Цепная реакция

- Боюсь, мистер Малфой, мы вынуждены вам отказать. Голос Кингсли Бруствера спокойный и размеренный. Тихий глубокий бас действовал на Малфоя даже в какой-то степени усыпляющее. И все равно эти слова, как пощечина. Хотя ничего другого он и не ждал. Главное держать себя в руках. Сохранять маску равнодушия. - Я думал, что все формальности уже улажены. Малфой слегка рассеянно пожал плечами, произнося эти слова. Закинул ногу на ногу. Уверенность. Отстраненность. Отчасти – безучастность. Кингсли сложил руки домиком и прямо посмотрел на Драко. - Все верно, - подтвердил министр магии. – Имущество вашей тетки было проверено всеми возможными способами и не один раз, однако… - Однако, что? – его тон исходил ледяной крошкой. Мерлин, Малфой, не позволяй себе резкость. Нельзя срываться. Это ведь может все испортить. - Члены коллегии не согласны. Драко решил уточнить: - Вашей коллегии? Оставь это. Просто оставь. Кингсли кивнул. Золотая серьга в его ухе закачалась из стороны в сторону. - И вы поддерживаете их решение? - Нет, - просто ответил Кингсли. – Я лично руководил одной из проверок всего имущества, оставленного вам в наследство Белластрисой Лестрейндж. И она не показала ничего, что могло бы вызвать наши опасения. Поэтому я бы хоть сейчас передал вам все бумаги. Тем не менее, большинство членов коллегии против. И, увы, я не могу повлиять на их решение. Малфой презрительно усмехнулся. Разумеется, они против. Как же иначе. - А я могу как-то повлиять на это решение? Возможно ли его изменить? По большому счету ему было плевать. Драко не было нужно ровным счетом ничего от его покойной тетки. И, признаться, он даже удивился, когда узнал, что все, чем она владела, переходит ему. Просто ему хотелось… нет, даже не чертовой справедливости. В ее существование он уже давно перестал верить. Он всего лишь хотел получить свое. Взять то, что принадлежит ему. - Возможно, - спустя некоторое время отозвался Кингсли. – Вы имеете право апеллировать решение коллегии. Для этого вам необходимо написать заявление и передать его главе Отдела магического правопорядка. На его рассмотрение… Он больше не слушал. Его задело. Это “имеете право” резануло слух. Малфоя передернуло. Разумеется, он имеет право. Хотя в данном случае это скорее право поимело его. Раздражение оказалось колючим. Оно и Малфоя заставило выпустить свои иголки и обнажить больную мозоль. - Дайте-ка пергамент. Было что-то нелепое в том, что Драко сидел сейчас лично перед самим Министром магии и обсуждал всего-то вопросы собственного наследства. Но Волан-де-Морт оказался прав – Драко и в самом деле оказался особенным. И состоял на особом счету. - Время позднее. Вряд ли в Министерстве все еще есть кто-то из сотрудников, кто мог бы передать ваше заявление. Лучше всего уладить эти вопросы завтра. Малфой готов был рассмеяться. Завтра. Прийти сюда. Вновь. Снова ловить на себе косые взгляды. Снова… позориться. Да, в последнее время он ненавидел себя. Однако не настолько. Он не мог допустить того, чтобы за его спиной судачили о нем и о его семье, чтобы говорили – Малфои у министерства на побегушках. На крючке. - Просто дайте мне чертов пергамент, и я уйду. Конечно, я был бы не прочь отравить и завтрашний ваш день своим присутствием, но, согласитесь, решить все сегодня было бы гораздо удобнее для нас обоих. С минуту Кингсли просто смотрел на него, изучал его лицо. И – Мерлин – в его глазах застыло понимание. Медленно, не глядя вниз, он взял со своего стола первый попавшийся лист пергамента и протянул его Драко. Малфой выхватил его из рук министра. Резко встал. Развернувшись на каблуках, он стремительно вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Не сказав ни слова. Напишет снаружи. С него хватит. Его слегка потряхивало. Он сжал губы. Сейчас бы ему совсем не помешала бутылка огневиски. Но сейчас было нельзя. Его бесило то, что приходится наступить на горло самому себе. Скажи, Малфой, что у тебя за душой? Если то, что именуется словом «душа» все еще у тебя есть. Почему тебе не может быть просто все равно? Почему ты не можешь, наконец, сдаться. Отпустить. Послать все куда подальше. Почему ты не можешь просто жить? Или хотя бы собрать себя по кусочкам. С кем ты борешься? Самую важную свою войну ты уже проиграл. Бесповоротно. И банальными угрызениями совести этого не исправить. Уже нет. Ты уничтожаешь себя и в то же время пытаешься показать, что ты – это все еще ты. Зачем? Да, он был и остается слабаком. Но он – и только он – мог признать это. Остальные не имели права. Только он мог разрушать себя. Только он мог воевать против себя. Лишь. Только. Он. Драко не мог позволить, чтобы его держали за горло. У него все еще была его гордость. И она, наверное, была последним, что осталось в нем нетронутым, не разрушенным. Прежним. И даже – не фальшивым. Будучи в плену своих мыслей он и сам не заметил, как добрался до нужного ему отдела. В коридоре стояла кромешная темнота. Но, видимо, Кингсли все же ошибся – дверь одного из кабинетов отдела была открыта, и оттуда струился приглушенный оранжевый свет. Драко замедлил шаг. Внутренний голос, находящийся где-то на уровне подсознания, нашептывал ему, что лучше передвигаться тихо. Пока он без волшебной палочки, у него нет иного выхода, кроме следования своим инстинктам. Он уже было собирался войти в пяточек света, как увидел в дверном проеме фигуру. И весьма знакомую. Настолько знакомую, что на языке тут же завертелись остроты и колкости. Это уже было на уровне рефлексов. А позади Уизли находилась еще одна, не менее знакомая персона. Мерлин. Ну почему это они. Почему это она. Малфой замер в тени. Ему стало интересно, что будет дальше. Он даже не успел разобраться в своих мотивах – какое, собственно, ему дело?.. - Увидимся завтра, - произнес Рон, подходя к ней, и чмокнул ее в щеку. Гермиона оторвала голову от бумаг и посмотрела на него. Уголки губ слегка приподнялись. - Конечно. Она почувствовала, как краска набегает на щеки. Наверное, она никогда не перестанет краснеть, когда Рон ведет себя с ней вот так. Гермиона опустила взгляд и вернулась к заполнению пергаментов. Он улыбнулся в ответ, хотя она и не видела этого. Бесшумно отошел к двери и снова замер в проеме. Плечом он прислонился к дверному косяку, руки засунул в карманы. Он просто смотрел. На нее. На то, как кончик орлиного пера очерчивал линию ее подбородка. На то, как она морщила носик и закусывала губу, внимательно читая очередной отчет. Брови сошлись на переносице, на лбу залегла чуть заметная морщинка. Она откинулась на спинку стула и резким жестом отбросила за спину падающие на лицо спутанные волосы. Гермиона посмотрела на Рона из-под полуопущенных ресниц. Ее брови слегка приподнялись – она явно не ожидала, что он все еще здесь. Рон ухмыльнулся одними губами. Она ответила ему такой же ухмылкой. А потом снова закусила губу. В ее карамельных глазах заплясали бесенята. И он не выдержал. - Может… может, кхм… - Уизли поглубже засунул руки в карманы брюк и переступил с ноги на ногу; взгляд опущен и устремлен прямо в пол. – Переночуешь у меня сегодня?.. Она замерла. Он заметил, как опустились ее плечи. Сделал крошечный шаг вперед. А затем еще и еще. Неловкость, возникшая в эту секунду между ними, была почти осязаемой. Гермиона выронила перо. Ее рука