Если ты где-нибудь есть

      Способностью одной из учениц было отключать слуховые рецепторы. Чарльз и Хэнк никак не могли понять, по какому принципу работает её сила, поскольку иногда девушка не могла ничего сделать, пока не дотронется до оппонента, а в других случаях накладывала на несчастного противника глухоту, едва кинув на него разгневанный взгляд.       Способность, в целом, была полезная, например, если нужно незаметно проникнуть в стан врага, поэтому Хэнк пытался разработать какое-нибудь устройство, чтобы управлять ею. Но так как у Хэнка ни один эксперимент не может пройти без рикошетящего побочного эффекта, при первом же испытании вместо того, чтобы оглушить подопытного, транзистор усилил восприимчивость к звукам, и бедолага едва не оглох на самом деле, как только Хэнк заговорил, а перепуганная девушка попыталась своими силами всё исправить и в итоге погрузила в тишину всё поместье.       В это время шёл урок, и класс в недоумении замер, наблюдая, как Чарльз активно жестикулирует, пишет что-то на доске и шевелит губами, не производя при этом ни одного звука. Не лязгали колёса его кресла, мел не скрипел по эмали, вездесущий голос Чарльза не мешал спать на задней парте. Студенты оживлялись, вертели головами, пытались что-то друг другу говорить, но в ужасе закрывали рты ладонями, когда понимали, что онемели.       Чарльз тоже не сразу сообразил, почему в аудитории начался такой сумбур, попытался призывать учеников к порядку и даже стучать по доске, и только тут осознал, что не слышит даже мыслей.       Беззвучно упал выроненный из оцепеневших рук учебник. Чарльз попытался велеть студентам оставаться на местах, но вспомнил, что его не слышат, даже телепатически, судя по всему, и написал приказ на доске. После чего отправился на поиски Хэнка.       В его лаборатории всё было вверх дном: искрили какие-то аппараты, у самого учёного шерсть стояла дыбом и обуглилась на концах. Он судорожно переворачивал стопки бумаг и передвигал приборы, даже ползал по полу, видимо, что-то разыскивая. Подопытный парень лежал без сознания в углу комнаты, а девушка, ставшая невольной виновницей инцидента, покачивалась на стуле, завёрнутая в плед, сжимала в одной руке чашку, а другой закрывала зарёванное лицо. Судя по всему, она всё ещё плакала, так как то и дело моргала и промокала глаза углом покрывала.       Чарльз подъехал к ней и утешительно погладил по спине. Вернее, собирался так сделать, но поскольку без звуков как таковых само его появление осталось незамеченным, как только он дотронулся до девочки, она вскрикнула (наверное, судя по мимике), подпрыгнула и выронила Чарльзу на колени чашку, в которой оказался вполне себе горячий чай. Это Чарльз понял, когда стряхивал с брюк чаинки, и в кои-то веки порадовался, что ничего не чувствует ниже пояса.       Девушка, наблюдая за ним, судорожно шевелила губами, судя по выражению лица, извиняясь или причитая, что такая неуклюжая, но Чарльз только помахал рукой, мол, всё образуется, а потом подъехал к Хэнку, лазавшему под столом, и пальцем постучал его по спине.       Хэнк тоже отпрянул от неожиданности, приложился головой о столешницу и скорчил страдальческую физиономию. Потирая ушибленный затылок, он начал что-то вещать Чарльзу, и тому не сразу удалось остановить разбушевавшегося коллегу, жестами пытаясь объяснить, что ничего не слышит.       Когда Хэнк наконец замолк, Чарльз нашёл на захламлённом столе листок бумаги и карандаш и принялся строчить со скоростью пулемёта, вспоминая университетские годы и многочасовые лекции, излагая ситуацию и отдавая распоряжения.       