prisoners

Чонгук просыпается и видит мир, который ходит ходуном. И вроде бы уже знакомая картина перед глазами, но цвета другие: занавески у него не такие, и диван другой, он на нём не спит. Значит, он не у себя. Значит, нужно вернуться туда, откуда пришёл, к пункту А. И вокруг как назло никого. Кругом сплошная тишина и слишком яркий солнечный свет, бьющий прямо по глазам. Он поднимается с жутко неудобной мебели, испытывая нереальную жажду и боль во всех конечностях. Трясущимися руками пьёт прямо из графина, который обнаруживает на столе, выдувая воду до последней капли. Всё равно мало. Он готов выпить то самое озеро, что блестит снаружи. Несколько таких озёр. Итак… Что же было вчера? Воспоминания словно не желают возвращаться. Собственная память с ним играет. Но одно ясно: прошлая ночь высосала все его силы. Она до сих пор заставляет трясти и гудеть всё тело, а мозги, превратившиеся в кашу, разлеплять не хочет. Это не его номер, в этом Чонгук убедился точно. И не Чимина. Остаётся два варианта. Точнее, три: номер Юнги, Тэхёна или просто пустующий номер, в котором никто из них не живёт. И какой из вариантов хуже или лучше Чонгук знать не знает, он просто рассчитывает на третий, стараясь дойти до двери, ничего не задев. Да как он, чёрт возьми, тут оказался? Он стоит несколько минут, думая. Амнезия начинает отступать, и в голове начинают прорисовываться картинки прошлой ночи. Ну конечно. Его привёл сюда не кто иной, как Чимин, которому приспичило повеселиться. Привёл. Хорошо. Здорово. Но какого хуя он здесь его оставил? Разве так поступают друзья? Бросают своих друзей на чужих диванах и исчезают? Возможно, Чимина глупо винить в таких мелочах. Чонгук не маленький мальчик, и оставили его не в коридоре или кладовке, например, а в каком-то из номеров, всего-то. Он не возвращается к себе в комнату, а тратит, кажется, вечность на то, чтобы дойти до кухни, чтобы взять там воды. Вода — вот что ему нужно, а остальное способно подождать. Открыв металлические двери, Чонгук оказывается внутри и замечает следующее: отсутствие Чимина, во-первых, и Юнги и Тэхёна, о чём-то оживлённо говорящих, во-вторых. Почему они всегда вдвоём? Вчера, сегодня, завтра, им словно никто не нужен, вечно себе на уме, кружатся на своей орбите. — Доброе утро, — хрипло здоровается Чонгук, направляясь к кранам. — Утро? — хмыкает Тэхён. — Сейчас четыре часа. Как это четыре часа? Чонгук никогда не вставал так поздно, даже в самые худшие моменты своей жизни. Даже когда напивался в стельку или не мог уснуть всю ночь. Никогда. — Я больше не буду пить. И курить, — говорит он, косясь на Юнги, который на него не смотрит вообще. — Все мы так говорим. — Осталось две бутылки, всего-то, — раздаётся голос за спиной, и Чонгук обнаруживает за собой Чимина, сверкающего как всегда ярко. — Не будем их пить до самого конца. Стоит Чимину появиться, и всё сразу становится на свои места. Чонгуку не хочется даже спрашивать его о вчерашнем. Хорошо, что Чимин просто здесь. Потому что до Юнги расстояние, равное тому, что до Луны и обратно. Он и Чонгук обмениваются какими-то сухими общими фразами, но это всё, таковы их взаимоотношения на данный момент. Но если Юнги всё же находится в пределах нашей галактики, то Тэхён определённо в какой-то другой. Чонгук питает к нему непонятные чувства, среди которых присутствует... робость. Самая настоящая. С чего бы ей взяться —  неясно. Они говорят, конечно. Стали говорить. Теперь чаще и больше, постепенно узнают друг друга, но не то чтобы это можно назвать