и потягивала виски с содовой. Она была в своём урождённом обличие, и Эрик с содроганием вспомнил, как учил её принимать себя такой, какой создала её природа. Хотя тогда это говорилось, чтобы подстегнуть Рейвен и вложить ей в голову, что это человечество заставило её сомневаться в себе и притесняло её право на самовыражение, Эрик всё-таки не лицемерил, потому как действительно считал синюю чешуйчатую девушку привлекательной.       Когда он появился в гостиной, Рейвен, словно почувствовав, оторвалась от чтения журнала и с некоторым напряжением во взгляде проследила за Эриком, пересекающим гостиную по направлению к кухне.       — Не понимаю, с какой стати ты всё ещё здесь, — едко бросила она, снова принимаясь за чтение.       Эрик остановился в дверном проёме и обернулся к Рейвен. Она, впрочем, на него больше не смотрела. Желание Эрика сказать в ответ что-нибудь изобличительное удвоилось.       — Я не из тех, кто бежит от своей вины, — парировал он, но Рейвен, наслушавшаяся за долгое время их сотрудничества высокопарных претенциозных речей, только помахала Эрику рукой, намекая, чтобы он ей не мешал.       На обратном пути с кухни Эрик застал Рейвен всё в том же положении, разве что переместившейся на другой конец дивана. Он никак не хотел предстать перед ней сентиментальным и жалким, но всё же не мог удержаться от вопроса, который мучил его все эти дни.       — А Чарльз?.. — неуверенно проронил Эрик.       Ему доводилось видеть Профессора только мельком, и то он проезжал мимо, даже не кивнув бывшему другу.       — Работает, — лаконично ответила Рейвен, а потом всё-таки отложила со вздохом журнал и села к Эрику лицом. — Почему ты остался?       — Почему ты вернулась?       — Это мой дом, Эрик, я здесь выросла, всем обязана Чарльзу — ты не представляешь, как мне иногда за себя стыдно. И за тебя, кстати, тоже.       — Не разоряйся на меня: у меня своя совесть есть.       — Только ты ей почему-то не пользуешься.       Эрик сжал кулаки. В нём бушевало острое желание придушить Рейвен, но он сдержался. Сам виноват, что оставил о себе такое впечатление — тем сложнее будет теперь вырваться из этого амплуа злодея и подонка.       — Я хочу помогать Чарльзу, — довольно спокойно произнёс Эрик. — И он об этом прекрасно знает, потому что не упускает случая покопаться в моей голове.       — А ты хоть раз поинтересовался, чего хочет Чарльз? — укорительно поинтересовалась Рейвен.       — Ну, мира во всём мире, равных возможностей для всех, — стандартный набор.       — И чтобы ты был рядом. Чтобы разделить ответственность, снять часть груза с его плеч. Тогда это было не по силам. Но ты нагрузил его ещё больше, зато теперь я могу протянуть ему руку помощи. И первое, что бы я сделала, это навсегда вычеркнула тебя из жизни моего брата, но он, увы, идеалист — у него, как всегда, другие планы, и не мне с ним тягаться.       — Мне кажется, он хочет избавиться от меня не меньше твоего, просто я очень упорно сопротивляюсь, — фыркнул Эрик, проходя мимо собеседницы и направляясь обратно в свою башню.       — Ты просто кретин, да ещё и слепой, если не понимаешь, насколько ошибаешься, — бросила ему вслед Рейвен.       Когда спина Эрика растворилась во мраке коридора, Рейвен посмотрела на лестничный балкон, где их разговор слушал Чарльз, оставшийся незамеченным.       — Очень интересно, — пробормотал он, кивнул Рейвен и покатил в спальню.       Ни с того ни с сего из башни Эрика перевели в его старую комнату, где он жил во время первого приезда в поместье. (Те несколько недель до того, как они стали спать с Чарльзом.) Эрику даже показалось, что с тех пор в спальне ничего не изменилось, и атмосфера была пропитана чем-то ностальгическим. Для полной картины не хватало только забытой в шкафу одежды, но он был пуст.       