Цепная реакция

Она проснулась на мятых шелковых простынях. Долго не решалась открыть глаза, несмотря на то, что солнечный свет пульсировал у нее под веками, и они просвечивали кармином. Тело немного ломило, тупая ноющая боль слабыми спазмами отдавалась внизу живота. Рука Рона покоилась на ее животе, чуть ниже пупка. Но стоило Гермионе попытаться слегка сдвинуться, как она скользнула ниже – к промежности. Он совершенно определенно спал. Гермиона постаралась как можно мягче и незаметнее убрать с себя его руку. Большим и указательным пальцами она обхватила его запястье и слегка отодвинула его в сторону. Она выжидала несколько секунд, прежде чем пошевелиться самой. Рон не шелохнулся, и она облегченно выдохнула. Прижав одеяло к груди, она тихо выскользнула из постели и на носочках засеменила в сторону ванной. Душ. Ей срочно нужен душ. На миг она замерла в дверном проеме и оглянулась, чтобы в очередной раз убедиться в том, что Рон спит. Адресовав ему грустную улыбку, она выскользнула вон, тихонько притворив за собой дверь. Лишь оказавшись в одиночестве, она позволила себе немного расслабиться и проанализировать свое состояние. Гермиона чувствовала себя… обновленной. И это было довольно необычно. Нельзя сказать, что ей это не нравилось. Просто было немного не по себе. Она все еще краснела, вспоминая прикосновения его рук к своей коже и… Она заметила синие пятна у себя на бедрах. Обратила внимание на то, что с ожесточением намыливает их жесткой мочалкой, пытаясь оттереть, но безуспешно. Наверное, лучше не думать об этом. В конце концов, не произошло ничего необычного. Это просто… случилось. Только и всего. И она об этом совсем не жалела. Ни капельки. Гермиона зажмурилась, подставляя лицо водяным струям, позволяя им бить прямо в нос и глаза. Пора уже перестать быть маленькой. Нужно взрослеть. Мерлин, если бы сделать это было так же просто, как думать об этом. Ей хотелось выйти из ванной как можно скорее. Быстро одеться. Пряча. Прячась. Гермиона быстро нырнула в заранее подготовленную блузку, со скоростью света застегнула бисеринки пуговиц. Подпрыгивая на одной ноге, натянула штаны. Хвала Годрику, что она так и не закончила распаковывать коробки с одеждой, и часть ее вещей все еще оставалась в гостиной. Одевшись, она почувствовала себя более уверенно. Как будто она была прежней. Словно все как раньше. Минут через двадцать она нос к носу столкнулась с Роном в кухне. - Утро доброе, - сонно улыбаясь, пробормотал он и поцеловал ее в щеку. А она тем временем всеми силами пыталась случайно не коснуться его разгоряченной кожи. - Доброе, - нарочито радостно отозвалась она, крепче прижимая к груди коробку молока и стараясь не смотреть на его голое тело с обвязанным вокруг бедер полотенцем. Она чувствовала, как картон мнется под подушечками ее пальцев. Гермиона спешно отставила коробку на стол, чтобы Рон не заметил, как она нервничает. Она надеялась, что он уйдет. По крайней мере, ей этого хотелось. Но он остался. Рон потер глаза. Провел рукой по волосам, приводя их в еще более негодный вид. - Как… как ты себя чувствуешь? – робко спросил он. Гермиона прекрасно понимала, что он на самом деле имеет в виду, и ей было довольно неловко. Она не горела желанием об этом разговаривать. Она прочистила горло: - Все замечательно. Рон просиял. - Я рад, что мы наконец… Нет-нет, пожалуйста, нет! - Да, я поняла. Я тоже. Ей повезло, что он не замечал ее неловкость и не обращал внимания на то, как спешно она пытается ответить. Впрочем, Рон никогда не отличался особым чувством такта. Равно как и желанием поговорить. Рассеянно проведя рукой по ее волосам, он направился умываться. Гермиона старалась не думать ни о чем. Она готовила завтрак почти на автомате, почти механически. Все это ведь было не на один раз. Готова ли она? Глупый вопрос. Она уже убедилась в том, что ни за что не сможет бросить его, отказаться от него. Она привыкла заботиться о ком-то. Она привыкла заботиться о нем. Возможно, она перестала чувствовать к нему нечто большее как раз потому, что он стал слишком самостоятельным и смог бы с легкостью обойтись и без нее. Гермиона перестала быть по-настоящему нужной. Она