случайно дернулась, и девушка задела чернильницу. Тут же темно-синие ручейки косыми дорожками побежали по пергаментам, расходясь, словно лучики, от внушительных размеров кляксы. - О, черт, - Гермиона вскочила со стула поспешно начала рыскать дрожащими пальцами в складках мантии в поисках волшебной палочки. Мозг тем временем лихорадочно пытался подыскать подходящий ответ. Она намеренно отвернулась от Рона – не хотела видеть его лицо. Ее сердце билось где-то на уровне желудка. Это предложение прозвучало… мягко скажем, неожиданно. Она была не готова. Не то что бы она нервничала. Дело было вовсе не в страхе или смущении. Просто… это был Рон. Мерлин, помоги ей! - Экскуро! – произнес Рон, подскочив к ее рабочему столу, и чернила тут же испарились. Так, спокойно, Гермиона. Возьми себя в руки. Посмотри на него. Давай же. Мерлин, ты сражалась в самом пекле с Пожирателями смерти – и не один раз! – а теперь не можешь просто – черт – просто взглянуть на своего… Рона. Не можешь сказать ему… - Нет. Она и сама не поняла, как это слово сорвалось с ее губ. Три буквы, а столько облегчения! Взгляд Рона стал растерянным. Настала его очередь краснеть. Он предвидел такой ответ. Заранее знал, что она скажет. И все равно спросил. Не мог не спросить. Потому что в ее глазах был огонь. Настоящее карее пламя. Потому что ткань ее наглухо застегнутой блузки разошлась между двумя пуговицами, находящимися на уровне груди, образуя просвет, обнажая кожу. Сохрани его Годрик. - Эм, ну… что же. Хах, ладно, - совладать с голосом было не просто. Он взъерошил свои огненно-рыжие волосы пятерней. – Прости. Острое чувство вины не замедлило проснуться. Ударом ножа оно полоснуло Гермиону по ребрам. Заструилось по сосудам отравленной дымкой. Секунда – и оно наполнило ее до краев. Гермиона сделала робкий шажок вперед, навстречу Рону. Прочистила горло. Взяла его за руку, и их пальцы неуверенно переплелись. Рон посмотрел на нее. В полумраке его глаза казались практически синими. Их взгляды встретились. - Рон, ты не должен извиняться. Тебе не за что просить прощения. - Тогда почему?.. – Рон заправил выбившуюся прядь ей за ухо, как бы невзначай проведя костяшками пальцев по ее скуле. В приглушенном свете свечей тени на ее лице сплетались в особо причудливый узор. Гермиона прикрыла глаза и прерывисто вздохнула. Его нежность. Его открытость. Он и она. Он – с ней. Это было непривычно, даже странно. Иногда от нового уровня их близости хотелось истерически хихикать. И она не находила это хорошим знаком. С этим новым Роном ей сложно было чувствовать себя уверенной. В какой-то степени она боялась ранить его даже больше, чем себя. И порой это даже бесило. Она задавалась вопросом, сможет ли она быть с человеком, рядом с которым не может ощущать себя собой и держать высоко поднятым подбородок. Неожиданно она поняла, что они были совершенно одни в ее кабинете. Практически в темноте. И, Мерлин, в этот миг она осознала, что его голубые глаза – совсем не те, в которых бы ей хотелось тонуть. Кончик языка закололо. Легкий морозец пробежал по позвоночнику – заструился между лопатками и спустился вниз. - Я боюсь, что еще не готова, - почти шепотом. Одними губами. Прости. Прости, прости, прости. Тысячу раз прости. Я чувствую себя совсем маленькой рядом с тобой. Прости. Гермиона знала, что эти слова ранят его. Но она не хотела врать. От этого между ними все станет еще сложнее. Ей будет сложнее. - Думаю, что нам нужно обсудить все это. Не здесь. Не вот так, - попыталась она смягчить свою резкость. – Я не хочу, чтобы все произошло с бухты-барахты. Это… ответственно. Настолько ответственно, что у нее колени