Кто может знать, когда жизнь зависнет на волоске или почему? (11/22/63, S. King)
Тэхён не из тех, кому счастье сыпется в руки. Зато несчастья к нему словно липнут, как жвачка к подошве. Как бы он ни пытался себя уверить, что мать для него ничего не значит, это не так. Он её любит. И ненавидит. Но любит. Мирясь с болью. Точнее, он любит ту её сущность, что была с ним до двенадцати лет. Женщину, которая гладила его по голове перед сном, отвозила в школу на машине, покупала игрушки и проверяла домашние задания. Любит и некоторые её просветления, которые бывают так редко, что их можно пересчитать по пальцам. Например, те моменты, когда она просто зовёт его съесть что-то вредное поздно ночью (как правило, подгоревший омлет) за компанию. Или когда даёт ему денег, чтобы Тэхён купил ей сигареты и добавляет: — Можешь купить себе на сдачу что-нибудь. Ту жвачку, которую ты любил в детстве. В оранжевой упаковке. То есть, нихуя она не забыла и всё то, что она делала последние годы, было вполне осознанным издевательством. Но потом, словно по щелчку, она снова превращается в человека, который знать не хочет собственного сына. И к такому дерьму Тэхён уже давно привык. Поэтому то, что с ней случилось — ограбление и изнасилование со всеми вытекающими — ну, это для него сюрпризом не стало. Это она ещё долго продержалась. Приехал бы к ней Тэхён. Ну и что? Выслушивать нытьё, а потом ещё и требования («купи мне то», «купи мне это», «одеяло подоткни» и «как это мне лучше не курить?») ему не очень хочется. Будет возможность поговорить по телефону — поговорят. Лучше остаться здесь. С Юнги, с которым он не разлей вода, с Чимином, которого он игнорировал, потому что был слишком глупым. И с Чонгуком, из-за которого ему пришлось открыть душу нараспашку, вытошнить из себя скопившуюся в секунды боль, появившуюся от одного только телефонного звонка. Ощущения примерно такие, словно на сердце пролили кислоту. Или воду — в любом случае больно. Жжётся, кровоточит, напоминает о себе, аж дымок идёт. Даже Юнги не знает об этом. Тэхён вообще упоминал свою мать при нём всего пару раз и вскользь, в подробности не вдавался, потому что даже говорить о таком даётся с трудом. А Чонгуку почему-то рассказал. Голова кругом. Погода меняется. Люди меняются. Начался ноябрь, одна третья их жизни здесь осталась позади. Позади остались и все претензии друг к другу, выяснения отношений, ссоры и всяческие разделения. На их место пришли привязанность, взаимопомощь, глупые шутки и совместное времяпровождение. Травка, куча вкусной еды и напитков, какая-никакая активность и искренний смех. Тэхёна многое что из этого радует. В особенности Юнги и Чимин. Теперь они не воюют как прежде. По крайней мере, все их взаимные придирки уменьшились в разы и сменились более спокойным отношением друг к другу. Например, Тэхён замечал, как Чимин спокойно заходит к Юнги в комнату и не выходит оттуда спустя пять секунд. А тот даже пару раз показывал Чимину что-то в своём телефоне — действительно, невидаль. Юнги и Чонгук тоже нашли способы подступиться к друг другу. Как именно они это сделали, Тэхён понятия не имеет, но оно ему и не нужно. Гораздо приятнее наблюдать за тем, как темы их разговоров сменяются одна за другой, улыбки становятся шире, а глаза наполняются блеском. Ничего, кажется, не осталось от них прежних. С каждым днём стираются рамки, выдаются и узнаются какие-то секреты и тайны, предстают новые стороны их личностей, не всегда хорошие и приятные, но чаще именно такие. Они носятся по коридорам, зависают в комнатах друг у друга, не замечая полёта времени и полёта собственного сознания. Жизнь здесь пестреет, в