Вернувшись в класс, Чарльз стал свидетелем весьма интересной сцены. Некоторые студенты слонялись по аудитории, похожие на зомби, кто-то стоял у окон и бесцельно пялился в горизонт, прочие сидели кружком и переписывались на куске бумаги. Чарльз вдруг понял, что если он хочет обратить на себя внимание, ему почти к каждому придётся подъезжать отдельно и дотрагиваться до них. Но, к счастью, один из слоняющихся заметил возвращение Профессора и быстро обежал товарищей, хлопая их по плечам. Чарльз благодарственно улыбнулся, а потом подъехал к доске, стёр старую надпись и начал новую.       Занятия не отменялись. Лекции надо было готовить заранее и раздавать в печатном виде, а задания выносить на доску перед уроком. Вместо семинаров были самостоятельные работы с учебником на оценку, плюс наглядные дополнительные проекты. Студенты стали проводить в библиотеке вдвое больше времени, старательно выписывая целые параграфы в тетради, вырезая и клея на ватман вырезки из газет и журналов и с высунутыми от усердия языками рисуя стенгазеты.       На третий день из-за постоянных переписок в поместье начала кончаться бумага. Рейвен попыталась съездить в город, но вернулась с неутешительной вестью, что глухота не проходит даже на большом от эпицентра расстоянии. Тогда Чарльз достал откуда-то грифельные доски для общения, а уроки наконец отменил. К счастью, было только начало осени, и ученики могли гулять по территории и заниматься спортом.       Лучше всех себя в этой ситуации, кажется, чувствовал Логан, на котором инцидент никак не сказался: будучи одиночкой, он привык подолгу оставаться наедине с самим собой, и теперь с удовольствием проводил время в своей комнате с сигарами и виски, разве что без слуха он скучал по музыке и телесериалам, но вскоре заменил их довольно внушительной стопкой бульварных романов и продолжил наслаждаться жизнью.       Эрик тоже не особо переживал из-за тишины. Во время его заключения в Пентагоне из всех звуков были только неясный гул техники за стенами да болтовня охранников, когда они приносили еду. А ещё за время своих странствий Эрик немного выучил язык жестов и теперь развлекал ребят, преподавая им основы. Конечно, за короткий срок невозможно было освоить даже азы, но Эрик надеялся, что им это и не понадобится, потому что, несмотря на то, что тишина ему не претила, всё-таки он предпочитал слышать голос Чарльза, когда они проводили вечера за беседой или игрой.       Впрочем, Эрик так хорошо знал Чарльза, что примерно мог представить, с какой интонацией он говорит ту или иную фразу, наспех нацарапанную на доске. Как ни удивительно, у Чарльза, несмотря на достойнейшее воспитание и профессорский чин, был ужасный, едва ли читабельный почерк, в то время как Эрик, несмотря на тревожное прошлое, писал ровно и аккуратно, даже если ему приходилось делать это впопыхах и навесу.       Но вообще по жизни Эрику мало приходилось писать. В какой-то период он пробовал вести дневник, но заметки выходили короткие и довольно шокирующие, потому как в плену у нацистов особо рассказывать не о чем, а в более зрелом возрасте Эрик только вёл учёт расходов и трупов на пути к Шоу.       Когда Эрик вышел на финишную прямую к своей жуткой цели, этот блокнотик канул в Лету, но Эрик о нём не жалел. Многие эпизодические персонажи в его жизни и так частенько преследовали его в ночных кошмарах, но Эрик знал, как наверняка избежать встречи с ними. Присутствие Чарльза неизменно успокаивало и расслабляло, и даже молчать с ним было комфортно, пускай молчание и было вынужденным.       Эрик мог часами наблюдать, как Чарльз читает, проверяет тетради студентов или заполняет отчёты для Конгресса. Эрику нравилось наблюдать, как эмоции, проносясь ураганом сквозь Чарльза, на мгновение меняя выражение его лица, иногда несколько раз всего за пару секунд.       Когда Чарльз собирался почитать для удовольствия, в спальне он непременно забирался с книгой на кровать и раскидывался на подушках, а когда устраивался в гостиной, Эрику нравилось смотреть, как по его лицу скользят блики от огня в камине. Иногда он ловил себя на том, что начинает про себя описывать Чарльза: как он выглядит, что делает, — хотя никогда не замечал в себе склонности к художественной литературе, а потом слова непроизвольно начали складываться в стихотворные строчки, и до недавнего момента Эрик стеснялся этого даже перед самим собой.       