сближением. — Какой ваш план на сегодняшний день, парни? — Чимин скользит по этой блестящей кухне, отражаясь во всех многочисленных поверхностях. И далее они произносят почти одновременно: — День уже почти кончился. — Никаких. — Постараться не выблевать кишки. Весело. И не так уж сложно догадаться, кому какая фраза принадлежит. — Для кого-то в такое время день только начинается, — голос Чимина звучит грубо. Наверное, он уже устал от бесконечных злостных фраз Юнги и начал отвечать тем же, его можно понять. Он приближается к Чонгуку и приобнимает его, а тот пытается не показывать, как ему тяжело и больно принимать даже такие вот лёгкие объятия от друга. — Ты что-то предлагаешь, Чимин? — интересуется Тэхён. — Давайте что-нибудь приготовим? Знаете, чтобы хватило не на один день. Пора прекращать есть эту херню, — показывает он на красную коробочку печенья, которое Чонгук вытащил из шкафчика. — Ты прав, но ты видишь мои руки? — спрашивает Тэхён, демонстрируя их. Чонгук даже охает. Это ещё что? Что за порезы? Раз, два, три… И заметил их Чонгук только сейчас. — Как такое вообще происходит? — удивляется Чимин. — Ну конкретно сегодня у меня просто тряслись руки, — хмурит брови Тэхён. — Ну так резаться — это уже совсем стрёмно, чувак. Ты вообще умеешь готовить? — Не совсем. — В детстве не показали, не научили? — Может быть, а что? И Тэхён спрашивает это так раздражённо, что Чимин перестаёт осыпать его вопросами. Словно его оскорбили или вроде того, задели, перейдя какую-то грань. Интересно. — А ты, Юнги? — демонстративно спрашивает Чимин. — Как у тебя с готовкой? — Лучше и быть не может, — не двинув головой ни на миллиметр, отвечает ему тот. — Замечательно! — то ли Чимин не замечает сарказма, то ли замечает, но теперь ему уже всё равно. Он, полный энтузиазма, потирает ладони и начинает расхаживать по помещению. — Так что мы можем приготовить? Панчхан к рису? Просто сварим мясо? Лапшу? А потом все его перечисления резко прерываются Юнги: — Может бросишь нести этот бред? Ты действительно думаешь, что мы начнём готовить под твоим командованием? Ты не думал, что когда каждый готовит сам для себя и питается, как ты там сказал, хернёй, — это нормально и, более того, удобно? Почему ты вечно хочешь нас сподвигнуть на уборку, на готовку и прочую хуйню? Нечем заняться? Так это только твоя проблема, Чимин. И видит бог, эта тирада ещё не закончилась. — Может, ещё будешь напоминать мне, что я должен ежедневно спускаться в подвал? Указывать, когда мне чистить зубы, принимать душ, я не знаю, дрочить? В воздухе проведён ток, не иначе, и сейчас произойдёт короткое замыкание. Чонгук боится даже повернуть голову. Вдруг и ему за что-то достанется? Боковым зрением он видит Чимина, который, безусловно, напряжён. Но ни один мускул на его лице пока ещё не дрогнул. Взгляд спокойный, устремлённый точно туда, откуда доносятся все претензии. Юнги переходит уже на личные оскорбления, и если его не остановить, то хорошим дело не кончится. Чимин выцепляет момент, когда Юнги перестаёт говорить, и невозмутимо произносит: — Ты закончил? Юнги нервно поправляет волосы. Картина забавная и в то же время странная: Юнги раскраснелся и не может найти себе места, а Чимин как стоял непрошибаемой скалой, так и стоит, словно это он высказал недовольства, а не выслушал их. Лёд и пламя поменялись ролями, в кухне стоит такой накал, что остаётся только удивляться. Удивляться и молчать, чтобы не попасть под горячую руку этих двоих. — Хочешь выслушать что-то ещё? — С меня достаточно, — прерывает