Цепная реакция

Рассветное небо этим утром было розовым. Нечастое явление в этих краях для позднего февраля. Малфой лежал с открытыми глазами, какое-то время глядя в окно, изучая разводы голубоватого и сиреневого на небе за стеклом. Этой ночью он практически не спал. Он… смотрел. На нее. Зачем? Хороший вопрос. Если бы он только мог дать на него ответ. Хотя. Если подумать… он, наверное, и мог. Но он не стал этого делать. Не стал и не станет. Потому что он слишком устал давать объяснение каждому своему действию, как-то его обосновывать. В этом не было смысла. Перед кем он старался? Перед самим собой? Глупо, ведь глубоко в душе он знал правду. Он слишком устал воевать с самим собой. С ней. С ними. Он видел, как ее волосы разметались по подушке. Грейнджер лежала на боку, подложив руку под голову. Девушка лежала к нему спиной, но он видел очертания ее профиля, видел блики света, просачивающегося через кружевные занавески, ложившегося причудливым узором на ее лицо. Грейнджер лежала в обычной белой майке на бретельках. Ее лопатки чуть выступали, на них были заметны несколько родинок. Он насчитал три. Господи. Какое ему дело до нее? Какое, черт возьми? И почему он смотрит на нее так, будто она… Будто она – что? Мерлин. Наверное, все дело в том, что он никогда за всю свою жизнь не видел Грейнджер… такой. Да, вчера утром в машине он тоже видел ее спящей, так что нельзя было сказать, что этот раз был первым. Но тогда он вовсе не обращал на нее внимания, он вовсе не… всматривался. Не изучал. Во сне она казалась такой беззащитной. Черты ее лица разглаживались, становились мягче, нежнее. И это несмотря на то, что линия ее скул была отчетливо напряжена. Малфой слышал ее размеренное, свистящее дыхание. Наблюдать за спящей Грейнджер, пожалуй, одна из самых нелепых вещей, которые он когда-либо делал в жизни. Ну, за исключением того, вследствие каких обстоятельств ему приходилось сейчас за ней наблюдать. Он пытался заставить себя отвернуться, отвести взгляд, но не мог этого сделать. Его взгляд словно приклеился к ее лицу. Совершенно очевидно, что то, что он делал, было неправильно. Однако отвращения это не вызывало. Его… ничего не отталкивало. Это было неправильно, но, глядя на нее, мирно спящую на соседней кровати, ему было тихо. Все у него внутри вдруг улеглось, успокоилось, утихомирилось. Он не мог понять, почему и как, что она сделала, что такого было в ней. Но Малфой успокоился. И ради того, чтобы продлить в себе это чувство как можно дольше, он готов был простить себе эту… кхм, маленькую слабость. В конце концов, Грейнджер была девушкой. И тут вдруг он понял. Еще ни разу в своей жизни он не спал с девушкой не то что в одной кровати – в одной комнате. Да и девушек у него за всю его жизнь, в общем-то, было немного. Ай, да к черту. Нашел о чем думать. В его-то нынешнем положении. С которым он, к слову, совершенно не знал, что делать. Был ли он в ужасе от происходящего? Нет, скорее… это была растерянность. Да, именно растерянность. За эти несколько часов, что он лежал здесь и думал, он сумел как-то свыкнуться с мыслью о том, что им с Грейнджер теперь… по пути. Это было дико, и он знал это. Но что он мог поделать? Он так устал. Он устал произносить слово «устал». Он устал быть усталым. Он устал быть. А она… Она вздрогнула. Слегка поежилась и сморщила свой крошечный вздернутый носик. Он видел это. А еще она наверняка свела брови. Грейнджер всегда так делала, особенно когда… Интересно, и когда это он успел так хорошо изучить ее лицо? Ее мимику? Ее привычки? Подсознание – по старой доброй привычке – подкинуло ему весьма годное оправдание: как-никак, они семь лет учились вместе в Хогвартсе и встречались там каждый день. Каждый день он осыпал ее и ее дружков ядовитыми шутками, издевками, насмешками, взглядами. В последний год – только взглядами. Потому что, Мерлин. Я завидую тебе, Грейнджер. Я так тебе завидую. Ну вот. Наконец он в этом признался. Впервые за те десять