то время как снаружи всё становится хмурым и серым. Пару раз они всё-таки рыбачили. Нашли много повидавшие на своём веку рыболовные снасти в одной из тёмных комнатушек рядом с подвалом, выгребли их на свет божий, распутали спустя полчаса и отправились на озеро. Возможно, «рыбачили» — не совсем верное слово. Потому что рыбачил только Юнги, да причём с таким видом, словно занимался этим всю жизнь. Чимин осыпал его вопросами, вроде тех, где он этому научился и как часто делал ранее. — Папа начал брать меня с собой на рыбалку, как только мне исполнилось пять лет, — объяснял ему Юнги, ни на секунду не забывая о сосредоточенности. — И даже когда я не хотел ехать с ним, он всё равно настаивал. Он считал, что это лучше, чем сидеть дома и заниматься непонятно чем. Мужское дело, некое искусство. Все молча внимали ему. Он продолжал: — Но это не искусство. По крайней мере, для меня. Искусство кроется в другом. В том, что от меня всегда прятали. Теперь и не найдёшь. О, клюёт! Чимин начинал хлопать в ладоши, ему казалось это захватывающим — смотреть, как человек ловит рыбу. Чонгук просто качал головой, ему эта затея не совсем нравилась, ведь по сути данное действо было запретом. Но он и не перечил, даже отправился с ними на пирс, несмотря на очевидный холод. А Тэхён стоял побоку от него и тоже наблюдал. Они вообще часто стали бывать вместе, даже чаще, чем он с Юнги или Чонгук с Чимином. Чонгук не раз интересовался, как поживает мать Тэхёна. Казалось бы, всё то, что тогда о ней наговорил Тэхён, должно было его оттолкнуть, а нет, это его наоборот словно притянуло, магическим образом сблизило их двоих. Теперь они имеют то, что имеют — определённую степень доверия, восставшее из пепла, а сжечь они успели немало. Потому что думалось, что шансов даже на простое общение никаких нет, а тут вот как подвернулось. Всё не ограничилось одной рыбалкой. В середине ноября повалил снег, и его было так много, что невозможно было передвигаться. Какое-то время они не выходили на улицу и лишь диву давались, потому что дверь просто не открывалась. Думалось, что всё, застряли здесь с концами, ни приехать, ни уехать, начали готовиться к гибели, по-чёрному шутить. В итоге собрались силами, нашли ветхие лопаты и прочистили столько, сколько могли. Пейзаж прекрасен, хотя теперь он исключительно одного цвета — белого. По-прежнему царит тишина, которую они рушат своими хождениями по хрустящему снегу, дурачеством, игрой в снежки. В мокрой одежде и с красными щеками они возвращаются в отель, оставляя тающий снег на коврах. Пьют чай и едят сладости, прямо как в детские годы. А потом Тэхён заболевает. У него в принципе иммунитет никогда не был сильным, но он наивно думал, что раз он не заболел по приезде, то болезни его минуют вовсе. Однако подкралась высокая температура, режущая боль в горле и слабость во всём теле, даже с кровати не встать. Парни лечили его. То есть всерьёз где-то отрыли таблетки и даже грелки, принесли в его номер, следили за тем, чтобы он всё принимал. Это называется заботой. И вроде бы Тэхён даже знать о таком не должен, но почему-то знает. — Я не стою этого, — говорит Тэхён Чимину, который в этот самый момент щупает его лоб. — И могу вас заразить. — Мы должны были бросить тебя умирать? — как всегда драматизируя всё на свете, спрашивает его Чимин. — Обычная простуда, — отмахивается Тэхён. Всё потому, что он не привык к такому проявлению внимания. Это что-то чужеродное, незнакомое для него. Приятное, безусловно, но вместе с тем вызывающее какое-то чувство долга. — Всё равно запускать нельзя, — кружа над ним как курица-наседка, произносит Чимин. — Выпей то, что я на тумбочке