подгибались от одной мысли о том, что может произойти между ними однажды. Она взяла его за вторую руку и приблизилась настолько, насколько могла. Гермиона смотрела на него снизу вверх; ее макушка была на уровне его подбородка. Тем не менее, кончики их носов едва не соприкасались. И это было трудно – стоять вот так. Рядом с ним. - Ладно, - он сдался. Узел напряжения в груди немного ослаб. Грейнджер выдохнула и даже зажмурилась от накатившего на нее облегчения. Ресницы отбросили глубокие полумесяцы теней на ее щеки. Рон отступил. По всем фронтам. Взгляд – вниз, шаг – назад. Связь между ними осталась лишь на кончиках переплетенных пальцев. Но уже через мгновение он мягко высвободил и свои руки. Ладонь Гермионы безвольно упала и задела край ее мантии. Она почувствовала себя тряпичной куклой. - Ладно, - повторил он. – Мне пора, - звучит, как вопрос. Гермиона кивнула. - До завтра. - До завтра. Еще один неловкий взгляд, полный сожаления. Хлопок, и он исчез. Хлопок, и в воздухе остался только его запах. Он пах мятной зубной пастой и медом. Сливовым вареньем – ее любимым. От него веяло домом. Всегда. Ее рука рассекла воздух как раз в том месте, где он стоял еще несколько мгновений назад. Так странно – чувствовать запах пустоты. Пустоты, которая вовсе не пустота. Не должна быть таковой. Дышать этим запахом. Вдыхать полной грудью, чуть ли не до разрыва легких. И чувствовать при этом пустоту?.. Неожиданные хлопки раздались со стороны двери в ее кабинет. Она резко повернула голову. - Браво-браво, - произнес знакомый голос. – Никогда не думал, что ты можешь быть такой. Десять очков Гриффиндору. Малфой не церемонился. Ему было почти физически больно выплюнуть эти слова. И на секунду ему показалось, что он кое-что вспомнил. В ушах прозвучал отдаленный женский крик. Просто показалось. - Это было так… сентиментально, - он оперся спиной о стену и сложил руки на груди. – И… так бессердечно. Ты буквально раздавила его. Разрушила все его надежды. В его распоряжении остались лишь его руки и его, увы, ни на что не годное воображение. Грейнджер и Уизли. При виде них его внутренности сжались. Отвращение. Настолько жгучее, что он готов был выблевать весь свой скудный завтрак на новый, девственно чистый костюм. Под ребрами разливался лед. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Он почувствовал, как ногти до мяса впились в ладони, как натянулась до разрыва кожа на костяшках. Потому что нужно играть в ту же игру, что и раньше. Заостриться еще больше. Быть наглецом, крепче взращивая омертвевшие ростки далекого, почти забытого самолюбия. Многое было. Просто – было. Было и прошло. А правила остались неизменными. Она – все еще Грейнджер. Даже не все еще. А навсегда. Та же самая. На другой – правильной – стороне. И он – Драко Малфой. Побежденный. Вечный изгой. Он и она – по разную сторону баррикад. Непримиримые враги и мнения. Два противоречия, ненавистных друг другу. Потому что ненависть – в их жилах. Она заложена на уровне инстинктов. Они в очередной раз встретились. Как назло – сегодня. Столкнулись друг с другом. Врезались, как две летящих на огромной скорости кометы. Почти взрываясь от столкновения, без малого обращаясь пылью. Все складывалось почти как по заказу. Как будто весь этот день был создан лишь для того, чтобы заставить его, Драко, сгнить изнутри. Ему было тошно от того, что он видел. Что слышал между Грейнджер и Уизли. У него внутри закопошился клубок змей. Мерзкая, тошнотворно-сладкая картинка. Как сцена из дешевого бульварного романа. Поднесите ведро, его сейчас вырвет. Она повернулась к нему. Выпрямила спину и гордо вздернула подбородок. Надо