Чимин и уходит, открывая двери так, что они потом ещё целую минуту не могут закрыться, а лишь качаются туда-сюда. Юнги садится на своё место как ни в чём не бывало, утыкается в телефон, исчезает в нём, делая вид, словно ничего не было. На лице Тэхёна застыло слишком удивлённое выражение, и Чонгуку даже интересно, как он сам выглядит — наверняка, стоит с отвисшей челюстью. — Зря ты так с ним, — говорит Тэхён, и Чонгук мысленно соглашается с ним. — Почему это? — резко спрашивает Юнги. — Ты как с цепи сорвался. — Он просто предложил, блять, объединить силы и приготовить что-нибудь, — теперь и Чонгук решает защитить друга, которому досталось ни за что. — Он не хочет разочаровывать своего дядю и господина Хэиля, пойми уже! — Его слишком много, Чонгук, — устало произносит Юнги. — А мы не маленькие глупые дети, чтобы он помыкал нами. Сами разберёмся. Мне не нужны задроты по тайм-менеджменту. — Чимин хочет, как лучше. Он всегда этого хочет. Такой вот он человек, — объясняет Чонгук, приближаясь к выходу. — И ты либо привыкай, либо следи за языком. — О, так ты запугиваешь меня? — Юнги на миг забывает о телефоне и поворачивается на стуле в сторону уходящего Чонгука. — Нет. — А что тогда? — Советую быть помягче с людьми. Вот и всё, — с этими словами Чонгук покидает кухню. И уходит наверх. С чувством, что сказал всё правильно и закончил на нужном моменте, с огромной пачкой чего-то вкусного и хрустящего под мышкой и неприятным осадком, возникшим из-за всех этих неурядиц. Жизнь удивительна. Прошлым вечером они затягивались косяками и отпивали вкусное вино из бокалов, веселились и беззаботно проводили время, а теперь их отношения, которые можно было уже именовать приятельскими, снова треснули и разошлись по шву. Безнадёга какая-то. Либо пускай они уже рвутся до конца, либо надо собираться духом и зашивать их, скраивать заново. Но сейчас Чонгуку меньше всего хочется думать обо всём этом. *** Следующие две недели они проводят порознь. Произошло негласное разделение на стороны и команды. Чонгук, естественно, за своего лучшего друга, который не заслужил всего этого дерьма. А Тэхён, как и ожидалось, на стороне Юнги. Это не нейтралитет — он почти не разговаривает ни с Чимином (что странно и в какой-то степени даже некрасиво), ни с Чонгуком (что, в общем-то, нормально). Чонгук проводит всё свободное время с Чимином: они гуляют, выходят на пробежку, но далеко в лес не заходят — страшновато, да и велика вероятность заблудиться, смотрят телевизор, играют в карты, стараются выловить связь, чтобы позвонить родным и посмотреть, что там творится в соцсетях. Немного скучно, такой образ жизни начинает приедаться, но они отдыхают. И это в любом случае лучше, чем горбатиться над учебниками, посещать лекции и писать курсовые. Пересекаться в коридорах неловко, на кухне — ещё хуже. Иногда доходит до того, что конфорки оказываются полностью занятыми, потому что они все оказываются на кухне одновременно, и всё начинает кипеть, шипеть, постукивать, греметь. Высокомерие Юнги доходит до того, что он просто берёт тележку, нагружает её едой и уходит, исчезая из зоны их видимости на целые дни. Чимин его избегает, а Тэхёна попросту не видно. Каждый живёт так, как считает нужным. Их жизнь в отеле — это ни симбиоз, ни мутуализм, ни даже конкуренция. Простое сожительство, при котором никто не обращает друг на друга внимания. Они даже не замечают, как начинает подходить к концу октябрь. Листвы с каждым днём на деревьях всё меньше и меньше, воздух становится более холодным, и