Вкус вишни

Открыв глаза, Зейн не спешил подниматься с постели, а точнее, с дивана. То, что он оказался не в спальне на своей кровати, а в гостиной на диване, где на лицо постоянно падали листы со спинки, заваленной набросками, можно легко объяснить: гостеприимный дух в Зейне восторжествовал. Найл спал на кровати, вместо него самого. Зейн не мог допустить, чтобы было иначе. Найл был гостем, тем более остался на ночь ради него. Зейн заметил полную безотказность Найла, мягко разбудив его ночью поглаживанием по руке, и воспользовался ею. Найл, казалось, не был против, что Зейн нес его почти на руках до спальни, в то время как Зейн чувствовал, что должен держаться еще больше. Не сдаваться. Зейн, наверно, еще долго будет вспоминать вчерашний вечер и ночь. Однако поваляться и помечтать об объятиях сонного Найла ему не позволил Рик. Этот пес вообще, похоже, многое не позволял, что было связано с Найлом, будто напоминал, что Найл не принадлежал ему, что у Найла уже был молодой человек. Рик заскулил возле дивана, и Зейн опустил взгляд на пол, где разместился его пес, который больше не собирался спать. Зейн погладил его, тому тоже пришлось проявить гостеприимность, потому что обычно Рик спал на кровати рядом с хозяином. На диване для него не нашлось места. Поднявшись, Зейн направился по обычному расписанию на кухню, чтобы покормить питомца. Когда Рик развеселился, Зейн велел ему быть тише, все время думая о том, что Найл спал в соседней комнате. Не хотелось нарушать его сон. Дожили, собственно говоря. Зейн никогда не думал, что будет так переживать за сон гостя в своей квартире. В смысле он был достаточно гостеприимным, конечно, с любыми людьми, что были у него дома, и стелил им постель не у себя в спальне, но с Найлом все было по-другому. С ним все было не так изначально, ведь обычно это Зейн разговаривал первым с тем, кто ему понравился, а не наоборот, и обычно они не состояли в отношениях со своими придурковатыми соседями по квартире. Найл был немного мазохистом, не так ли? Кто, извините, будет оставаться с партнером, который постоянно разыгрывает всех вокруг, включая своего парня? Найлу нравилось ощущение, когда над ним шутили, причем, блять, совершенно идиотским образом? Мазохистские наклонности, не находите? А вот Зейн находил. Либо у Найла был ангельские характер, либо он по натуре был любителем розыгрышей. Зейн тут же одернул себя, потому что, скорее всего, это был первый вариант: Найл был слишком добрый, чтобы возражать или уж тем более порывать отношения. Однако Найл должен это сделать. У Зейна действительно сложилось впечатление, что Найл хотел расстаться с Луи. Если посудить по вчерашнему вечеру, конечно. По тому, как Найл забрался к нему за спину, пока делал массаж, а закончил его весьма интимно, весьма. Он целовал его шею и плечи, ладно? Он бы не стал этого делать, если бы ему не хотелось. Это, вроде бы, было не так близко, это не измена, но позволяло судить о том, что Найл был на пути к этому. Это было сексуально. И нужно было обсудить это с Найлом. Зейн сглотнул, вспомнив об этом. Рик убежал вглубь парка, Зейн предпочитал отстегивать поводок во время прогулок: пес любил порезвиться. Утром было почти безлюдно, разве что еще парочка любителей собак, кроме него. Воздух был свежим. Приятным. Он охлаждал горячие мысли Зейна. Малик закурил, гуляя по парку. Пес прибежал к нему довольный, с открытым ртом, частым дыханием и игривым настроем. А Зейн, в отличие от питомца, не очень любил быть бодрым с утра. Он осмотрелся и нашел не очень тонкую ветку под деревом. Он поднял ее и, показав псу, дав понюхать, бросил на несколько десятков метров вперед. Рик с большим энтузиазмом ринулся за веткой. Зейн затянулся сигаретой. Нужно было еще позвонить на работу, узнать, все ли было в порядке после вчерашней поимки Джеймса. Зейн был немного зол на него. Их дела, их личные счеты не должны были касаться Найла. Джеймс