оставил, а потом поспи. Остальные к тебе потом придут. У Тэхёна сейчас лицо разорвётся. Почему Чимин такой…милый? Как он мог его избегать, такого добродушного, заботливого и бдительного человека? Чем Тэхён заслужил вообще таких людей рядом? Такие вопросы заставляют его заниматься самокопанием, а это, если честно, он хочет делать меньше всего сейчас. Поэтому Тэхён пьёт таблетки и засыпает. Там, в пространстве, в которое попадаешь, закрывая глаза, всегда бывает хорошо. Проснувшись, он понимает, что ему стало в разы легче. А ещё то, что в своей спальне он не один. На его кровати сидит Чонгук. В серой мешковатой одежде он выглядит таким домашним. А Тэхёна, который хоть и лежит, почему-то сносят собственные эмоции. Радостно, волнительно, капельку стыдно — ему кажется, что он отвратительно выглядит с этими сальными волосами, красным лицом и носом, из которого безостановочно течёт. Унылый и никчёмный, его никто не должен таким видеть. Всё ещё непонятно, почему его навещают, когда могут веселиться — впрочем, кто их знает, ведь одно другому не мешает. — Ты как? — тихо интересуется Чонгук, разрушая Тэхёна одним только вопросом. Бывало, что температура доходила до сорока градусов, а его матери было похуй. Бывало, что его рот был полон гноя, но она ничего не делала, чтобы его хоть как-то убрать. Бывало, что ему казалось, что умереть будет намного проще, чем всё это терпеть. Но сейчас температура 38 градусов и он не на грани смерти, но вокруг него целых три человека. Три. Запредельно, блять. Фантастика. Тэхён умрёт от шока. Вот, что вгонит его в могилу. Он находит в себе силы прохрипеть: — Уже лучше. Чем занимаетесь там? Чонгук сверкает улыбкой: — Бесимся. У Чимина есть теория, что в отеле всё-таки где-то есть алкоголь. Пытаемся найти вот. Придурки. — Начинаю подозревать вас в алкогольной зависимости, — говорит Тэхён, пытаясь удобно сесть и подминая подушки под себя. — И себя, если честно. Я бы что-нибудь выпил. Типа глинтвейна. — Таблетки пей, полезнее будет, — теперь Чонгук начинает выглядеть серьёзным. — И ты так быстрее придёшь в норму. О, Тэхёну бы хотелось. Он гибнет без движения и общения точно так же, как сдыхает цветок без влаги и света. — Связь практически не ловит. А тот телефон, что стоит внизу на стойке, вообще не фурычит. Провода вполне могли заледенеть или оборваться… Меня пугает это, — продолжает Чонгук, скручивая кусок одеяла в руке. — А если тебе станет хуже? — Я ценю твоё беспокойство, правда. Но я в порядке. Точнее, скоро буду в порядке. У меня есть всё необходимое… — Просто не могу избавиться от какого-то плохого предчувствия, — вдруг признаётся Чонгук, тем самым начиная пугать Тэхёна. — И с чем ты его связываешь? — интересуется Тэхён. Он не без боли поворачивает голову в сторону окна и видит сплошную белизну за ним. Интересно, есть ли в лесах какие-нибудь животные? Если да, то насколько близко они могут подобраться к отелю? — Не знаю. Но это так, ерунда. Ты, может, есть хочешь? Если он сейчас предложит суп или что-то такое, Тэхён выйдет за него замуж. Юнги зарегистрирует их брак, а Чимин будет свидетелем одновременно для них двоих — идеально. — Если я скажу да, ты принесёшь мне что-то? — хлопает воспалёнными глазами Тэхён. — Смотря что попросишь, — отвечает ему Чонгук. У Тэхёна в кои-то веки есть выбор? Этот момент войдёт в историю. — Простой бульон был бы неплохим вариантом. — Я попробую. Тэхён и Чонгук. Они успели стать кем-то вроде двух лучших друзей, вклеиться друг в друга, протянуть руки навстречу и связать их узлами. Возможно, так кажется, и всё исчезнет, как только им придётся покинуть это место. Чонгук, казавшийся ранее