когда говоришь, то изо рта выходит пар. Мороз и снаружи, и внутри. Но внутри не в буквальном смысле — стоит отдать Юнги должное и признать, что благодаря ему батареи тёплые и работают душевые. Нет, это между ними всеми такие громадные, непробиваемые льдины. Чонгук тысячи и тысячи раз думал об этом и всё равно не мог понять, что к чему. Что, блять, такого случилось, что подорвало их какие-никакие задатки, окей, это слово так и просится и Чонгук не виноват, что его лексикон слишком мал, дружбы? Человеческая глупость и подорвала. Все они, все четверо, решили показать характер и стали жить по разным углам, делая вид, что двух определённых людей для них не существует. Они даже не успели стать миллиардными долями жизней друг друга, а уже стёрли всё, покончили и забыли, словно произошла какая-то великая трагедия, когда по факту ничего не случилось. Непонятно. Никогда не будет понятным. Юнги. К нему нет ненависти, Чонгук в принципе не способен на это чувство. Но есть куча вопросов, например, почему он такой вечно загруженный, грубый, зачем ведёт себя с людьми таким ужасным образом и прочее, прочее, прочее. Тэхён. Раньше они пересекались довольно часто, а теперь Чонгук и его не видит уже бог знает сколько, и даже непонятно, как так получается — таково стечение обстоятельств или они оба намеренно игнорируют друг друга. В конечном итоге, он даже забывает как звучит голос Тэхёна. До его номера метры, но сам он далеко. Кажется, что он всегда будет далеко. И Чимин. Что-то в нём сломалось с того самого дня. Он, конечно, ходит и улыбается (не совсем так, как раньше) и как всегда много говорит, несмотря на то, что сфера его влияния заметно сузилась. Но его задело. Потому что он не привык, что люди обращаются с ним так, как это делал Юнги, он не из тех, кто любит мериться остроумием и умением человека задеть. Он никогда не опускался до этого ранее, но Юнги вынуждал его это делать, вынуждал давать отпор. Чимин мог бы и не отвечать, но он отвечал, и не всегда плохо, раз уж на то пошло — конкуренция ведёт к прогрессу, и каждое его замечание в сторону Юнги становилось всё более дерзким и ядовитым. Но то, что он страдает сейчас, очевидно. И это ни в коем случае не слабость. Возможно, это просто с непривычки, ведь такие люди, как Юнги, на их пути ещё ни разу не встречались. Не каждый сможет быстро привыкнуть к ежедневным полосканиям и втаптыванию в грязь. И если Юнги и Чимин участники какой-то своей замысловатой игры, то Тэхён и Чонгук, скорее, наблюдатели. За чем теперь наблюдает Тэхён? Неизвестно. За чем теперь наблюдает Чонгук? За ежедневными тяжёлыми вздохами, отчаянными попытками делать вид, что ничего не произошло, натянутыми улыбками. Им определённо нужно что-то делать. Менять. — Когда это кончится? — спрашивает он у Чимина, когда они бродят по аллее поздним вечером. Наверное, это риторический вопрос. — Не знаю, как ты, — продолжает Чонгук. — Но я устал. Я не могу жить с людьми, которые игнорят меня просто так. Напомню, что нам кантоваться здесь ещё два месяца. Можно крышей поехать, если ничего не предпринять. Он долго думал всё это время, особенно накануне, и решил, что пора действовать. — Ладно, я пойду и поговорю с ними. Ты со мной? Чимин молчит. Он, может, и хотел бы исправить сложившуюся ситуацию, но слишком горд для этого. И Чонгук оставляет его, резко разворачиваясь назад в сторону отеля. Поднимаясь на второй этаж, он слышит плач (серьёзно?), доносящийся прямо из номера Тэхёна, дверь которого полуоткрыта. Зайти или пройти мимо? Чёрт, что