переместилась по уровню важности, опустилась вниз, заняв строчку предположительно между новым чайным сервизом и цветом обивки для кресла. Она стала чем-то вроде дополнения, приятного бонуса в жизни Рона, но не более. Он воспринимал ее как должное. Необходимость отдавать частичку себя отпала. Наверное, именно поэтому она и осталась в дураках. Омлет подгорел. - Черт! – ругнулась она, спешно пытаясь исправить свои кулинарные огрехи с помощью волшебной палочки. - Не нервничай ты так, Гермиона, - сказал вновь появившийся в кухне Рон, заметивший ее потуги. – Это всего лишь омлет. К тому же я люблю хрустящую корочку. - Не говори глупостей. Он полностью сгорел. - Если тебя это так волнует, то я могу позавтракать на работе. Я. Даже – не «мы». Она раздраженно всплеснула руками: - Прекрасно, просто прекрасно. Она все еще не оставляла попыток исправить положение и спасти несчастный омлет. - Кстати, я тут кое о чем подумал на досуге… - О чем же? – спросила она, хотя и не испытывала особого желания узнать ответ. Ей отчаянно хотелось сострить, съязвить как-нибудь. Она прикусила язык и принялась с ожесточением соскребать со дна сковородки свой храбро павший в бою кулинарный шедевр. - Раз уж у тебя так обстоят дела с готовкой… - Рон усмехнулся, а она надулась. – А у меня сегодня как раз свободный вечер… Мы бы могли поужинать где-нибудь. Гермиона быстрым движением заправила выбившуюся прядь за ухо и взглянула на Рона. Словно проверяя, не шутит ли он. - Где-нибудь – это где? И ее голос даже не звучал скептически. И иронии в нем совсем не было. А уж о настороженности и говорить нечего. Ха-ха. Но ей все же было приятно. Он услышал ее. И ее даже удивило то, что он так быстро сделал… ответный шаг. Хотя ей и не понравилось то, что он не спросил, свободна ли она вечером. И ладно. Ради такого дела она поговорит с начальником и постарается освободиться пораньше. - Ну, мы могли бы зайти в бар. Рядом с работой есть очень неплохое местечко… Рон пустился в красочное описание забегаловки, презентуя ей внушительное меню, состоящее из десяти основных блюд и полусотни коктейлей на выбор. А она просто изучала его лицо, обрамленное ореолом солнечного света. Его блестящие влажные волосы и легкую щетину. Голубые глаза, окруженные россыпью веснушек. На секунду ей показалось, что она видит Рона-пятикурсника. Того самого, чей эмоциональный диапазон она когда-то сравнила с чайной ложкой. И у нее в груди что-то встрепенулось, отозвалось на это воспоминание. Ведь он почти не изменился. Те же небрежные, резкие движения. Вот он слегка покачивается на пятках. Прячет одну руку в карман чуть мятых брюк и слегка щурится, пока говорит, так, что морщинки лучиками отходят от его глаз. Как раньше, как всегда. Почти. Но этого почти было достаточно для того, чтобы понять, что он… Гермиона вымученно улыбнулась. - Думаю, это отличная идея. Не сказать, чтобы весь день она находилась в предвкушении этой «встречи». К обеду она даже практически забыла об их планах на вечер, потому что как всегда завозилась с бумажками. Тем не менее, червячок беспокойства то и дело копошился у нее в груди. Гермиона поклялась самой себе, что это «свидание» она не испортит. Не как в тот раз. Ближе к вечеру она вспомнила о том, что босс просил ее написать и отослать уведомление Малфою. С увесистой долей решимости и формальной готовностью к возможному скандалу она взяла со стола бланк и принялась аккуратно выводить положенный протоколом текст. Попутно она вспоминала вчерашний день и их совершенно нелепое столкновение в кафе. Она немало удивилась, заметив его на противоположной стороне улицы, прикрывшегося газетой и буравящего ее взглядом. Ведь он мог просто уйти. Даже не обращать внимания на нее. Но он остался. Хотя, наверное, в этом не было ничего удивительного. Ведь он как всегда был в своем репертуаре. Не побрезговал даже «запачкаться», лишь бы ей досадить, отомстить за то, что она… Ее рука замерла над графой «подпись»; кончик пера завис в миллиметре от пергамента. Гермиона покусала губу. Она не могла оставить на этом листе свое имя. Просто не могла. В ее воображении тут же возникла картина: Малфой стоит у окна в