За общим обеденным столом Эрик иногда встречался с Чарльзом взглядами, но тот либо никак не реагировал, либо усмехался несвойственной для себя едкой ухмылкой. Эрик иногда опасался, не подменили ли Чарльза за время пребывания в Вашингтоне, но нет: насколько Эрик мог судить, такого нетипичного обращения удостаивался только он, а с Рейвен и Хэнком Чарльз общался как в старые добрые времена.       Был разгар марта, оттепель. Территория поместья превратилась в болото, и во время прогулок Эрик с чавканьем топал по нему кирзовыми сапогами, утопая по щиколотку в размокшей от растаявшего снега и бесконечного дождя почве, чувствуя, как к горлу подступает ком презрения к самому себе и тоски по Чарльзу.       Чарльз давно перестал лезть в голову Эрика. Он знал это наверняка, потому что если бы Чарльз удосужился прочитать хоть одну мысль Эрика, его холодности и официальности в обращении с ним и след бы простыл. Однако Чарльз отправился с Рейвен на вербовку первой волны студентов, даже не простившись с Эриком — ему рассказал Хэнк, когда в очередной вечер за столом их оказалось только двое. Эрик мысленно послал Чарльзу пожелания удачи.       Когда Чарльз вернулся, он сдержанно рассказал за обедом о том, как проходила вербовка, и отметил, что благодаря Рейвен он почти не получал отказов. Женское присутствие почему-то успокаивающе действовало на родителей будущих учеников. Более того, Рейвен научилась убеждать почти так же хорошо, как Чарльз. Эрик смотрел на девушку с завистью и скрежетал зубами, слушая её бойкую болтовню, пропитанную гордостью за свои достижения.       Эрик отчётливо помнил, как они с Чарльзом впервые отправились в подобную поездку. Как получали от ворот поворот в большинстве случаев, а иногда и вынуждены были убегать, сверкая пятками, если потенциальный рекрут попадался с норовом. Перед глазами Эрика плыли бесконечные шоссе, смазанные пятна фонарей за окнами, капли дождя на лобовом стекле, сметаемые встречным ветром и дворниками, и смех Чарльза на пассажирском сидении. Засмеётся ли когда-нибудь Чарльз снова в его присутствии? С Хэнком, Рейвен или Мойрой он всегда улыбался и охотно хохотал в ответ на шутки.       Поток студентов хлынул через две недели после возвращения Чарльза. На дворе был апрель, земля подсохла, деревья зазеленились, и скоро уже было пора подстригать газон. Дети во все глаза таращились на вековые стены поместья и почти буквально облизывались при виде обширной территории, наверняка уже предвкушая, как будут на ней резвиться.       Учебных часов Эрику не дали, но некоторые ребята заинтересовались шахматами, а ещё Эрик помогал в библиотеке, и его выводило из себя вечные хихиканье и кокетство девиц, считавших, что Эрик просто душка и очень мило выглядит в фартуке, когда колдует на кухне, о чём не упускали возможности ему сообщить.       Но зато Чарльз начал снова с ним разговаривать, и это было бесценной отдушиной. По вечерам Чарльз наблюдал, как Эрик играет в шахматы со студентами, иногда напрашивался на партию и с искренним интересом расспрашивал, как прошёл его день, и Эрик чувствовал, как разрывается на куски его сердце, потому что, хотя они с Чарльзом снова были в одной упряжке и довольно сблизились, отчужденность в отношениях сочилась изо всех щелей.       А летом на пороге особняка появился персонаж, которого Эрик желал бы видеть мёртвым. Логан-Росомаха пришёл из ниоткуда помятый и с виду чертовски голодный и сразу же получил своё место под солнцем: отдельную комнату, доступ к кухне и бару. И украл у Эрика внимание его учениц, которые стали всюду гуськом таскаться за опасным парнем с когтями и на уроках в открытую обсуждать, как «мистер Логан» хорош. Ко всему прочему Чарльз дал Логану вести курс физической подготовки, так что Росомаха прочно закрепился в школе к вящему негодованию Эрика.       Ещё во время поездки в Париж ему показалось, что Логан как-то слишком трепетно относится к Чарльзу. Вьётся вокруг него, кудахчет, бьёт крылом и скалится на всех, кто пытается обидеть его подопечного. Что ж, Эрик согласен: Чарльз был не в лучшей форме и нуждался в защитнике и опоре. Логан мужественно взвалил на себя эту роль в отсутствии Эрика, но отдавать её обратно, похоже, не собирался.       