значит «пройти мимо»? Он шёл сюда намеренно. Вдруг это не Тэхён плачет, а звуки доносятся из телевизора? Чонгук открывает дверь, тихонько бьёт по косяку и замечает Тэхёна, который стоит лицом к окну. Плечи его едва заметно дёргаются. — Тэхён?.. Я просто шёл мимо и… Что-то случилось? Тэхён замечает его, оборачивается резко и начинает смотреть бесчувственным взглядом. И да, он реально плачет. — Ничего. — Но ты плачешь, — произносит Чонгук, подходя ближе. Тэхён мгновенно вытирает слёзы и натягивает улыбку арлекина — фальшивую и вымученную. — Всё замечательно, разве ты не видишь? Да что с ним не так? — Ну хватит. Что-то случилось? — Ничего не случилось. Абсолютно и точно ничего. — Ты можешь сказать мне, если хочешь, — предлагает Чонгук. И похуй, что они не разговаривали недели. Вообще так наплевать, а всё потому, что адекватность просто взяла и улетела, бросила Чонгука, оставив с какой-то ёбаной наивностью и тупым восприятием происходящего. — Нет, правда, — о, так он ещё и настаивает. — Ты можешь поделиться со мной. Он просто стоит и ждёт, пока Тэхён хоть как-то отреагирует на него, уберёт наконец эту болезненную улыбку и, может, соберётся с силами и выплеснет какие-то свои проблемы на Чонгука. Блять, он не должен этого делать. Но раз Чонгук здесь (который на мгновение забыл, зачем вообще пришёл), то почему бы и нет? Чонгука кромсает эта улыбка, потому что это ложь. И эти глаза, в которых снова скопились слёзы. Тэхён, он же всегда улыбался, и те улыбки были другими. Разве это тот парень, что ходил колесом? — Ты точно хочешь это узнать? — хрипит Тэхён, снова поворачиваясь к нему спиной. — Да, — выдыхает Чонгук. Внутри у него всё успело обмереть. — Мне позвонила знакомая и сказала, что моя мама… Моя мама… Её ограбили и изнасиловали. Теперь она лежит с сотрясением и сломанной рукой в больнице. Но она жива. Значит, всё хорошо, так? Так?.. Слишком много новостей для одного предложения. В его голосе отчаяние, а Чонгуку становится страшно, он не понимает, что происходит и уж тем более не понимает, как помочь. — Погоди, я… Я не знаю, что сказать, я правда не знаю… Как это произошло? — вместо членораздельной речи мямлит он. — Ты меня спрашиваешь? — Да, тебя. — О, если бы я знал… Если бы я знал, — хаотично качает головой Тэхён, его всего трясёт. — И что теперь делать? Ты должен уехать? Картинка перед глазами почему-то размывается, а внутри нарастает какое-то странное чувство. Тэхён уедет? Оставит Чонгука здесь…с этими двумя, которые терпеть друг друга не могут? Тэхён уедет? Так быстро? Потерянность. Чонгук ощущает именно это и, сглатывая, повторяет: — Ты уедешь, Тэхён? Уши уже готовы услышать «да», но слышат они ответ полностью противоположный: — Нет. Я никуда не поеду. — Но почему? — Чонгук ничего не может понять. — Твоя мама в больнице. Ты же должен её проведать… — Всё куда сложнее, Чонгук, — говорит Тэхён, запуская руки в свои волосы. — Она сама виновата. Она заслужила это. Что? Нет, серьёзно, ЧТО?! — Ты обвиняешь свою мать в том, что с ней случилось? Ты как, нормальный? — Нет, ненормальный. Пусть так. — Что ты такое говоришь? Тэхён?.. На это больно смотреть, но Чонгук всё равно смотрит. Тэхён, лицо и голос которого он уже стал забывать, выглядит таким сокрушённым, потерянным, неспокойным, его уже успевшая побелеть рука сжимает телефон. Он полон своих проблем, и Чонгук, наверное, не должен осуждать его за все эти сказанные слова, а наоборот, должен как-то поддержать… — Ладно. Я же сказал, что всё замечательно, — и снова Тэхён вытирает