Тэхёну тёмной лошадкой, теперь сидит на его кровати и предлагает еду, пока остальные двое где-то куролесят, наверняка вместе. Пиздец. Это похоже на дом. Не на тот дом, в котором Тэхён жил и живёт по факту, не на уже привычные адресные цифры. Не на то жилище, в котором вечно беснуется полупьяная похуистичная мать со своими тараканами. Ведь дом — это больше, чем стены и углы. Дом — это и люди тоже. Они задают атмосферу. Здесь она уютная, тёплая, цветущая, несмотря на снегопад, лёд снаружи и скосившую его болезнь. Тэхёну впервые хочется замедлиться. Впечататься в эти стены, навечно остаться в них. Всё потому, что он наткнулся на то, что так давно искал.♯
— Ты не работаешь? А чем ты занимаешься тогда, позволь спросить? — орёт в трубку старший брат, и Юнги еле сдерживается, что не сбросить звонок. Первый за полгода, кстати говоря. Позвонили ему, а не он. Удивительно, как дозвонились вообще, ведь даже с сотовой связью у них напряжёнка. И ладно бы с благими намерениями — нет, в голосе звучит всё то же презрение и осуждение, выдаваемые якобы за некую заботу. — Я работаю, но не совсем по специальности, — уклончиво отвечает Юнги. — И где?! — Я смотритель горного отеля. Смотрю за приборами. — В это родители вкладывали когда-то деньги, Юнги? Нет бы устроиться в какое-нибудь приличное место! Ты проёбываешь жизнь и собственные возможности, когда ты уже повзрослеешь? Неприятно, блять, выслушивать такое. Тошнота подходит к горлу. Деваться всё равно некуда. — Как только я вернусь, обещаю, что найду нормальную работу. Я и сам всё понимаю, хён. Не надо думать, что я глупый мальчик. — Почему ты не сказал об этом родителям? Когда ты в последний раз был у них? — кричат в трубке. — Это так важно? — устало вздыхает Юнги. — Позвонил, чтобы отчитать за это? — Не отчитать, а вправить мозги! Ты стал таким бессовестным… Приносишь боль собственной семье, вечно прячась и ничего не рассказывая. Это твоя благодарность? Благодарность за то, что родители тебе дали? Дали-то они ему много, безусловно. Но сколько они у него отняли… — Я вешаю трубку, — предупреждает Юнги. — Нет, я ещё не закончил… — Пока, хён, — и вот, звонок сброшен, всё в который раз обрублено. Впрочем, ничего нового. Где-то в Тэгу о нём якобы волнуется семья, на этот раз, правда, даже брат подключился. Брат, которому тоже досталось в своё время немало дерьма — но его мозги, к сожалению, промыты, а глаза слепы. Он не личность, он марионетка, которым управляют его собственные родители по сей день, а ведь ему скоро тридцать два, на подходе свой собственный ребёнок. Это на самом деле печально. Юнги рос с борьбой внутри, в то время как у его брата там была сплошная и глухая тишина — он, казалось, с радостью делал то, что велела семья, и даже не думал о том, чтобы ослушаться. Юнги, в общем-то, тоже вызовы кидал редко, ведь по сути это ему ничего бы не принесло. И теперь этот хён решил поучить его жизни. Что за наивность? Это не может восприниматься всерьёз, брата хочется скорей пожалеть, ведь не за то он боролся и борется, не за то. Не за тех. Впрочем, чёрт с ним. Попытка образумить провалена. А Юнги фатально потерян. Он хотел бы забыть об этом…но всё не так просто, потому что его же родная кровь, даже находясь на расстоянии в сотни километров, умудряется его достать, всковырнуть раны, накапать на мозги, выбесить, заебать, разозлить. Почему они просто не оставят его в покое? Ведь если Юнги их так разочаровывает и приносит столько хлопот, не звонит и не пишет, и в гости не заходит, легче же смириться и забыть о таком ужасном сыне? Всё, хватит. Они не стоят ни одной потерянной нервной клетки. Юнги роется в тёмной кладовой