лет, что они знакомы. Знакомы? Странное слово. Что он, Малфой, мог сказать о ней? Что? Он, Салазар его дери, даже ее полное имя узнал только тогда, когда получил от нее уведомление из Министерства. Гермиона Джин Грейнджер. Вот ты и произнес это имя, Малфой. Хоть и мысленно, но все-таки произнес. Это было до смешного странно. Подумать только – за десять лет он ни разу не называл ее по имени даже у себя в голове. Она всегда была для него просто Грейнджер. И неожиданно у него возник вопрос. А она? Что она? Называла ли она когда-нибудь его имя? Произносила ли она его? Если да, то как? И когда?.. Мерлин. Какая глупость. Сейчас Малфой чувствовал себя сопливой третьекурсницей. Все-таки, как ни крути, а Грейнджер права – он идиот. Ну, по крайней мере, иногда. Он ненавидел себя за это. Драко перевел взгляд с ее лица на ее тело. Что ты, во имя Мерлина, делаешь?! Внутренний голос вопил: «Остановись!» Но он словно его и не слышал. Он продолжал рассматривать ее. Пожалуй, впервые в жизни. В полумраке он различил контуры ее талии. Под тонким одеялом мысленно очертил контуры ее ног, прослеживая линию бедер, затем переместил взгляд ниже – к коленям. Бегло взглянул на ее щиколотки. Изучил ее ступни. Крошечные, словно у эльфийки. Но он смотрел не только на ее тело. Что у тебя в голове, Грейнджер? Что?.. Что произошло с тобой такого, что ты пошла на все это? Что поломало тебя так?.. Формально, он знал, что произошло. Но он не понимал. Он все равно ни черта не понимал ни в ней самой, ни в ее жизни. А хотел ли он понять это? Хотел ли он понять ее?.. Наверное, впервые в жизни он не знал, как ответить на какой-то вопрос. Особенно на вопрос, связанный с ней. И неожиданно – впервые за очень и очень долгое время – в голове закрутились приятные воспоминания. Их, видит Мерлин, в жизни Драко было мало. За последние годы – ни одного. Драко вспомнил Рождество, проведенное в кругу семьи. То, как он с отцом впервые в жизни пошел за своей метлой. Вспомнил свой первый полет. Матч по квиддичу, который выиграла команда Слизерина. И Святочный бал в Хогвартсе. И… Что ты делаешь Грейнджер? Что такого в тебе? Почему?.. Малфой под одеялом сжал руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. Она перевернула его мир с ног на голову просто потому, что была рядом с ним. Всего на расстоянии нескольких метров. И эта чертова лаванда с чертовым чабрецом… Он тонул в этом запахе. Сходил с ума. Малфой тряхнул головой и стиснул зубы. Отвернулся от Грейнджер – повернулся лицом к стене. Он резко оборвал цепочку видений у себя в голове. Нет. Не надо. Где-то он слышал о том, что теплые воспоминания помогают исцелиться, забыть о плохом. Но с ним все было не так. Ему они причиняли лишь боль. Зажмуриться. Стереть ее из памяти. Убрать ее образ из-под век, который, кажется, уже был выжжен на его сетчатке. Надавить ладонями на глаза. До боли, до пылающих искр. Малфою так хотелось снова разозлиться на нее. Но он почему-то не мог. Ему так хотелось, чтобы она сейчас открыла глаза, и ей можно было бы высказать в лицо несколько колкостей. Но он не мог. Он не понимал. Ничего у него внутри не поднималось, не бушевало, не просилось наружу. Ничего. Даже сейчас, когда он так отчаянно искал весь негатив, который всегда был с ним, стоило им двоим оказаться рядом. Он искал, но не находил его. Пуф. Драко не знал, как назвать это ощущение, как описать его. Раньше он такого не испытывал. И тут на ум пришло слово. Одно-единственное и совершенно правильное. Умиротворение. Сейчас он чувствовал себя как никогда спокойным. Нет, наверняка все дело не в ней. Она... она не может быть этому причиной, нет. Да кто она, в конце концов, такая?.. То, что между ними происходило – а что-то творилось совершенно определенно – ему не нравилось. Малфой не мог себе дать ни одного – пускай даже самого жалкого – объяснения. Когда все это началось? Почему? Как это закрутилось? Как он оказался здесь? Нет. Хватит. Он не хочет думать об этом, не