своем излюбленном черном костюме. На его лице широкими мазками выведены напряжение и злость: брови сурово сдвинуты, на лбу залегла складка. Взгляд дымчатых серых глаз яростно пробегает по выведенным строчкам и становится все более злым с каждой прочтенной буквой. А затем он замирает на ее имени. Малфой поджимает губы, презрительно сощуривается, въедаясь в аккуратное «Гермиона Джин Грейнджер, заместитель начальника отдела Магического Правопорядка». Кривится. Сминает чертово уведомление и бросает его вон. Так, словно на месте этих букв – она сама собственной персоной. Она моргнула, стараясь отогнать неприятное видение, пытаясь избавиться от него. Крепче сжала в руках перо. Какая разница, что он подумает или сделает? Это Малфой. А она дала самой себе зарок, что ни его слова, ни его поведение не посмеют больше ранить ее или хоть как-то задеть. К тому же, она была гриффиндоркой. А. значит, априори считается храброй. А она и была храброй. Но только почему-то все ее мужество испарялось, стоило лишь Малфою сказать ей пару колкостей и особенно болезненных слов. Каким-то образом он умудрялся нащупать самое болезненное, дотянуться до этого и надавить. Отчасти в этом не было ничего удивительного – в этом ведь и заключалась его слизеринская природа и его фамильное «наследие». Он всегда был таким. Гермиона пыталась искать ему оправдания. Она держала его в своих мыслях и не отпускала. А ему это словно было на руку – он прочно обосновался в ее голове и не желал уходить. Ни капельки. А почувствовав, что она как будто стала мягче, он сел ей на шею и с удвоенной силой принялся ее душить. Их отношения – бесконечная шахматная партия, в которой не было победителя. Но ведь и вечно это тянуться не может. Правда ведь?.. Кому-то нужно быть рассудительным – поставить мат и подвести эту игру к логическому завершению. Потому что нужно двигаться дальше без оглядок на прошлое. Без остановки на Малфоя. Гермиона упрямо вывела свою подпись. Она так давила на пергамент, что едва не расцарапала его насквозь. Завтра она отошлет уведомление и навсегда с этим покончит. Да. Именно так она и поступит. Эти мысли успокоили ее, и остаток рабочего дня она провела в приподнятом настроении. И она и думать не думала о том, что то самое заявление все еще лежит у нее в прикроватной тумбочке, аккуратно сложенное, заваленное бумагами. Так, чтобы никто не нашел. Гермиона ушла с работы чуть раньше – отправилась домой, чтобы переодеться, сменить официальную одежду на более простую и повседневную. Она надела легкое белое с оборками платье и слегка уложила волосы, приведя их в более или менее приемлемый вид. Она оказалась в баре гораздо раньше положенного. Мысленно проклиная себя за свою излишнюю пунктуальность, она решила заказать коктейль. Заведение больше походило на ночной клуб, нежели обычную забегаловку. Приглушенный синий свет, громкая музыка и огромный, почти полностью занятый танцпол. Небольшой внутренний балкончик также был занят танцующими волшебниками и волшебницами. Сначала ей показалось, что она ошиблась заведением. Гермиона сверилась с названием, записанным на бумажке. Нет, все было правильно. В ушах стучало и грохотало. Ей пришлось несколько раз повторить бармену свой заказ. - Сливочного пива нет, мэм, - прокричал он ей в ответ, протирая очередной бокал тряпкой. Она попросила тыквенный сок. Бармен-сатир посмотрел на нее недоуменно: - Сегодня вторник – день алкогольных напитков, - он махнул рукой куда-то в сторону. – На двери было объявление. Могу предложить вам ананасовый сок с гномьей водкой. Гермиона согласилась. Ее удивило то, что Рон пригласил ее в такого рода заведение. Она не думала, что он поклонник ночных клубов. Она-то уж точно их поклонницей не была. С ее-то отношениям к танцам и навыками в этом деле. Не сказать, что в этом заведении она чувствовала себя неловко. Просто это было как-то… в новинку. Рона все не было. В голове гудело, звуки ударных накладывались на потусторонние голоса певцов. Кажется, пели на испанском. Гермиона начала волноваться. Не случилось ли с ним что-то? Она осушила уже две рюмки. Голова слегка кружилась. Гермиона поинтересовалась у бармена, как