Однако шли дни молчания, и Эрик стал наскоро записывать пришедшие в голову рифмы, потом заполняя пропуски в стопах. Как и все студенты, он писал на грифельной доске. Закончив, несколько раз перечитывал, удовлетворялся этим и безжалостно стирал лирические строчки.       Но однажды Эрик забыл стереть новый стих. Однажды оставил доску без присмотра. Однажды, вернувшись с кухни с тарелкой с закусками, Эрик увидел, что Чарльз читает его работу. Однажды Чарльз посмотрел на Эрика другими глазами, в которых Эрик был не слегка поехавшим экстремистом, а простым человеком, который умеет видеть то, чего не замечают другие, в частности в Чарльзе.       Однажды Чарльз написал стихотворение в ответ, второпях даже забыв употребить в нём знаки препинания.       Эрик дочитал произведение Чарльза и поднял на него глаза, долго глядя поверх доски, путаясь в собственных мыслях. Чарльз отставил тарелку с нетронутой едой и подъехал к Эрику вплотную. После чего забрал из его рук доску, не глядя попробовал положить её на стол, но в тишине промахнулся и уронил её на пол. Без звука она разбилась, словно в замедленной съёмке, и кусочки разлетелись, на короткий миг преломив свет настольной лампы с кружевным абажуром, чтобы погаснуть безжизненными осколками на пёстром персидском ковре.       Только Чарльз и Эрик этого уже не видели.       Однажды в полной тишине они занимались любовью, каждый раз после ссоры — как в первый раз.       Едва выпустив из руки доску, Чарльз положил ладонь Эрику на щёку и притянул его к себе для поцелуя. Эрик в ответ обхватил шею Чарльза и раскрыл губы, углубляя поцелуй.       Эрик встал со стула, нависая над Чарльзом и не прекращая целовать его. Чарльзу пришлось запрокинуть голову под неестественным углом, и Эрик ощущал, как под его ладонью бьётся пульс на шее.       Вдруг он почувствовал, как уверенные пальцы Чарльза расстёгивают его брюки. Руки Чарльза скользнули по пояснице Эрика и нырнули под резинку трусов, сжимая ягодицы и стягивая бельё и штаны.       Эрик разорвал поцелуй и припал губами к шее Чарльза, иногда прикусывая мягкую кожу, но Чарльз вскоре оттолкнул его, вынуждая распрямиться, и за бёдра притянул к себе, заставив поставить ноги по бокам от себя. Одарив Эрика долгим и похотливым взглядом, направленным прямо в глаза, Чарльз, не отворачиваясь, наклонился к паху Эрика и нарочито медленно стал вбирать в рот его едва возбуждённый член.       У Эрика сбилось дыхание, но Чарльз не мог этого услышать — только почувствовал, как Эрик вздрогнул. Эрик запрокинул голову и пальцы одной руки запустил в волосы Чарльза, почти грубо за них дёргая. Чарльз глубоко вдохнул через нос и без дальнейших церемоний стал активно сосать член Эрика, помогая себе одной рукой, а другой массируя яички.       Эрик чувствовал, как быстрее бьётся его сердце, как стучит кровь в горящих от возбуждения ушах. Пальцы босых ног перебирали жёсткий ворс ковра, который так контрастировал с мягкими волосами Чарльза в его ладони. Казалось, что воздух загустевает и начинает давить на Эрика с мощностью нескольких лишних атмосфер. Тёплый влажный рот Чарльза гладко скользил по его члену, вбирая его почти на всю длину, и Чарльз едва не утыкался носом в лобок Эрика, щекоча дыханием.       Чувствуя скорое приближение разрядки, Эрик ещё крепче сжал пальцы в волосах Чарльза и заставил его остановиться и отстраниться. Чарльз выглядел почти обиженным, как ребёнок, у которого отняли любимый леденец, его губы покраснели и опухли и блестели от слюны.       