собирается распутывать этот клубок событий, просто потому что… Устал. Но ведь нужно же что-то делать, верно? Он же не может пустить все это на самотек. Это ведь Грейнджер. И он. Он и Грейнджер. Антонимы. И все же было между ними что-то… Ладно, пусть так. Но то, что произошло прошлой ночью, не стерло ту непреодолимую пропасть между ними. Все вышло совершенно случайно. Роковая случайность. Ошибка. Обернувшись, он еще раз взглянул на нее. Грейнджер лежала в той же позе. Нет, они совершенно не смогут ужиться вместе. Не то что ужиться – они не смогут дышать одним и тем же воздухом. В Малфое вскипела ненависть. Нет, он ненавидел сейчас не ее, а самого себя. Наконец-то в нем начала пробуждаться адекватность, Мерлин. То, во что он позволил ей себя втянуть, было непростительным. И очень-очень глупым. О чем он думал? Мерлин, о чем?! Он рехнулся, окончательно рехнулся. Драко вновь ощутил это неприятное чувство, клокочущее где-то внутри него, в месте чуть ниже шеи. Нудящее, воспалившееся – словно в душу жало вонзили. Приступы его самобичевания начинались именно так – с этого самого ощущения. Словно разом заныли все шрамы на его теле и внутри. И хоть ты раздирай на себе кожу, сдирай ее с костей, хоть ты выкрикивай заклинания – не поможет. Потому что, что бы он ни делал, а от себя самого, увы, не избавиться. Он резко скинул с себя одеяло и вскочил с кровати. Нет уж. Хватит с него. Он не мог больше себя ненавидеть, пытать самого себя. Он просто не мог. Малфой и так делал это слишком часто. И этого было хуже любого Круциатуса. Мучительнее влияния дементора. Он начал задыхаться от собственных мыслей, от самого себя. Воздух. Ему срочно нужен воздух. Неуверенной, шатающейся походкой он подошел к окну и, повозившись немного со старомодной закрашенной щеколдой, дрожащими пальцами приоткрыл раму. Освежающий утренний ветерок тут же ударил в лицо и приятно охладил кожу. Малфой закрыл глаза и прижался лбом к стеклу. Но побыть в оцепенении ему удалось недолго. Буквально через несколько секунд позади него раздался приглушенный, слегка недовольный, сдавленный стон. Драко сделал глубокий вздох. Лишь чуть приоткрывая глаза, он из-под полуопущенных ресниц покосился на Грейнджер, которая ворочалась под одеялом, пытаясь спрятаться от неизвестно откуда идущего холода. Правда, укутаться получше получалось у нее не особо хорошо. Вместо этого ее нога выскользнула из-под одеяла. Грейнджер было холодно. Дежавю какое-то. Кажется, будто все это уже было. Или… не кажется. Сам того не желая, против воли, он уставился на ее ногу. Что ты творишь, во имя Мерлина?! Лишь нечеловеческим усилием воли он заставил себя отвернуться. Нужно срочно убираться отсюда. Драко закрыл окно и чуть не надавал себе пинков за то, что попытался сделать это как можно тише, чтобы, не дай Бог, не скрипнула рама. Это всего лишь потому, что он не хотел, чтобы она проснулась и застала его в таком виде. Конечно же, только поэтому. Идя к выходу из номера, он неожиданно остановился у ее кровати. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он слегка потянул одеяло на себя и прикрыл ее ногу. Боже. Забота? Серьезно, Малфой? Ты заботишься о ней?.. О ней? Что ты творишь?! Нет. Конечно, нет. Он сделал это просто потому, что ему так спокойнее. Только и всего. Почему ему было спокойнее, он решил не уточнять. Не оглядываясь, стремительным шагом он вышел из комнаты. Гермиона поежилась и проснулась. Яркий, ослепляющий солнечный свет бил ей прямо в лицо. Скорчив недовольную мину, Гермиона закрыла лицо рукой. Она любила солнечную погоду, но слишком яркий свет всегда ее раздражал. Она перевернулась на спину, провела руками по лицу. Гермиона пыталась собраться с мыслями, но в голове царил сладковатый сонный туман. Она уставилась в потолок, изучая трещинки на слегка пожелтевшей от времени штукатурке. И напрочь забыла о том, что должна быть в комнате не одна. Кажется, будто она совершенно забыла о происходящем, о том, что