можно связаться с одним человеком. - У нас есть самотрансгрессирующие конверты, - сообщил он ей, передавая один из них. – Главное правильно написать имя и адрес. Иначе они могут попасть не туда. Она одолжила перо. Вывела все необходимое. Лишь на секунду засомневалась, куда отправлять. Рон, возможно, тоже заскочил домой переодеться. Но отослать письмо она так и не успела – бармен сам протянул ей в руки записку. Она развернула ее, быстро изучая написанное. На работе ЧП. Не переживай, ничего серьезного – просто еще одна внеплановая проверка. Похоже, сегодня все отменяется. Извини. Рон Гермиона отложила бумагу в сторону. Она была немного разочарована, но отчасти ей стало легче, потому что будучи в таком заведении она ощущала себя не в своей тарелке. Громкая музыка, приглушенный цветной свет, танцы и алкогольные коктейли – все это было не для нее. Ей было гораздо комфортнее провести свой вечер в компании с интересной и познавательной книгой, кружкой с какао и уютным вязаным пледом. Бармен заметил ее поспешную готовность уйти. - Вашего молодого человека не будет? – произнес он, стараясь перекричать музыку. Она кивнула, решив поберечь связки. - Но ведь это еще не повод уходить, - сатир игриво подмигнул ей; его рожки золотом блеснули в искусственном свете. Сдержать улыбку было практически невозможно. Он улыбнулся ей в ответ. - Сегодня особенный вечер. Вы просто обязаны остаться. - Уверена, что вы говорите это всем посетителям каждый день, - усмехнулась Гермиона, как бы пытаясь пожурить его. - Может и так, - отозвался он. – Но это ведь и не отрицает того, что сегодня не случится ничего необычного, верно? Она не нашла, что возразить. - Ну же, мисс, всего один танец. Иначе вы не поймете, от чего отказываетесь. Гермиона перекинула ремешок клатча через плечо и покачала головой: - Я не сильна в танцах. - А кто силен? – бармен пожал плечами и потянулся за очередным бокалом. – Здесь ведь не конкурс талантов. Люди приходят сюда, чтобы расслабиться и отчасти – выпустить пар. И вам это тоже не помешает. Вы – уж извините – выглядите слишком зажатой. И лицо у вас бледное. Отпустите себя хотя бы на один вечер. Она почти обиделась на его слова. Но, что уж греха таить, паренек был прав. Просто – почему бы и нет? Может, это и правда приносит облегчение. Возможно, растворившись в толпе танцующих и погрузившись в музыку… Гермиона соскочила с высокого барного стула и направилась к танцполу. Бармен проводил ее одобрительным взглядом. Музыка, звучавшая сейчас, вгоняла в транс. Она бы даже назвала ее психоделической. Но Гермионе это даже понравилось. Управлять своим телом и подстроиться в ритм оказалось проще, чем она думала. Секунд тридцать – и она уже словно своя в массе других извивающихся тел. Музыка была достаточно быстрой, но Гермиона двигалась неспешно, плавно раскачиваясь, закрывая глаза, растворяясь в звуках ударных и клавишных, а на ее кожу узорами ложились блики розового, белого и голубого света. Она и сама не заметила, как оказалась ближе к центру, как провела на танцполе куда больше времени, чем планировала и уж точно отплясала не под одну песню. Ноги затекли и устали из-за высоких каблуков. Лоб покрылся испариной, капельки пота лениво поблескивали на лопатках и шее. Ее щеки и губы раскраснелись, а от выпитого алкоголя разум был легким, мысли – невесомыми и прозрачными. Но она не думала уходить или останавливаться. Потому что внутри у нее все улеглось. И на миг стало тише. Стало спокойно. И все переживания отодвинулись на задний план. И осталась только она наедине с этой трансовой, гипнотической музыкой. На какое-то время она перевела взгляд в сторону и заметила одного молодого человека. Взгляд его был обращен прямо на нее. Он немного наклонился вперед, упершись руками в перила. На секунду ей показалось, что это Малфой. Но свет мигнул и переместился в сторону, так, что она не успела внимательно его рассмотреть. Бред. Малфой вряд ли появляется в таких местах. Это уж точно был не он. Просто показалось. И она вновь отдалась музыке, прикрывая глаза. Волосы упали на лицо. Несколько непослушных прядей щекотало ее лопатки, а чьи-то пальцы провели по ее плечу. Гермиона