же, Грейнджер. А с Уизли ты была такой неуверенной. Такой слабой. А как только ты увидела его, Малфоя, твои карие глаза до краев наполнились недоверием и таким глупым, даже детским страхом. Еще мгновение назад твои зрачки расширились, а в голове завертелись вопросы: «Что ты тут делаешь? Как много ты услышал?» Ты такая приторно-фальшивая, Грейнджер. Все что угодно сделаешь, лишь бы не упасть в глазах… да еще и в глазах его, Драко. Надо же. Какая честь. Но он-то видит, как подрагивают твои пальцы. Как нервно бьется жилка у тебя на шее. Как ты быстро вдыхаешь и выдыхаешь. И ждешь. Наверное, она рассчитывала на то, что он изменился. Должно быть, она даже ожидала извинений или – ха-ха – благодарностей за то, что вытащила из пекла его чертову задницу. А вместо этого: - Совсем необязательно так часто дышать, Грейнджер, - с издевкой бросил он. – Одного вздоха в секунду вполне достаточно. Ничто не меняется. Не между ними. Наоборот. Их цель – уничтожать друг друга. Лишь острее. Врезаясь в плоть все глубже. Оставляя незаживающий след. Она все такая же растрепанная и нескладная. Такая же грязная и правильная. В блузке, застегнутой под самое горло. В мантии, в которой могла бы утонуть. Словно школьница. И если ты думаешь, что что-то изменилось, то подавись этими мыслями. Даже во сне я не позволю тебе видеть себя у твоих ног. А она все молчала. До сих пор не проронила ни слова. Кажется, даже взяла себя в руки. И, Мерлин. Она отвернулась. Опустила голову. Так, что ее густые каштановые волосы закрыли от его взора ее лицо. Образовали завесу, стену. Грейнджер устало выдохнула и начала поправлять нестройную кипу отчетов на столе. И только. Ни слова. Вообще ни черта. Его это даже… удивило? - Неужто ты язык проглотила? – Малфой больше не следил за своими словами, они срывались с губ сами, против его воли. Драко просто не понимал, почему она молчит. Почему не отвечает, когда это было в порядке вещей. До сих пор. И почему ее руки больше не дрожат. Когда он так хотел, чтобы ее кожа покрылась мурашками, и выступили вены. Он хотел довести ее до белого каления. И ничего, совсем ничего. - Что ты здесь делаешь? - наконец, устало произнесла она. Какого черта, Грейнджер? Он ожидал несколько иной реакции. Он даже надеялся на то, что она начнет огрызаться. Потому что она всегда так делала. Малфой не просто надеялся на это. Он этого хотел. Шанс встретить именно ее, здесь и сейчас, совсем одну… Демоны в его душе возрадовались, когда Уизли ушел, а он, Драко, остался незамеченным. Потому что ему нужна была разрядка. Нужен был тот, кому можно было нагрубить, с кем можно было поговорить на повышенных без последствий и ущерба для себя. И она идеально для этого подходила. Всегда. Грейнджер была создана для этой роли. Девочка-подушка-для-битья. Та, которая не растреплет, не нажалуется – ни за что не наступит на глотку своей показушной гриффиндорской гордости. Обычно одного его вида было достаточно для того, чтобы она начала распаляться. Закипать. И сейчас он просто не понимал ее. Это отрезвляло. Его словно засунули под струи холодного душа. Он вскинул бровь. Сделал выражение лица настолько надменным, насколько мог. И, видит Салазар, это было просто. - Не припомню, чтобы тебя касались мои дела. - Тогда пошел вон отсюда, - по-прежнему не глядя. Едва различимым шелестением. Это было настолько неправильно. И почему-то все те мерзости, что он хотел ей сказать о ее разговоре с Уизли, на миг вылетели из головы. Где вся твоя заносчивость, Грейнджер? Где, когда ему это так нужно? Она не видела его год. И тут он ворвался в ее кабинет чуть ли не посреди ночи и ведет себя неподобающе. А она… просто