слезы рукавом кофты, снова пытается выдать желаемое за действительное. А Чонгук не понимает, как можно так чередовать эмоции. Это невозможно и страшно, ему тревожно за этого человека, впервые тревожно так сильно. — С твоей матерью произошло горе. — Нет, — обрывает его фразу Тэхён. — Как это «нет»? — Она справится и без меня. Как и всегда. Ладно, возможно, в этих словах и кроется какой-то ответ, но Чонгук всё равно ничего не понимает и решает, что говорить что-либо ему не следует. Чужие семейные драмы его никак не касаются, и если Тэхён считает нормальным бросать собственную мать в такой ситуации — тогда флаг ему в руки. Идёт своим чередом время, в комнате становится темнее с каждой минутой, а они стоят у окна и молчат. Между ними пропасть в две недели, Чонгук никак не соберёт мысли воедино, чтобы выдать что-то в знак поддержки. Вместо этого он смотрит на Тэхёна, на его полосатую истрёпанную кофту, на вздымающуюся грудь и волосы, в которых играют последние солнечные лучи. Осторожно касание спины воспринимается Тэхёном как удар током, однако он заметно успокаивается. — Так, всё хорошо? — мгновенно реагирует Чонгук. — Теперь ты в порядке? — Более чем, — отвечает Тэхён. И это самая наглая ложь в мире, потому что его лицо опухло и покраснело от слёз. А что творится внутри и представить страшно. — Я хочу побыть один, — резко заявляют Чонгуку. Тэхён отходит от него, больше ничего не говоря, и Чонгук видит, как тот падает на кровать в своей спальне и закрывается одеялом с головой. — Ладно, — говорит он, скорее, в пустоту, потому что вряд ли его слышат. Чонгука и так было достаточно. Доза превышена, время истекло, и теперь настал момент, когда следует уйти. Но это прогресс. Тэхён не проигнорировал его, не выгнал, он даже рассказывал все эти неприятные вещи. Возможно, с этого момента всё будет по-другому, они забудут о паре неделях молчания и продолжат строить общение по кирпичикам. Остаётся поговорить лишь с Юнги.

♯

Чимин, конечно, соврёт, если скажет, что не чувствовал себя униженным и оскорблённым всё это время. Но он и не скажет так, потому что да. Чувствовал. Носил эту боль, возможно, несколько преувеличенную, где-то глубоко в себе, не единожды прокручивал каждое сказанное слово в свой адрес. Да, Юнги, с которым они повздорили в самый первый день тут, его всё-таки довёл. Чимин хочет уехать отсюда. Покинуть место, которое в кратчайшие сроки пропиталось негативом. С Чонгуком он старается вести себя непринуждённо, а в глубине души страдает, потому что… Поводов остаться в этом отеле не существует. Разве что ради лыж, на которых можно будет покататься, как только выпадет снег. Скорее всего, до снега далеко. Может, пара недель, может, месяц. А может, он и вовсе пойдёт завтра. Сейчас гниют листья и трава, вместе с ними и Чимин. Сейчас бы оказаться на побережье какого-нибудь пляжа, желательного дикого, вдали от людей, их вредных характеров и ненужных мнений. Остаться наедине со своими мыслями, зайти в солёное море или океан, дать волнам захлестнуть себя с головой, оставить всю накопившуюся боль и тяжесть в воде и на сушу выйти уже очищенным. Но он здесь. В холодных горах, которые окружили отель каким-то кольцом и бесконечными деревьями, и всеобъемлющей тишиной. Это не красиво… это ужасно, оно успело наскучить. От такого количества цветов лишь рябит в уставших глазах. Пока только так и никак иначе. Это место временный его дом. И нужно помнить, что за это платят деньги. Дожить до снега. Только бы дожить. Чимину нужны новые люди, вот что. Сначала