В Париже он смотрел на Чарльза с сомнением, но надеждой и лёгким налётом нежности, и эти чувства понятны: гостю из будущего, наверное, было сложно поверить, что тот раздавленный и испитой нечёсаный Чарльз в будущем объединит под своей эгидой множество мутантов и будет бороться с ними за добро и справедливость.       Теперь же, когда Логан вернулся и увидел Чарльза во всей красе — таким, каким он должен был быть, сомнений не оставалось: Росомаха в восторге от своего Профессора, за него порвёт на себе последнюю рубаху, уважает его до глубины души и вообще обожает до одури.       Когда бы Эрик ни зашёл в кабинет Чарльза, Логан непременно был там, рассказывал какую-нибудь разухабистую историю и всегда сидел на столе Чарльза, а тот смотрел на него снизу вверх с неподдельным интересом. Логан с большой охотой вывозил Чарльза на прогулки, они о чём-то шушукались и даже смеялись, и в эти моменты у Эрика в жилах закипала кровь и он ненароком ломал что-нибудь на кухне.       По вечерам Логан и Чарльз частенько сидели в гостиной за стаканчиком виски и вспоминали свои путешествия по миру. А как-то утром воскресенья Эрик проспал подъём, а когда вышел из комнаты, обнаружил особняк пустым: Логан подбил Чарльза отвезти детей в кино. Эрик вспомнил тот авторкинотеатр неподалёку от поместья и всё, что было для него с ним связано, и поклялся больше к нему не приближаться, после того как эту землю осквернил своими ботинками Логан.       Самое удивительное, что при всё этом Чарльз не перестал уделять внимание Эрику, даже наоборот. Всегда приглашал его присоединиться к беседе, просил взять его на прогулку или отвезти в город, когда у Логана был урок, по-прежнему играл с Эриком в шахматы и, чтоб тебе, Чарльз, пусто было, завёл отвратительную привычку брать Эрика за руку.       Вообще, у Чарльза была высокая потребность в тактильном контакте: он часто хлопал учеников по плечам, обнимался с Рейвен и клал ладонь Хэнку на спину, когда тот наклонялся над микроскопом или паяльником и микросхемой. Но Логана Чарльз не трогал. И если это означало, что его он как-то выделяет среди прочих, то лучше Росомахе бежать, потому что Эрик ревновал, как вожак львиной стаи, на меченную территорию которого ступил чужак.       Эрик столько раз присваивал Чарльза, ставил на нём клеймо и повторял, что он принадлежит только ему (и верил в то, что говорит), что в одночасье отпустить от себя самого дорогого и желанного человека было немыслимо даже для Эрика, который прежде с лёгкостью рвал все личные отношения. С Чарльзом так не получалось, потому что, во-первых, Эрик его любил и потому вдвойне презирал себя за всё, что с ним сделал, и во-вторых, он его хотел, чертовски.       У Эрика был зуд во всём теле при мыслях о Чарльзе, обо всём, что между ними было, и Чарльз когда-то был прав, говоря, что Эрик не может спокойно перемещаться по особняку, не вспоминая каждый угол, в котором они зажимали друг друга в темноте.       Эрик боролся с то и дело не вовремя накатывающим возбуждением усилием воли и в особо тяжёлых случаях — холодным душем, а тут ещё и лето было в разгаре, и студенты упросили Чарльза наполнить бассейн, но первым в него нырнул кто же ещё как не Логан, и Эрик чуть не прикусил язык при виде его тела.       Нет, он знал, что и сам хорош, но Логан был уже чересчур. И взгляд Чарльза, направленный на него, говорил о том, что Эрик не один придерживается подобного мнения.       Эрик твёрдо решил, что так больше продолжаться не может. Он постановил себе поговорить с Чарльзом откровенно, без обиняков, и заранее собрал вещи, чтобы в случае необходимости покинуть поместье быстро. Побеждённый самец уступает отвоёванную территорию. Правда, здесь конфликт разрешит не поединок, а тет-а-тет с предметом спора.       