играл не по правилам. И это безумно злило Зейна. Хотя, конечно, он понимал, что Джеймс был поглощен таким непростым чувством, как месть, он не думал головой, просто хотел сделать Зейну так же больно, как сделали в свое время Джеймсу, убив его сына. Когда произошла трагедия, Джеймс ослушался вещавшего о справедливости через правосудие Зейна тут же, он обещал мстить за сына не только убийце, но и всем, кто не поддержал его затеи. С тех пор с полицией у Джеймса были напряженные отношения, он был вынужден скрываться. Пусть дело с мертвым убийцей сына Джеймса было замято полицией, его самого отстранили от службы, Джеймс не остановился. Зейн тогда не встал на его сторону, чем и был возненавиден бывшим другом. Джеймс сошел с ума. Он стал практически невменяемым, потеряв все, включая поддержку когда-то лучшего друга. Джеймс забыл все понятия, о которых должен помнить полицейский. Спустя время он взломал базу полиции — будучи хакером со стажем — и раздобыл нужные ему местонахождения семей причастных к убийству бандитов, чтобы уничтожить их. Он сделал месть смыслом своей жизни. Зейну было искренне жаль видеть это, он боялся осознавать, что не смог нажать на курок вчера лишь потому, что чувствовал вину перед ним за то, что их мнения разошлись два года назад, а не потому, что это было неправильно. Во всяком случае сейчас он был пойман. Зейн знал, что его поймали погнавшиеся за ним полицейские машины. Малик просто хотел поставить точку в его деле. Собственноручно отнести папку с его делом в архив. Зейн не пойдет к бывшему другу, чтобы увидеть его за решеткой. Если он и пойдет, то по другой причине: убедиться, что все кончено, и вдохнуть воздух свободы. Когда Зейн вернулся домой, то услышал телефонный звонок и прошел в гостиную, чтобы скорее ответить и не разбудить Найла. — Слушаю, — поднял трубку Зейн, оглянувшись в гостиной. — Детектив-инспектор Малик, мы не могли дозвониться до вас, — сказал диспетчер из отдела связи. — Гулял с собакой. Случилось что-то важное? — спросил Зейн, сняв в это время обувь и осторожно заглянув из коридора в спальню. Найл находился в кровати. Зейн прошел на кухню. — Главный инспектор Паттерсон сказал, что это не телефонный разговор и вам лучше приехать в участок, но рассказать о причине, детектив, я должен: Джеймс сбежал. Если бы Зейн находился в фильме, то в этот момент прозвучал бы тяжелый удар на фоне. Но он был не фильме, это действительно происходило, и никаких ударов он не услышал, только почувствовал. Зейн поморгал, пытаясь понять, послышалось ли ему. — Что? — он прокашлялся, не желая верить в слова диспетчера. Его сердце будто ухнуло вниз с этой новостью. То есть ничего еще не закончено. Зейн размечтался раньше времени. — Как? — Приезжайте в участок. Вызов сбросили, Зейн глубоко вздохнул, отложив телефон, но с подозрением смотря на него. То есть… то есть было слишком рано, чтобы ставить точку. Джеймс мог быть где угодно. Мог также напасть на Найла или что похуже. По спине пробежало стадо неприятных мурашек. Зейн задержал дыхание, он представить боялся, что что-то может случиться по вине Джеймса, а он не сможет это предотвратить. Но почему он сбежал? Его же поймали. Значит, человек Джеймса был среди них, был в полиции, благодаря кому он знал секретную информацию, а также сумел сбежать, оставив ту самую полицию с носом. И так будет всегда, если этого шпиона не обнаружить. Ноздри Зейна гневно расширились. Он просто обязан поймать эту крысу. А потом разберется с Джеймсом. Зейн принял душ и приготовил кофе, пока пес заинтересованно наблюдал за ним. Зейну нужно было уже ехать в участок, его вызвали, но Найл очень долго спал. Конечно, если учитывать, что Найлу плохо спалось на новом месте и он поздно заснул, то его можно было понять, но у Зейна не было времени понимать. У него был долг, служебный долг, который было необходимо держать перед страной и работой. Зейн взял на себя обязанность