очищение, непременно, отдых от некоторых личностей (то, что они не пересекаются с Юнги, не может считаться отдыхом, потому что, ну, они в одном здании и это ужасно), а затем новые знакомства и, может быть, отношения. Но с последним никогда не было просто. В общей сложности, за школьное время и этот кусок университетского, а также в моменты их путешествий, у Чимина было семнадцать отношений (недоотношений, интрижек, трахания мозгов, секса по дружбе — названий и не счесть). Самые короткие длились три дня (эхей, привет той нервозной мулатке из Италии), а длинные, кажется, месяц. И дело не в том, что он какая-то моральная и не только проститутка, просто суть в том, что люди ему быстро надоедают. И это нормально — хотеть нового и постоянно что-то менять. Нормально в его Вселенной. Вместе с людьми приходят эмоции и ощущения, но всему приходит конец, всё гаснет и отмирает. Чимин пока не встретил человека, который мог бы ему дать бесконечный запас всего этого. А встретит ли вообще? Однажды он проснётся и поймёт, что такая смена людей вокруг себя не есть хорошо и образумится и обременит себя отношениями до конца жизни? Но это так скучно. Он не должен так жить. Пускай другие живут, а он выше этого, и у него своё предназначение, даже если оно заключается в вечном в поиске апгрейдов его прошлых избранниц и избранников. Найдёт что-то идеальное, кого-то, кого не захочется отпускать — отлично. Не найдёт — не пропадёт и в таком случае. Чимин навсегда запомнит ту самую ночь, когда он пытался откачать Чонгука. Когда он, кажется, истратил весь запас слёз и потерял все надежды. В голове что-то щёлкнуло, словно включилась какая-то установка, заключающаяся в том, что ни в коем случае нельзя давать людям больше, чем они тебе могут предложить. Всё должно быть на равных, и нечего стелиться под кого-то, и нечего страдать в одиночку. Любить должны оба, убиваться тоже, в таком случае. Давай столько, сколько не жалко. Та ночь послужила новым началом для Чонгука. Но для Чимина тоже в какой-то степени, он стал более избирательным и требовательным, собственно, поэтому люди не выдерживали и стремились заканчивать отношения с ним. Ну, а он что? Он и не собирался им отказывать, пускай катятся куда-нибудь подальше, он найдёт новых, это ему ничего стоит. И именно потому он чахнет здесь. Здесь всего три человека, и одного из них Чимин знает как облупленного. Ещё один ясно дал знать, что дороги у них разные, а последний просто куда-то делся. Кстати, о Тэхёне. Он стал так мало говорить с ним, и это Чимина тоже оскорбляет. Конкретно Тэхёну он ничего не сделал, но видимо, Юнги постарался и промыл человеку мозги, отчего у того появилось отторжение. И всё равно это глупо и бредово, Чимин не заслуживает такого отношения к себе. С каждым днём его саморазрушение становится всё ощутимей, ему скучно, нужно больше действующих лиц, разговоров, движений, мыслей, алкоголя, откровений, суматохи, выдержки. Нужно больше жизни, ощущение потока. Откуда же этому взяться? Ещё чуть-чуть, и он начнёт чувствовать себя так, словно угодил в ловушку. Но не замкнутое пространство его сковывает, а вот эта вот непонятная вражда, беспричинная и затянувшаяся, она облепляет со всех сторон, ежедневно напоминая о себе, режет по кускам и раскидывает их повсюду, а Чимин не совсем в состоянии собрать себя заново. Что делать? Как быть? Стоит ли вообще пытаться изменить это? Чонгук решается снова подступиться к парням и исчезает. Это приятно удивляет, потому что обычно инициативностью отличается Чимин. А