устала. Гермиона могла ему ответить. Это было совсем легко. Да только вот к чему все это? - Что во фразе «пошел вон» ты не понял, Малфой? И это все? Все, на что ты способна? Хотя. Какая ему, собственно, разница? Но, увы, видит Мерлин, разница была. И даже несмотря на то, что он ненавидел ее. Хоть и сдавленно, хоть и притуплено после всего того, что произошло пару лет назад, но ненавидел. Это ведь его роль. Его партия. Из песни слов не выкинешь. - А ты стерва, Грейнджер. Она убрала руки от бумаг. И на секунду – он мог поклясться – она перестала дышать. А затем сжала руки в кулаки. Гермиона подняла голову и вновь взглянула на него в упор. С некоторой долей отстраненности она заметила, что он изменился. Помимо того, что он возвышался над ней чуть ли не на фут, она непроизвольно отметила кое-что еще. Серебристые волосы стали короче и больше не касались бровей. Они больше не были такими прилизанными, как раньше. Теперь его лицо было слишком открыто, и ей это не нравилось. Ей казалось странным видеть его тонкий нос и высокие острые скулы, сужающуюся к подбородку челюсть. Раньше волосы слегка прикрывали его лицо. А сейчас… Изменились даже его глаза. Холодные, серые, словно айсберги посреди замерзающего океана. В них было столько холода, столько черноты, столько высокомерия, что все это словно бы лилось через край. Прямо на нее. Но в его взоре появилось что-то новое – острое и мрачное. Он как будто бы повзрослел, стал старше своего возраста. И все же под этими его морозными, ледяными глазами залегли мешки. Появились тени. Его заметно потрепало. - Почему ты ему отказала, Грейнджер? Неожиданный вопрос. Для них обоих. - Какое тебе дело до этого? – немного недоуменно. Дрянь. Мне просто нужно знать, что ты все еще в моей власти. Что хоть чем-то в этом гребаном мире я могу манипулировать. Управлять. Я должен знать, что хотя бы это я могу контролировать. И обоюдная ненависть и неприязнь – все это по-прежнему. Поэтому отвечай. - Повторю еще раз. Почему, Грейнджер? – довольно вкрадчиво. - С каких это пор тебя интересует моя личная жизнь? Действительно, с каких? - Любопытно, знаешь ли, на что ты способна, Грейнджер? Или это у вас игра такая – кто дольше продержится на самоудовлетворении? Когда это была она, для него не было запретных тем. Лишь бы нащупать уязвимое место и нанести удар, ужалить побольнее. Гермиона сжала губы. И мысленно возблагодарила Годрика за то, что не покраснела хотя бы в этот раз. - Знаешь, мне неловко говорить о сексе. Тем более – с тобой. Снова не то, что он ожидал. И все же… - Ты же все равно ни черта не понимаешь в этом деле. С горькой, такой ядовитой усмешкой. Холодной и полной ненависти. Унижающей и растаптывающей, выполненной в лучшей манере Драко Малфоя. И, кажется, здесь он попал в яблочко. Задел за живое. Эта его небрежная поза и опущенные плечи вкупе с его острыми словами подорвали остатки ее напускного самоконтроля и вывели ее из себя. Она резкий сделала шаг вперед. К нему. Вскинула голову. Ее зрачки расширились. Тонкий, остренький язычок раздраженно пробежал по ее нижней губе, оставляя влажный след. Грейнджер приблизилась к нему. Почти вплотную. Ее макушка была ему по грудь, но это не мешало ей смотреть прямо ему в глаза. Он ощутил ее дыхание на своей коже. От нее пахло лавандой и чабрецом. Этот запах ударил в нос настолько сильно, что он почти отступил. Почти. Кажется, она хотела что-то сказать. Он буквально слышал, как несколько надуманных ядовитых фраз вертится у нее в голове и жаждут быть произнесенными. Ее губы приоткрылись. Но непроизнесенные слова так и замерли на кончике ее языка. Потому что… - Знаешь, через что проходит организм человека во время секса, Грейнджер? – медленно. Тягуче, словно патока. Глаза в глаза. И если бы она в эту минуту и хотела отвернуться или сделать шаг назад, то не смогла бы. – Зрачки расширяются; артерии сужаются. Температура повышается; сердце скачет; давление подпрыгивает; дыхание становится частым и прерывистым; мозг атакуют электрические импульсы; все железы работают; мускулы напряжены так, словно ты поднимаешь вес в три раза больше собственного...