Была поздняя ночь, всё поместье спало, несмотря на разбушевавшуюся под вечер грозу. Эрик крался знакомыми коридорами к комнате Чарльза. У двери он замешкался: что если именно сейчас он застанет Чарльза в чужих объятьях? Что Эрик сделает тогда: исполнит давнюю мечту набить Логану морду или уйдёт с молчаливым достоинством, как джентльмен? (Которым он не является.)       Из-под двери струилась тонкая полоска света, и Эрик нерешительно постучал. Ровный голос Чарльза пригласил войти.       Он сидел на кровати, уже в пижаме, читал книгу. У Эрика сдавило сердце — такой милой и домашней показалась ему сцена. Сейчас бы тоже раздеться, нырнуть под одеяло и приластиться к Чарльзу, а вместо этого придётся вести нелицеприятный разговоры.       — Эрик, в чём дело? — поинтересовался Чарльз.       — Хотел спросить, действительно ли необходимо моё присутствие в этом доме.       — Кажется, я сказал тебе в тот день, когда вернулась Рейвен: можешь идти куда и когда захочешь.       — Ясно, то есть ты хочешь, чтобы я ушёл?       — Этого я не говорил.       — Ты хочешь, чтобы я остался?       — Я хочу, чтобы ты сделал добровольный выбор, а не винил меня потом, что я не даю тебе свободы и ограничиваю возможности.       — А вот такого никогда не говорил я.       Чарльз многозначительно дотронулся пальцами до виска, безэмоционально глядя Эрику в глаза.       — Это всё? — спросил он.       — Нет. Ещё мы. В смысле, ты и я. И Логан. Ты влюбляешься в него?       — Я похож на мазохиста-самоубийцу? — Чарльз приподнял бровь, и у Эрика даже отлегло от сердца, но тут Чарльз договорил. — Впрочем, то, что я связался с тобой, указывает именно на это.       — Ты хочешь его? — сквозь зубы процедил Эрик.       — Я тридцатипятилетний паралитик-мутант, у которого не было секса уже несколько месяцев, а до того — десять лет. Я хочу кого угодно, Эрик, только вот не все хотят меня.       — Я хочу тебя. Всегда хотел и буду, — выпалил Эрик, чувствуя, как у него пересыхает в горле.       — Нет, спасибо — предпочитаю тех, кто не всаживал мне пулю в позвоночник, не пытался убить мою сестру и развязать войну и не разбивал мне сердце. О, знаешь, что, а Логан как раз подходит. Ты не мог бы его позвать?       Вместо ответа Эрик подошёл к кровати, наклонился к Чарльзу и впился в его губы страстным поцелуем.       Они были на вкус как спасение и смерть. Эрик чувствовал, что растворяется в Чарльзе, как в кислоте, мучительно болезненно, но безвозвратно. Чарльз что-то мычал ему в рот и махал руками, пытаясь, видимо, отбиться, но Эрик забрался на кровать, осёдлывая его бесчувственные ноги, и руки прижал за запястья к бокам, ни на мгновение не разрывая поцелуй. Чарльз пытался кусаться, но к боли Эрику было не привыкать.       В нём вдруг взыграли злоба и жестокость. Чарльз бессовестно издевался над ним все эти месяцы, хотя знал, что́ Эрик на самом деле к нему испытывает, и вот теперь Эрику выпал шанс отыграться.       Зарычав, он взял Чарльза за плечи и резким движением перевернул его на живот, уткнув лицом в подушку. Она тут же отправилась Чарльзу под бёдра.       Изголовье кровати было сделано из какого-то немагнитного сплава, так что Эрику пришлось стянуть с брыкающегося Чарльза пижамную рубашку и с помощью неё привязать его запястья к прутьям. Эрик не устоял перед соблазном прикусить выпирающие лопатки, и это действие вызвало у Чарльза стон.       Эрик злодейски улыбнулся. Он заставит Чарльза стонать, да, напомнит ему, каково это — принадлежать Эрику. По сравнению с ним померкнут все прошлые любовники и фантазии на будущее.       Эрик продолжил покрывать спину Чарльза поцелуями и укусами, спускаясь к копчику, а потом резко снял с Чарльза штаны и укусил его в ягодицу. До чего же приятно было запустить зубы в мягкую, аппетитную плоть! Эрик смочил два своих пальца слюной и бесцеремонно и безо всякой нежности ввёл в Чарльза сначала один и почти тут же добавил второй.       