сейчас он остаётся один, купаясь в лучах заходящего солнца и все силы направляя на то, чтобы истерика не дала о себе знать. Но он, блять, правда устал. Его губит это всё. Он честно не думал, что эти страдания начнутся так рано. Сам от себя не ожидал. Всё начиналось многообещающе, прекрасно, а теперь… Ёбаное, ужасающее ничего. Они и так были чужими, а теперь и вовсе ведут себя так, словно прилетели с разных планет, отказывающиеся друг друга понимать и принимать. Лучше бы Чимин жил с какими-нибудь стариками и женщинами. Серьёзно. Слушал бы их претензии, терпел приставучих личностей, кудахчущих над ним пенсионеров, а не просыпался каждый день с мыслью о том, что проведёт его только с Чонгуком. И нет, Чонгук хороший, замечательный и потрясающий, но общение только с ним скоро выведет Чимина из себя. Почему всё произошло именно таким образом? Почему эта жизнь обожает наёбывать людей, подавая им ложные надежды? Ей ведь всё равно, а людям почему-то нет. Можно, конечно, послать всё к чертям и снова напиться вина. И вырубиться. Проснуться в конце декабря, когда придётся покинуть это место… Вскоре Чимин возвращается в отель, в привычный номер, не имея никаких планов на остаток дня. Глаза натыкаются на дверь, что расположена через одну от него. И за ней, конечно, мёртвая тишина. Борец за личное пространство своего добился, похлопаем герою. Чимин заходит в гостиную и видит там Юнги, невозмутимо сидящего на кресле, закинув ногу на ногу. Он бьёт пальцами по лакированной поверхности столика. Такое чувство, будто он Чимина ждал. — Что ты делаешь здесь? — испуганно спрашивает Чимин, застывая на месте. Желудок скручивается и подступает тошнота. Явление Христа народу. Из своей обожаемой ракушки собственной персоной. — Я буду краток, — говорит Юнги. — Чонгук пришёл ко мне, мы с ним поговорили. В основном о том, как важно нам с тобой помириться. Чимин сейчас скатится по двери и упадёт на пол. — Я здесь не потому, что хочу, а потому, что так проще, — продолжает Юнги. — Я и сам подустал от того, что мы шарахаемся друг от друга. И всё ещё считаю, что ты не должен заставлять нас что-то делать. Скорее всего, будем искать какие-то компромиссы. Но если ты ещё раз увлечёшься командованием и раздачей приказов… Не факт, что мне оно понравится. — Я понял, Юнги, — не желая слышать продолжение, перебивает его Чимин. — Иногда борщу, ты прав. Но мне не перекроить мою личность, и тебе тоже. Компромиссы так компромиссы. — Договорились, — Юнги привстаёт. — Значит, я могу тебя покинуть? И ему не нужен ответ, потому что спрашивает он просто так, лишний раз показывая собственное превосходство. Чимин, конечно, не ожидал, что этот человек что-то осознает, внезапно поменяет модель поведения. Нет, он всё такой же. — Почему ты так ведёшь себя? — интересуется Чимин, когда Юнги оказывается прямо перед ним. — Что опять не так, Чимин? — хмурит брови тот. Чимину странно слышать своё имя. Странно стоять так близко к нему. — Я, может, и погорячился тогда и успел надоесть, но не надо ставить меня ниже себя. Я тоже человек. — Именно, — щёлкает пальцами Юнги. — Человек, но иного толка. Даже не знаю, что мне с тобой делать. — Хм, а со мной разве нужно что-то делать? — не понимает Чимин. — Я к тому, что ты сложный. Своеобразный, я бы даже сказал. Ой, кто бы говорил. — Сложный? Я что тебе, код да Винчи? — Увидимся завтра, — резко прощается с ним Юнги, закрывая за собой дверь и исчезая в темноте коридора. Вопросов много. Их так много, они жужжат роем, и вот-вот разорвут голову на части.