уже около десяти минут и наконец находит лыжи. Лакированные, довольно широкие, они выглядят как новые и так манят прокатиться на них. И пусть он не особый любитель этих штук, а на улице непроходимые сугробы, но ему захотелось попробовать себя в этом. Почему бы и нет? Вдруг возможности больше не предвидится? Суть ещё в том, что они все по-настоящему не устают. Только в те редкие дни, когда убираются в номерах, вот это их выматывает. Попробуй походи по твёрдому снегу, поработай ногами и руками, потом вырубишься мгновенно, едва коснувшись головой подушки. Но один Юнги не пойдёт. Ни в коем разе. Итак, что он имеет? Есть Тэхён, которого угораздило простудиться. Он, конечно же, отпадает. Чонгук наверняка с ним, а значит… Значит, остаётся Пак Чимин, который сейчас неизвестно где. За ним не уследить, а найти его можно где угодно — он даже рассказывал о своём визите на чердак. Юнги знать не хотелось, что тот там забыл. Но он поддержит эту затею Юнги, факт. И не потому что Чимин весь такой из себя, вечно на всё готовый. Их отношения…интересные. Стали такими. Потому что Чимин перестал заниматься всяческой агитацией. Какими усилиями ему это удалось, Юнги неизвестно, но наверняка немалыми. Чимин сделал то, о чём его попросили. Юнги показал характер, о чём успел пожалеть не один раз. Они с Тэхёном говорили об этой ситуации, и только потом до него начало доходить, что вспылил тогда на кухне, что мог выразить недовольства куда мягче, что прятаться от парней было не самой лучшей затеей. Впервые в своей жизни Юнги послушались. Не он сделал что-то требуемое, а для него сделали. Самооценка не взлетела до небес, но самолюбие всё-таки несколько потешилось. А потом здравый смысл взял своё, и они помирились. Благодаря Чонгуку, на самом-то деле. Именно он явился без стука к Юнги в номер, разложил всё по полкам и потребовал разрешения сложившегося конфликта. Юнги выслушивал его с закатанными глазами и скрещёнными руками, апатичным взглядом и желанием, чтобы тот побыстрее закончил и уже ушёл, но Чонгук говорил так, словно для него это было самой важной целью в мире — всех их помирить, тем самым возродив что-то. — Чимин… Конечно, иногда он перегибает палку. Он не может усидеть на месте, а энергию ведь нужно куда-то девать… Это остаётся только терпеть. Всем нам, окружающим его людям, — говорил тогда Чонгук, заметно нервничая. — И что ты предлагаешь? — спросил его Юнги. — Не срываться на нём. Ну, не так, как ты это сделал ранее. — Я всё правильно сделал. — Его это задело. — Ну и что? — У всех нас…и у вас нет никаких причин для вражды. Хватит уже прятаться здесь, — рукой Чонгук показывал на тёмную комнату, в которой происходил разговор. — И делать вид, что ты самый умный. Мы должны общаться. Иначе сойдём с ума. Это не шутки. И вот тогда в Юнги что-то переключилось. Потому что он, человек, который большую часть своей жизни инертен, начал подозревать себя в дефиците общения. Рядом не было друзей, с которыми он привык зависать. Он окружил себя одним лишь Тэхёном, который стал его раздражать. К сожалению. Когда ты проводишь всё своё время с каким-то конкретным человеком, он начинает тебе надоедать, каким бы он там прекрасным собеседником и другом ни был. В глаза начинает бросаться любой его недостаток, даже тот, что обычно просто так не увидеть. Начинает бесить любая мелочь, любое слово и действие, даже взгляды. Ты узнаёшь слишком много и в один момент просто не выдерживаешь, нуждаясь в перерыве. Так что да. Он помирился и с Чонгуком, с которым по факту даже не ругался, а затем и с Чимином, компания которого очень необходима прямо сейчас. Лыжи не могут ждать. Юнги находит его