Эрик наклонился и поцеловал Чарльза, скользнул ладонями по его груди и стал высвобождать рубашку из-под пояса брюк. Расстегнув всего пару пуговиц сверху, Эрик снял с Чарльза рубашку через голову вместе со свитером, а потом встал перед Чарльзом на колени и стал вожделенно целовать его грудь, постоянно покусывая и посасывая соски и то и дело поглядывая на лицо Чарльза.       Тот жмурился, и губы его были приоткрыты. Эрик живо представил, как Чарльз стонет в такие моменты. Возможно, воображение приукрасило действительность, но может, и наоборот, недооценило Чарльза. Эрик вдруг понял, что не может дождаться, когда Хэнк вернёт им слух, чтобы снова услышать прекрасные слова и музыкальные стоны Чарльза.       Эрику до смерти захотелось как можно скорее очутиться внутри Чарльза. Чтобы не дать ему скучать, Эрик расстегнул его брюки и забрался рукой в бельё, поглаживая эрекцию, а сам быстро оценил обстановку, прикидывая, как бы поудобнее расположить Чарльза, не перемещаясь на кровать.       Подхватив Чарльза подмышки, Эрик поднял его с кресла и усадил на стол. Надавив ладонью на центр груди, заставил лечь, а потом стянул с безвольно повисших над полом ног Чарльза брюки и бельё. Затем согнул в колене одну ногу и прижал к груди Чарльза и, взяв его руку, показал, как хочет, чтобы Чарльз удерживал себя. Тот всё понял и перехватил ногу поудобнее, и Эрик помог ему так же согнуть вторую.       Таким образом на обозрение Эрика предстала промежность Чарльза, и он наклонился, поглаживая ладонями внутреннюю сторону бёдер, и провёл языком по сжатому колечку мышц. Чарльз вздрогнул, прогнулся в спине и чуть не выронил ногу — его пятка стукнула Эрика по плечу. Эрик поднял руки выше, чтобы помочь Чарльзу вернуться в исходное положение, и продолжил вылизывать его дырочку, иногда проскальзывая языком внутрь.       Странно было не слышать своего тяжёлого дыхания через нос и скулящих стонов Чарльза, как стукается об стол его голова, когда он пытается поднять её, чтобы посмотреть на Эрика, но потом снова безвольно роняет. Не было даже слышно, как хлюпает слюна, но за это Эрик бы даже сказал «спасибо».       Продолжая дразнить Чарльза языком, он освободил одну руку и мысленно приманил из ящика баночку со смазкой. Она больно врезалась в ладонь, но Эрик не обратил на это внимания, поспешно отстранившись от Чарльза, открутив крышечку, не издавшую привычного лязга, и окунул в вязкую субстанцию два пальца. Он ввёл в Чарльза сразу оба — тот уже достаточно расслабился после оральной ласки — и стал торопливо его растягивать, понимая, что Чарльз устаёт держать ноги навесу.       Чарльз покраснел и, судя по тому, как быстро вздымалась и опускалась его грудь, судорожно дышал. Эрик наклонился, чтобы бегло его поцеловать. Очень хотелось сказать, как сильно он любит Чарльза, как благоговеет перед ним, как радуется возможности доставить ему удовольствие, но это было бы тщетно. Эрик пожалел, что когда-то не научился читать по губам — сейчас этот навык был бы как никогда кстати.       Но он мог только смотреть на Чарльза во все глаза, не веря своему счастью, что этот потрясающий человек принадлежит ему, и ловить на себе ответный взгляд Чарльза, немного потерянный, подёрнутый поволокой страсти. Целуя Чарльза снова, Эрик добавил третий палец, и Чарльз рефлекторно обхватил руками плечи Эрика, и его ноги беспомощно свесились со стола, зажав между бёдер запястье Эрика.       Чарльз виновато выпустил Эрика из захвата, и тот поднял одну ногу Чарльза, которую он тут же прижал к груди. Вторую Эрик отправил себе на плечо, и после этого вытащил из Чарльза пальцы. Зачерпнув ещё смазки, Эрик густо смазал дрожащий от возбуждения член и приставил его к проходу Чарльза, а потом заглянул ему в глаза, спрашивая разрешения.       Чарльз кивнул и облизнул губы. Эрик скользнул в него одним движением, и Чарльз выгнулся в спине, подаваясь Эрику навстречу. Эрик ненадолго замер, вторую ногу Чарльза тоже закидывая себе на плечо, а руки поставил по бокам Чарльза, опираясь на них, и стал медленно двигаться, немного выходя из Чарльза, чтобы тут же погрузиться в него снова, почти сразу подобрав идеальный угол, чтобы доставать простату.       