* И что это сейчас было?.. Стало жарко. Он готов был биться об заклад, что температура в комнате взлетела на несколько градусов. Он видел, как ее щеки становятся из белых розовыми, из розовых – пунцовыми, а потом так медленно, так бесстыдно багровеют. Ее глаза распахнулись шире, а брови поползли вверх. Она была испуганной, и смущенной, словно загнанный в ловушку кролик. А еще – совершенно сбитой с толку. Ему нравилось издеваться над ней. Видеть, как она медленно выпадает в осадок. Мнется, не зная, что ей делать, что сказать. Трясет головой, пытаясь согнать наваждение. Потому что с каждым произнесенным словом становилось легче, проще. Как раньше, как и должно быть. Грейнджер смотрела на него, не моргая, словно он был укротителем змей, и она повелась на его мелодию. Он всегда сильнее. На уровень выше... - Это… - неразборчивое бормотание. - Это ужасно, и некрасиво, и безнравственно.* …но она всегда давала отпор. Хотя бы пыталась. Гермиона пуще прежнего затрясла головой, все еще не отводя глаз от его лица. До сих пор – словно загипнотизированная. - Пламенная речь, достойная отличницы-выпускницы медицинского колледжа, - мозг в ускоренном темпе соображал, пытаясь понять, что вообще, черт возьми, происходит. – Записывался на специальные курсы? Решил примерить беленький халатик – в тебе так милосердие просыпается? Давай, заливай. Делай вид, будто бы ты уже вовсе не пай-девочка. Будто бы ты вовсе не работаешь на износ, пытаясь придумать фразочки поострее. А он даже глазом не моргнул. Внезапно ее взгляд переместился ниже – на его губы. На чертовы губы, на которых застыл сладковатый вкус победы. Он смотрел на нее. Тоже не мигая. И сам против воли уставился на ее грязный, абсолютно невыразительный рот. - Ты ведь еще совсем ребенок. Глупый, наивный… Жизнь ничему так и не научила, правда? – он медленно отступил и улыбнулся одними губами. А она так и осталась стоять на месте. Судорожно сцепив пальцы. Устремив взгляд в пол. - Хотя… некоторые люди так никогда и не меняются. В ней взыграла уязвленная гордость. Словно ужаленная, она вновь вскинула голову, выпятив остренький подбородок. - По себе судишь, да? – прошипела она. - Спокойней, Грейнджер. И на полтона ниже. Не забывайся. Он оперся спиной о стену. В очередной раз усмехнулся, скривив губы. Гермиона закипала. Чувствовала, как узел напряжения затягивается все туже и туже. Как начинает колоть под ногтями. - Может, прекратишь все это? – глухим шепотом. - Прекратить что? – небрежно бросил он. Она почти закатила глаза. - Не строй из себя дурака. Гермиона скрестила руки на груди. Словно закрываясь от него. Она будто бы ставила своеобразную защиту. Ей хотелось прекратить все это, и как можно скорее. Потому что этот «разговор» – бессмысленная трата времени. А еще – сейчас она явно ему уступала. Только ли сейчас? Малфой и так добился, чего хотел – довел ее, заставил злиться и краснеть. Поэтому пора заканчивать весь этот балаган. Потому что все то, что только что произошло, было слишком. - Ты так и будешь стоять здесь или передашь мне свое чертово заявление? Во имя Мерлина, молчи, Малфой. Меня предупредил Кингсли, о том, что ты зайдешь. Она вытянула вперед