случилось совсем недавно, о той непростительной глупости, которую она совершила. И, наверное, это было к лучшему. Низ живота уже привычно тянуло. Ее тело – как и ее мысли – все еще не могло оправиться от… Нет. Она не будет произносить эти слова. Даже мысленно – не будет. Она не хочет снова утонуть и погрязнуть в чувстве собственной вины, собственной… себе. Гермиона начала бояться боли. Ей казалось, что вся она – сплошной комок нервов, и любое неосторожное прикосновение окажется способным ее уничтожить. Она сама держала себя на плаву, у нее не было никакой поддержки. Из раза в раз ей самой приходилось склеивать, собирать себя по кусочкам и стараться продержаться как можно дольше. До следующего урагана. Надо же, она прямо-таки маленькая Япония. Не надо думать об этом. Думать так – значит жалеть себя. А Гермиона не была из тех, кому нужна жалость. Она презирала это. И в других, и в себе. Просто надо встать. Умыться, сходить в душ. Дотащить себя до кухни и приготовить завтрак. Прожить еще один день. И вдруг. Бар. Ночь. Огневиски. Малфой. Обет. Ее машина. Вчерашний день. Слова – словно вспышки в сознании. Мерлин. Гермиона уткнулась носом в подушку и судорожно застонала. Во имя Годрика, только не это. Пожалуйста, пускай это все будет не больше чем просто сном, очень дурным сном… Но чем-чем, а ночным кошмаром это точно не было. Потому что при каждом вздохе легкие наполнялись запахом хвои и мяты, запахом наэлектризованного воздуха перед грозой. Запахом Малфоя. Гермиона от души надеялась на то, что он спит. Иначе стоит ей повернуться, как на нее тут же польется его желчное неудовольствие вперемешку с упреками. Хотя… он наверняка спит, ведь в противном случае его раздражение полилось бы на нее еще тогда, когда она едва открыла глаза. Чертов Малфой. Поворачиваться ей не хотелось. Повернуться значило бы увидеть Малфоя. Смотреть на его лицо, на то, как он спит и… Не успела она закончить свою мысль, как тут же перевернулась на бок. Ей нужно было это. Увидеть его другого. Его… настоящего. Но соседняя постель была пуста. Только откинутое одеяло да смятые простыни. Малфоя в комнате не было. Гермиона ощутила дрожь во всем теле. В ту же секунду она почувствовала, как волоски на руках встали дыбом. Остатки сонливости как рукой сняло. Может быть, он в душе? Нет, там его наверняка не было. Она не слышала шума воды, она не слышала вообще никаких звуков. Ее обуяла паника. Это же магловский мир. Между ними Обет. Куда он пошел? И самое главное – зачем? Вчера его чуть не сбила машина. А сегодня… Гермиона тут же вскочила на ноги и запустила пальцы в волосы. Лихорадочным взором она осматривала всю комнату, словно надеясь, что Малфой где-нибудь прячется, что это его очередная глупость, чтобы поиздеваться над ней, что он сейчас появится из воздуха и… Но ничего не происходило. Сердце Гермионы заколотилось как бешеное. Его удары отдавались в каждой клеточке ее тела. Она чувствовала собственный пульс где-то в районе горла. Ей было трудно дышать. На всякий случай она решила проверить ванную. Дверь оказалась не заперта. Внутри – пусто. - Черт, - ругнулась она, начиная носиться по комнате, как сумасшедшая. – Черт возьми! Куда, куда он мог деться? - Малфой! – позвала она в надежде, что он все-таки появится из ниоткуда. Но его не было. Так, Гермиона. Сделай глубокий вздох. Тебе надо успокоиться… Она схватила с прикроватной тумбочки волшебную палочку и понеслась к входной двери в номер, все еще бормоча: - Малфой, Малфой, Малфой… Но на полпути она развернулась. Подошла к его кровати и ощупала его подушку и простыни. Еще теплые. Значит, далеко не ушел. Мысленно проклиная его и грозясь разнести в пух и прах, когда найдет его, она снова устремилась к двери. Но стоило ей сделать последний шаг, как дверь неожиданно распахнулась. На пороге был Драко Малфой. И – Мерлин – Грейнджер на полном ходу в него врезалась. Уткнулась лицом прямо ему в грудь. Тут же ее легкие до краев, до одурения наполнились