в вестибюле, красующегося перед зеркалом. Что-то не меняется, со временем превращаясь в константу. У Чимина это извечные прихорашивания и готовность на всё. — Как насчёт лыж? — предлагает Юнги, показывая на эти длинные высокие штуковины. Он донёс целых две пары лыж вместе с палками, пройдя не один десяток метров, и даже умудрился ничего не уронить и не потерять, остался живой. Чимин замечает Юнги и отрывает взгляд от зеркала. — Ты их нашёл? — Десять минут поисков прошли не зря. Так ты пойдёшь? — Да, да, конечно! — восклицает Чимин, подпрыгивая. — Мне нужно одеться потеплее! Позвать Чонгука? Юнги чуть не говорит вслух кое-что язвительное и гениальное, связанное с Чонгуком и Тэхёном, но вовремя одёргивает себя. — Он наверняка занят, — произносит Юнги. — Я не думаю, что он захочет пойти с нами. Чимин хмурится. — Ну хорошо, — соглашается он, направляясь в сторону лестницы. — Жди меня здесь. Итак. Юнги, Чимин и лыжи. И грёбаные сугробы. Да начнётся же веселье.♯
Чимин возвращается в отель на пару с Юнги, раскрасневшийся, дико весёлый, жутко усталый и полный энергии одновременно. Они пытались создать лыжню — Юнги шёл первым, Чимин следом — много смеялись, падали, утопали в снегу. И друг в друге. Даже странно. В первые дни после так называемого примирения между ними всё ещё были кирпичные стены, которые с каждым днём лишались этих самых кирпичей. Стены не разрушались, они словно разбирались кем-то, медленно, аккуратно и верно. Это был процесс, обратный строительству. Никаких стен. Теперь это нормально — проводить время вместе, быть компанией, не пуляться колючками. Хотя по Юнги иногда видно, что он еле сдерживается, но сдерживается же, что весьма героично. Потому возникло негласное соглашение: Чимин старается не докучать, не заставляет никого что-либо делать, в частности, Юнги. А тот, в свою очередь, его не подъёбывает. Идеально. Так бы сразу. Они выбираются на лыжи почти каждый день. Скользят по проверенной и уже знакомой лыжне, проникают всё дальше в лес, параллельно с этим много разговаривая. По возвращении пьют горячий шоколад или кофе на кухне. Греются, не умолкают, растворяются в тепле. Они здесь, внизу, где-то наверху хворает Тэхён и что-то делает Чонгук. На языке вертится слово «семья». Мало пройдено, катастрофически мало прожито. Но их жизнь здесь словно представляет собой чётко отлаженный механизм, с редкими милыми перебоями. Например, Чимин знает, что теперь, когда он почему-то стал вставать раньше обычного, своими криками будит кого-то утром. Ещё одна его плохая привычка — он оставляет у чужих свои вещи, а потом в панике ищет их. У Тэхёна многое подгорает на сковороде, либо он часто пересаливает или недосаливает блюда, но никто не жалуется, все едят и даже не морщатся. Ну, отчаянно пытаются делать вид. Юнги порой не поднять с кровати, а Чонгук умудрился сломать пылесос. Они фыркают друг на друга, стараются распределять обязанности, спорят с собственной ленью и борются с моментами, когда хочется послать всё к чёрту. Не существуют, не прячутся, не пытаются что-то из себя строить. Это уже в прошлом. Они живут. Скучают по городу и социальной жизни, но наслаждаются пребыванием здесь, в этом притягательном месте, которое нашло отклик в их сердцах. В один вечер Чимин зависает за стойкой портье, заполняя график уборки. Точнее, уже не вечер — время близится к ночи, все остальные уже наверняка спят, а у него почему-то сна ни в одном глазу. Он отмечает числа и имена, сосредоточенный и ответственный. Довольный сам собой потому, что некоторые вещи всё-таки под его контролем. А потом раздаётся громкий стук во входную дверь, и ручка выпадает из его рук.