руку в ожидании чертовой бумажки. А он и забыл о том, что Грейнджер здесь работает. Напрочь забыл о своем заявлении. О том, зачем он вообще здесь находится. На мгновение он даже удивился – она обо всем знала, но предпочла все это дешевое представление тому, чтобы поскорее избавиться от него?.. Малфой не шелохнулся. Они оба словно замерли. Обратились статуями. Минута. Две, три. Гермиона почувствовала покалывание на кончиках пальцев. Беспомощно вытянутая вперед рука начинала затекать. Она стиснула зубы в немом бессилии и раздражении. - Хочешь поскорее убежать и забиться в свою нору, Грейнджер? Могла бы сделать это раньше, не разыгрывая весь этот спектакль и не проявляя свои никчемные актерские способности. Или поцапаться захотелось? Выплеснуть все, что Уизли… Голос сухой, словно… Словно что? У нее не было подходящего сравнения. Хотя, по большому счету, это не имело совершенно никакого значения. - Замолчи, - перебивает. Почти затыкает уши руками, как маленькая девочка. Еще чуть-чуть – и топнет ножкой от досады. Все, что он собирался сказать, – мерзко. Гадко. Еще чуть-чуть, и у нее пар пойдет из ушей. Хотя ожидать от Малфоя ничего другого и не следовало. С годами он все дальше заходил за запретную черту и рамки приличия. По крайней мере, при «общении» с ней. Гермиона, наконец, опустила руку и отвернулась. Закрыла глаза и покачала головой. Грустно, вымучено улыбнулась черноте под веками: - Просто – почему, Малфой? Он вздохнул так, будто и не ожидал ничего другого. Брови взметнулись вверх в притворном удивлении: - Проблемы, Грейнджер? Было так странно – говорить с ее спиной. - Да. У тебя. Неужели ты навсегда останешься таким же мелочным, циничным и высокомерным гадом? Он сжал зубы. - Не хватает духу сказать мне это в лицо? Прямо глядя в глаза. Без ужимок и отворотов. Малфой заметил, как она напряглась. Словно сжатая пружина. - Поверь, я могу прямо сказать все, что о тебе думаю. - Ну и где же тогда хваленая гриффиндорская смелость? - он горько ухмыльнулся. - У тебя хватает дури сражаться с целой армией Пожирателей, но не хватает храбрости дать отпор всего одному? Драко сделал шаг вперед, вновь приближаясь к ней. - Совсем безоружному, - продолжал он елейным голосом. – Все, что ты можешь, это зарыть голову в песок. Хриплый шепот, пробирающийся под кожу. Малфой знал, что если бы он сейчас приставил к ее горлу нож – она бы не шелохнулась. Ему дозволено использовать запрещенные приемы, вводить в транс. Она облизнула губы, пытаясь противиться его голосу и словам: - Оставляй свою бумажку и просто катись отсюда. Я не намерена терпеть тебя слишком долго. Это, знаешь, довольно-таки изматывающее занятие, и я вовсе не… Гермиона не смогла договорить. Она задохнулась собственным воздухом. Потому что кончики его пальцев прикоснулись к ее шее. Едва ощутимо. Просто – едва-едва. Обрисовали контуры слегка выступающих позвонков. Или ей это просто кажется? Грейнджер резко обернулась и чуть было не уткнулась носом в его грудь. Она тихо ойкнула и уже через секунду отшатнулась от него, как ошпаренная. Ускакала в другой конец своего – как назло – такого крошечного кабинета. Вцепилась пальцами в шею так, как будто Малфой пытался ее задушить. Драко злорадно улыбнулся. Медленно, он подошел к ее столу и взял перо. Даже не то, которым она писала. Наскоро вывел текст заявления и поставил подпись. - Приятного вечера, Грейнджер. Он уверенно прошествовал к выходу из кабинета и тихо притворил за собой дверь. Как ни в чем не бывало. Просто – в порядке вещей. А она так и осталась стоять неподвижно и зло. И в груди все еще клокотало. Потому что последнее слово вновь осталось за ним.