его запахом. Все мысли словно испарились из ее головы. Она больше не злилась. Ни осталось ничего – ни капли эмоций. Был только этот миг. Только он и она. Она просто растворилась – вот так, за секунду – в его запахе, в его присутствии, в его… прикосновении? Да, он действительно касался ее. Его рука легла ей на спину непроизвольно, как раз после того, как они столкнулись в дверях. Но убирать ее он почему-то не спешил. И он как будто даже прижимал ее к себе. Кажется, сейчас у нее подогнутся колени. Ей не хотелось отходить. Ей не хотелось думать о чем бы то ни было – впрочем, она и так не думала. Все ее существо сконцентрировалось на тех квадратных сантиметрах ее кожи, где к ней прикасалась его рука. Это было как тогда в баре. Она упивалась этим моментом. Она ненавидела себя за это. Мерлин, помоги. Их тела в сантиметрах друг от друга. Его тепло – ее тепло. Ее широко распахнутые глаза, взор которых словно застыл на уровне его кадыка. Его чуть удивленный взгляд на ее макушку сверху вниз. Его рука между ее лопатками. Это было первое прикосновение к ней за многие дни, недели, месяцы. Такое нужное, необходимое и… правильное? Стоило ей подумать об этом, как он тут же отстранился от нее. Убрал руку и отступил на шаг назад. Вновь выстраивая между нею и собой стену, преграду. Желая оказаться как можно дальше. Ладно, Малфой. Ладно. Эта секундная связь между ними оборвалась. Гермиона тоже отступила на шаг назад, вторя его движениям. Играя по старым правилам. И все ее раздражение вернулось к ней тут же, стоило ей сделать этот проклятый шаг назад. - Ты идиот, - выпалила она, отчаянно надеясь на то, что ее щеки не успели покраснеть. По его лицу же она не могла понять ничего. Не было никаких эмоций. Малфой сузил глаза. - Ты ушел и ни черта мне не сказал! Что я должна была подумать, скажи мне?! Что?! Он облокотился о дверной косяк и елейно ей улыбнулся. Черт. Как будто и не было этих секунд, этого прикосновения. Вообще ничего. Хотела бы она с такой же легкостью маскировать свои чувства. Ну, или не иметь чувств вообще. Наверняка ему плевать. Всегда было, всегда будет. - Проблемы, Грейнджер? – медовым голоском произнес он, растягивая каждый слог. – Вижу, твое утро задалось. Ее горящие глаза так и прожигали его лицо. И ему это нравилось. Но, Мерлин. Его руку все еще покалывало. Почему он сделал это? Он коснулся ее непроизвольно. Это получилось как-то само собой, без его ведома, без какого бы то ни было контроля с его стороны. В тот момент он чувствовал, как она трепещет под его рукой. Ее горячее дыхание обжигало его кожу, а ее губы были в нескольких миллиметрах от его тела. Ее. Губы. Стоило ему подумать об этом, как он тут же отступил. Запретная черта. Опасная зона. Табу. Надо быть совсем двинутым, чтобы думать о таком. Хотя после позавчерашнего… А ведь он даже не пил. - Ты хоть иногда отдаешь себе отчет в том, что ты, мать твою, вытворяешь? Да с тобой же могло случиться что угодно! Вчерашнего было мало, да?! Малфой сложил руки на груди. Видение ее спящей рассыпалось миллионом осколков у него в голове и было погребено под тяжестью накатившего на него приступа язвительной желчи. Злись, Грейнджер. Злись. Пускай в этом полетевшем мире будет хоть что-то правильное, неизменное. - Ну надо же. Неужто испугалась… за меня? Просто уму непостижимо. Он цокнул языком. Ее и без того багровые щеки запылали еще ярче. Неожиданно он перевел взгляд ниже. На ее плечи и на скатившуюся бретельку майки. А затем чуть левее – на ее грудь. Грудь, мать ее, без лифчика. Грейнджер проследила его взгляд. Ее губы приоткрылись так, будто она хотела что-то сказать, но из ее рта не вырвалось ни словечка. Наргл тебя задери, Малфой. Докатился. Он продолжал бесстыдно ее рассматривать. А она… позволяла ему это делать. Ее грудь была совсем небольшой, с едва заметно выделяющимися сосками, проступающими сквозь тонкую ткань майки. Наверняка она бы легко поместилась ему в ладонь, а еще такую… Малфой, куда тебя