замедлилась. Глаза по-прежнему закрыты. Почудилось?.. А чьи-то невесомые пальцы электрическими импульсами скользят по ее коже, опускаются ниже – к локтю, затем – к предплечью, проводят по его тыльной стороне так, что волоски встали дыбом, и, наконец, соприкасаются с ее ладонью. Переплетаются с ее собственными пальцами. От этого прикосновения ее тело словно еще раз ударило током. Она замерла. Она чувствовала размеренное дыхание у себя за спиной и чью-то твердую грудь. Слегка запрокинула голову и приоткрыла губы, не соображая, что происходит и что она делает. Не понимая… совершенно ничего. Это прикосновение было слишком интимным, но и слишком правильным тоже. Будто бы всю жизнь она нуждалась именно в этой руке, именно в этом незнакомце. Их разделяли считанные миллиметры. Его лицо приблизилось к ней. Настолько, что его дыхание начало щекотать ее шею. Гермиона – все еще не в силах распахнуть глаза. Не в состоянии обернуться. Сделать вдох. Лишь ее голова – на его плече. Лишь его пальцы, сжимающие ее руку. Одним резким движением он заставил ее развернуться. Лицом к лицу. Так, что Гермиона носом уткнулась в его шею. Она резко вскинула голову и распахнула глаза. Ее разгоряченный, пылающий взгляд, встретился со льдом. Лицо, сужающееся к подбородку. Платиновые волосы. Обжигающая усмешка на губах. Ошибки быть не могло. Их пальцы все еще сплетены. Губы – в нескольких дюймах друг от друга. Так близко, что от этого начало покалывать кончик языка. Она рассеянно облизнулась, продолжая смотреть на Малфоя затуманенными глазами. От него пахло алкоголем и туманным утром после грозы. А, может, это ей просто показалось. Она не сказала ему ни слова. Он молчал. Руки – все еще вместе. Это было нереально. Ненормально. Это было фантастически. Гермиона отступила на шаг назад. Микроскопически. Но этого оказалось достаточно, чтобы связь между ними распалась, оставшись лишь мурашками на кончиках их – уже разведенных, расцепленных – пальцев. Он пожирал ее взглядом. Изучал ее ноги, оголенные до середины бедра. Мысленно он опускал бретельки ее платья, сводя их ниже плеч. Прикасаясь к ней взглядом. Она больше не слышала музыку. Лишь еще шире приоткрыла губы, ловя его невесомое, призрачное прикосновение и – Мерлин упаси! – откликаясь на него, выгибая спину. Нужно было сказать что-то. Еще лучше – развернуться и уйти. Ее поведение было шоком для нее. Но еще больше ее поражал он. Его взор. Его руки. Она заметила закатанные до локтя рукава его – на удивление – белой рубашки. Различила рельефные переплетающиеся линии вен на его белоснежной коже. А еще – контуры черной метки на его предплечье. Ее взгляд замер, изучая линии рисунка на его коже. Он не прятал это. Не пытался скрыть. И это не укладывалось в ее голове. А Малфой словно позволял себя рассмотреть. Ее взор вновь переместился выше. Она заметила, что ворот его рубашки был распахнут, и парочка верхних пуговиц не была застегнута. Черт. Ее изумляло. Все это. Он просто стоял и ухмылялся. А расстояние межу ними все еще было ничтожно мало. Гермиона не могла отойти от него – всюду их окружали люди, то и дело ее кто-нибудь задевал плечом или локтем. И в голове до сих пор тихо-тихо. И кожа все еще пылает и плавится. - Подумать только, - он тихонько усмехнулся. – Еще чуть-чуть и этот знойный ротик… Малфой не договорил. Прервался на полуфразе, а затем произнес: - Ты позволила, Грейнджер. Прикоснуться к себе. Мне позволила. Это просто подобно одурению. Дурману. Она вновь облизнула губы. Он говорил тихо, даже не пытаясь перекричать музыку. Но она все равно слышала каждое произнесенное им слово. - Я не знала, что это ты, - выпалила она, и это, пожалуй, оказалось худшим из того, что она вообще могла сказать. Он мягко рассмеялся, засунув руки в карманы и слегка запрокинув голову. - Еще лучше. Готова была отдаться первому встречному? Неужели у вас с Уизли все настолько убого? Она вцепилась в соскальзывающий ремешок клатча так, что побелели костяшки пальцев. Вскинула подбородок, постепенно начиная приходить в себя, и осознавать, что только что произошло между ним и ею. - Откуда столько грязи, Малфой? Неужели тебе самому не противно? - О, мне