Чарльз дёрнулся и подавился воздухом, прохрипел что-то нечленораздельное, но Эрик не подумал остановиться. Он не особо старательно растянул Чарльза двумя пальцами, на пробу добавил третий, а потом убрал их. Расстегнув брюки и выпустив на свободу эрекцию, Эрик размазал по члену предэякулят и одним движением вошёл в Чарльза, вжимая его в матрац.       На мгновение Эрик замер. Чарльз под ним тоже не шевелился, и Эрик прижался грудью к его спине и с нежностью, которая вдруг к нему вернулась, поцеловал Чарльза в щёку. Она была влажная — Чарльз плакал, но Эрика это почему-то не напугало и не отвратило. Он осторожно подался назад, слегка выходя из Чарльза, а потом снова погрузился в его нутро до основания.       Трение было почти неприятным, и Чарльз всхлипнул. Эрик толкнулся в него снова, на этот раз получилось легче. Чарльз расслабил спину и обмяк под весом Эрика. Он стал двигаться медленно и почти осторожно, даже приспустил пониже брюки, чтобы не царапать молнией ягодицы Чарльза. Эрик понемногу изменял угол проникновения, и в какой-то момент Чарльз снова застонал, но уже иначе — как от удовольствия. Эрик ускорил движения и услышал, как скрипит кровать.       — Прости меня, Чарльз, — прошептал он в самое ухо любовника, обжигая горячим дыханием и скользя губами по ушной раковине. — Я больше не мог смотреть на тебя издалека. Не мог быть для тебя просто лицом в толпе. Не мог быть твоим прошлым. Лучше ты заставишь меня уйти после этого, чем я буду смотреть, как ты всё отдаляешься и начинаешь жизнь заново. Один раз я уже позволил тебе упасть, даже подтолкнул. Но больше не отпущу. Люблю тебя, Чарльз, я одержим тобой. Готов похитить и держать в подвале в дали от всех, пока не заставлю снова полюбить меня. Прости, дорогой, я ужасный эгоист.       Чарльз снова напрягся и потянул за связывавшую его рубашку. Эрик подхватил одной рукой Чарльза под бёдра и слегка их приподнял, а второй скользнул к паху Чарльза. Он был возбуждён, и Эрик с ликованием и каким-то извращённым удовольствием обхватил его член ладонью и стал двигать вдоль длины, большим пальцем поглаживая головку — как Чарльз всегда любил. Его стоны стали громче, побелели костяшки пальцев, сжимавших ткань.       «Если бы у меня были ноги, я бы перевернул тебя на спину, и объездил так, что ты бы ходить не мог», — мысленно передал Чарльз, а потом его речь потонула в перепутанных нецензурных проклятиях и мольбах, и вскоре он кончил в руку Эрика. Тот продержался немногим дольше, когда вокруг него сжалось тугое колечко мышц, и излился внутрь Чарльза, злорадно думая, что пометил территорию снова.       Эрик уже почти упал без сил на Чарльза, как вдруг вспомнил кое-что очень важное. Поднеся испачканную ладонь к губам Чарльза, Эрик вкрадчиво приказал:       — Оближи.       И, к его удивлению, Чарльз послушался и старательно обсосал каждый палец, почти возбуждая Эрика снова. Только после этого он скатился с Чарльза, развязал его руки и сел на краю кровати, перебирая пальцами ног по мягкому ковру. Ужасно хотелось курить и выпить.       — Виски в секретере, сигареты в письменном столе, — вслух произнёс Чарльз страшно осипшим голосом. И вдруг он усмехнулся. — Ты впервые трахнул меня на животе.       Эрик обернулся, чтобы увидеть Чарльза, перевернувшегося на спину и широко раскинувшего руки. Он бесцельно смотрел в потолок, и в его глазах стояли слёзы. Эрик не выдержал, наклонился и поцеловал по очереди дрожащие веки.       — Мне не нравится слово «трахнул» — у нас был грубый примирительный секс. Прости за это, — виновато сказал Эрик. — Можно я останусь на ночь, а утром займусь с тобой любовью?       — Кури быстрее и давай ложись. Я спать хочу, — пробормотал Чарльз, отворачиваясь от Эрика.       Поразмыслив, он решил, что не так уж и хочет курить. Сняв водолазку и брюки, он забрался под одеяло, обнял Чарльза за талию и крепко прижал к себе. «Больше никогда не отпущу».