несет? Ау, это же Грейнджер! Он перевел взгляд чуть ниже, к ее шортам. И. Его это завело. Он почувствовал, как очередная частичка его откололась и полетела куда-то вниз. В пропасть. - Прекрати это, – произнесла она одними губами. – Немедленно прекрати. Нехотя, лениво он вновь перевел взгляд на ее лицо. Он постарался сделать это как можно медленнее. Она права. Надо прекращать. И уже давно. Нужно держать себя в руках. Хотя бы пытаться это делать. - А теперь объясни, где ты был. Хотя нет, не утруждай себя. Просто не смей так поступать больше, иначе я тебя зако… Ее шепот походил на злобное рычание. Каждое ее слово лишь подливало масло в огонь. - Серьезно, Грейнджер? – с издевкой выплюнул он, не позволяя ей договорить. – А не слишком ли ты заигралась? После его слов последовало убийственное, почти осязаемое молчание. Он чувствовал, как воздух вокруг сгустился и словно наэлектризовался. Еще немного, и он скажет то, чего говорить нельзя. Но ему плевать. Она сама виновата. Этот ее снисходительный тон. Ее показушное высокомерие. Эти горящие глаза. - Решила поиграть в дочки-матери? Не хочу тебя разочаровать, но выходит у тебя так себе. Мамочка бы вышла из тебя не ахти. Эти его слова были для нее как пощечина. А он произнес их почти инстинктивно. Потому что он просто не знал, как это – общаться с ней по-другому, иначе. Да и не хотел знать. Она вздрогнула, и он это заметил. Неожиданно он вспомнил ее в ту ночь в парке. Медленно сползающую вниз. С глазами полными слез. И на крошечную миллисекунду ему стало ее жаль. И он готов был проклясть себя за собственные слова. Кажется, в первый раз в жизни он готов был забрать свои слова обратно. То, что он сказал ей. Все исправить. Но этот островок непростительности должен остаться. Потому что он, черт возьми, последняя соломинка. Последний шанс для его жизни оставаться прежней. Нормальной. Нормальной? В твоей жизни, Малфой, не было уже ничего нормального. - Скотина, - прошептала она. В этом ее шепоте было столько презрения. Столько ненависти. И столько боли. Ее рука взметнулась вверх. Наверняка она собиралась дать ему пощечину. Но он перехватил ее запястье. Ее ладонь замерла в сантиметре от его щеки. - Только попробуй, - убийственным шепотом произнес он. Малфой все смотрел в ее глаза, и видел в них отражение своих собственных. Самым дальним уголком сознания он не без удовольствия отметил, что ей пришлось встать на носочки, чтобы смотреть на него прямо, не снизу вверх. В ее глазах столько ненависти. Целое карее море. Целый океан. - Я-то думал, мы это уже проходили. - Я тоже думала, что мы это уже проходили, - прошипела она. Неожиданно он осознал, что они снова слишком близко. Он мог различить каждую ее ресничку. Снова ее дыхание обжигает его лицо. Слишком много ее. Он чувствовал, как буквально пропитывается ею. Наполняется до краев. Он и сам не заметил, как вжал ее в стену. Его дыхание замедлилось. Зрачки Грейнджер расширились. От злости, от страха, от непонимания? От чего? Неважно. Главное, что сейчас он поглощал ее эмоции. Отбирал ее жизненные силы и наполнялся, оживал сам. Он питался ими. Ее энергией. Ею. Подумать только. Девушка, прошедшая через Вторую магическую войну, прошедшая через ад, позволила его словам – таким надуманным, фальшивым – сломить себя. Он был прав, назвав ее однажды совсем ребенком. Ведь в этот раз он не хотел ее обидеть, даже не стремился к этому. Он не хотел причинить ей боль. Он нащупал больное место и вонзился в него случайно, сам того не желая. Просто в этом была вся его суть. И они оба это знали. Этому никогда не измениться. И, кажется, она поняла. Прочитала что-то такое в его глазах и просто вырвалась из его хватки. Одно резкое движение – и она уже вне зоны его досягаемости. Он ожидал ее злобного, ядовитого шепота. Очередной попытки ударить его. Но ничего этого не было. Вместо этого он заметил, что в ее глазах застыли слезы. Не сказав ни слова, она захлопнула дверь прямо у него перед лицом.