приятно все, что злит и доводит тебя, - он сверкнул глазами. Световые блики причудливо отражались от его белой, словно снег, кожи и платиновых волос. Было в этом нечто неземное. Будто он – существо из другого мира. Прекрасное внешне, уродливое внутри. Демон во плоти. - Признайся, тебе ведь понравилось. Мои руки на твоей коже. Ты ведь растаяла. Обомлела в моих руках. В ней тут же закипела злоба – такая правильная и знакомая. Такая нужная и практически уже родная: - Отмыться не желаешь? Ты же, как-никак, соизволил прикоснуться к грязнокровке. В ответ он просто пожал плечами, не переставая ухмыляться. Гермиона окончательно вернулась с небес на землю грешную. Ее больше не гипнотизировала и не опьяняла музыка. Ее тело стало ее телом – немного неуклюжим и ощутимым. И она начала приходить в ужас от своего поведения. От себя самой. Что, во имя Мерлина, она только что сделала?.. Нужно было срочно уходить отсюда. Убираться и больше никогда не возвращаться. Не попадаться ему на глаза. И самое главное – нельзя, чтобы их перепалку кто-нибудь услышал. Ни в коем случае. Она сделала еще один крошечный шаг назад. А он по-прежнему не сводил с нее глаз. Он вел себя довольно приемлемо. По сравнению с предыдущими разами… И это она называет приемлемым?! Она тут же одернула себя. Боже. Гермиона, просто уйди оттуда! - Уходить собралась? – бросил он ей вслед. – Бежишь. Как и всегда. Снова зарываешь голову в песок, Грейнджер. Ну уж нет, она не позволит его словам заставить себя остановить. Не позволит, не позволит, не позволит… Она замерла, будто под Империусом. Закатила глаза, ненавидя себя за то, что делает это. И уж в который раз! Он управляет ею без каких бы то ни было усилий, легко, играючи. И она поддается. Но Гермиона не могла позволить, чтобы последнее слово вновь осталось за ним. Она обернулась. Наплевав на вчерашнюю истерику, данные самой себе обещания и зароки. Усилив уязвленную гордость, снарядив ее доспехами и оружием. - Просто скажи, что изменится от того, что я останусь? - А что изменится от того, что ты уйдешь? – вопросом на вопрос ответил он. Гермиона скрестила руки на груди: - Так я, по крайней мере, избавлю себя от твоего присутствия. - Честно, - похвалил он. Как будто бы она всегда врала ему напропалую. Возможно, во всем виновато количество выпитого им алкоголя. - Зачем ты вообще подошел ко мне? - Затем, что ты смотрела на меня. И снова она чуть не выпалила, что не знала о том, что это был он. Все это так глупо. Как-то даже по-детски. Гермиона тряхнула головой: - Ложь. Это ты смотрел на меня. Для полной картины ей стоило еще топнуть ножкой и упрямо упереть руки в боки. Мерлин, какая на самом деле разница, кто на кого смотрел? Всего-то и нужно уйти, завершить этот бессмысленный диалог. И – Мерлин – нужно перестать поддаваться ему и играть с ним в эти дурацкие игры. Кто-то должен быть умнее, в конце-то концов! Потому что все это не имеет значения. Никакого. Она почти физически чувствовала, как от напряжения отмирают ее нервные клетки. А ведь именно это ему и нужно. Драко Малфой – чертов дементор-недоносок. И ей вдруг – в одно мгновение – стало все равно. Его слова перестали колоть ножами. И необходимость обыграть его перестала быть столь насущной в одну секунду. Она не позволит ему питаться ее отчаяньем и злобой. Малфой цокнул языком: - Как первокурсница, ей-Богу. Гермиона презрительно сощурилась: - Плевать мне на твои слова, ясно? Я ухожу. И пусть он бросает гадости ей вслед. Пусть он поносит и поливает ее грязью. Пусть последнее слово вновь останется за ним. Пусть. Очередная перебранка лишь распаляет его, доставляя ему извращенное удовольствие. А она лишь попросту тратит свои силы и время. Гермиона начала протискиваться сквозь толпу танцующих к выходу. От оглушительной грохочущей музыки у нее заложило уши. Наверное, впервые за очень долгое время она поступила правильно. Свое поведение она проанализирует завтра. Завтра же она надает себе мысленных пинков и обругает себя последними словами за неосмотрительность, глупость и – Господи, прости, – распущенность. Это успокоило ее. Ровно до тех пор, пока на ее запястье не сомкнулись его пальцы.