разбудить Найла, тот лежал в постели Зейна, как спящая красавица. Оставалось разбудить ее поцелуем. Но Зейн тут же вспомнил, что они находились в другой сказке, название которой он пока не прочитал на обложке. Это была сказка про солнце, стекло и цветок, название ее можно было узнать лишь в конце, закрыв книгу. Зейну, признаться, не очень нравилось быть героем этой истории. Но наблюдать за спящим Найлом ему нравилось. Он смутно это осознавал, потому что был озабочен другими мыслями, но спящий Найл определенно входил в список красивых картин, включая самого Найла в любых ситуациях, разумеется. Зейн и создал этот список с появлением Найла в его жизни. Пусть Зейн рисовал иногда, рисовал симпатичные вещи и явления природы, красивее Найла он все равно ничего не находил. Как художнику ему было бы интересно увидеть и запечатлеть лицо Найла, когда оно искрилось очаровательным розовощеким удивлением, отражало множество вариаций его улыбок: от игривой до по-настоящему счастливой, не задумываясь над выражением лица, когда оно искажалось судорогами оргазма, но художник в нем был реалистом: ему не суждено было запечатлеть этот момент. Да и вообще, Зейн был в первую очередь полицейским, а не художником. Об этом ему пришлось себе напомнить, стоило залюбоваться приоткрытым ртом, пухлыми щеками и подрагивающими ресницами — за столь красивым лицом. Найл лежал под одеялом без верхней одежды, его вещи были сложены на стуле в гостиной, ночью Зейн не особо обратил внимания на то, что чувствовал кожей кожу Найла, приобнимая его, чтобы увести в спальню на кровать. Зейн вспомнил об этом, потому что Найл заворочался во сне, его нога выскользнула из-под одела, и он закинул бедро на небольшой двухслойный рулон из плотной ткани. Теперь Найл спал на боку, и Зейн видел прекрасный живописный изгиб стройной ноги поверх одеяла, как и саму стройную ногу. Зейн вздохнул. Его испытывали, не иначе. Каким же везучим был все-таки Луи, и каким невезучим Зейн, подумать только. Это был парадокс, потому что Зейн смотрел на ногу Найла сейчас. Какая же красивая нога, господи. Вторая бы дополняла картину, и Зейн пообещал себе нарисовать эти изгибы. Потому что иначе они бы не ушли из сознания, он уверен. Да ему сниться будут эти ноги, если он сейчас же не отведет в сторону свои бесстыжие глаза. Сколько можно смотреть, в самом-то деле? Зейн, достаточно. Он прокашлялся, прислушавшись к внутреннему голосу. Прокашлялся громче, чем следовало, потому что других путей, чтобы разбудить Найла, он пока не находил. Дотрагиваться до не него не являлось выходом. Дотрагиваться и целовать имел право Луи, но не он. Ночью была иная ситуация. Зейн скривил лицо в отвращении, представив, как Луи будит Найла «прикосновениями», и по иронии судьбы Найл открыл глаза и взглянул на него. Зейн тут же распахнул свои глаза и открыл рот, потому что нет, Найл не должен думать, что Зейн кривит лицо, когда смотрит на него. Нет. Пожалуйста. Зейн очень хотел прохныкать, потому что он идиот. Правда. Кто будет кривить лицо, когда смотрит на спящего человека, на лице которого столько спокойствия и умиротворения? Он недоумок. Покруче Луи, стоило признать. — Доброе утро, — голос звучал хрипло, Найл сел на кровати, накрыв ногу одеялом. Зейн хотел запретить, но так было лучше. Для него. Ну, и для Найла, потому что щеки Найла приобрели привычный оттенок вишни. — Доброе утро. Долго спишь, — заметил он. О нет. Лучше бы он молчал. — Извини, — тихо ответил Найл, подняв взгляд. Зейн тут же бешено забегал своим, чтобы не встречаться с ним глазами. Он не был готов к этому. Найл выглядел слишком мило в помятой футболке, с растрепанными волосами и красными щеками. — Я принесу твои вещи, приходи на кухню, как соберешься. Ванная и туалет, ты знаешь, где находятся, — мягче произнес Зейн, заставив себя отвести глаза. Найл кивнул с опущенной головой, и Зейн поспешил уйти, проводя ладонью по затылку.