Чарльз снова обхватил Эрика за плечи и притянул к себе для поцелуя. Его ноги были послушные, как у тряпичной куклы, и Чарльз сложился почти пополам под напором Эрика.       Эрик вдруг заметил, что вместо звуков замечает многие другие вещи. Горячее влажное дыхание Чарльза, лёгкий запах пота, смешанный с мылом, сочащийся откуда-то сквозняк, холодивший ноги, как пальцы Чарльза забираются под воротник рубашки Эрика, которую он так и не снял, и прощупывают перекатывающиеся под кожей мышцы.       Эрик почувствовал, как подступает ком к горлу, застонал беззвучно и ускорил движения, заставляя Чарльза елозить по столу. Эрик только надеялся, что Чарльз не занозится. В ушах начинало звенеть от напряжения.       Ещё несколько толчков, и Эрик потерял контроль над собой. Ритм стал рваным, дёрганным, и наконец Эрик кончил, вжимаясь в Чарльза до основания и скребя ногтями по столу, наверняка оставляя царапины. Чарльз ласково погладил Эрика по голове, позволяя ему отдышаться и прийти в себя. Вскоре Эрик выскользнул из Чарльза, снял его ноги с плеч и снова руками прижал к груди.       Из сокращающегося колечка мышц вытекла капля спермы. Эрик наклонился и слизнул её, а потом снова нырнул языком внутрь Чарльза, вычищая его.       Эрик почувствовал странную вибрацию стола — Чарльз судорожно стучал по нему ладонями, а потом запустил пальцы в волосы Эрика, прижимая его к себе. Эрик едва преодолел давление, чтобы скользнуть языком выше, по яичкам и всей длине члена, а потом он вобрал в рот головку и стал посасывать.       Чарльз грубо потянул Эрика за волосы, словно предупреждая, и кончил ему в рот, и Эрик безропотно всё проглотил, а потом отстранился, несколько раз поцеловал низ живота Чарльза и устроил на нём голову, выпуская ноги Чарльза и осторожно опуская их на стол.       В комнате было жарко и душно, пахло по́том и сексом. Чарльз перебирал ослабшими пальцами влажные волосы Эрика, а тот умиротворённо мурчал про себя, иногда поворачивая голову и целуя Чарльза в живот. Было уже довольно поздно, и Эрик прикидывал, как отнесёт Чарльза в душ, чтобы освежиться, а потом уложит его в кровать, накроет тёплым одеялом и, возможно, разомнёт уставшую спину. Это было идеальным завершением вечера.       Утром Эрик спустил Чарльза к завтраку, и, едва переступил порог столовой, чуть не оглох от ударившего по ушам гомона голосов студентов. Они болтали и смеялись с такой лёгкостью и непринуждённостью, как если бы не провели последние несколько дней в молчании.       Когда ребята заметили прибытие наставников, они принялись хором здороваться, и Эрик не сразу выдавил из себя ответное приветствие: голос с непривычки не слушался. Чарльз тоже говорил с хрипотцой.       Они присоединились к застолью и постепенно вклинились в общий разговор. В числе прочего Чарльз расспрашивал у Хэнка, как ему удалось всё исправить.       — А это не я, — без обиняков ответил тот. — Девчонка сама справилась, правда, случайно. Разревелась во время очередного тестирования и обратила эффект. По-моему, её способностью управляют эмоции.       — Вы что, всю ночь до утра проторчали в лаборатории? — недоумённо ахнул Чарльз.       — Почему? Это было ещё вчера вечером, после ужина.       Раздался лёгкий звон — это Эрик выронил приборы. Чарльз сурово поглядел на него, но тут же расплылся в улыбке и даже рассмеялся, в то время, как Эрик краснел как помидор.       — Самовнушение — великая вещь, — констатировал Чарльз и принялся с аппетитом уплетать овсянку.       — Странно, я думала, уж вы точно первыми заметите, — ехидно фыркнула Рейвен, стреляя в Эрика заговорщическим взглядом.       Тот ничего не ответил, уткнувшись в тарелку, и не заметил, как мысленно погнул ложку.