21/11 (m)

– А ты умеешь фырчать, как лиса?

У Кихёна – чудесные рыжие волосы. Они блестят в искусственном свете софитов, кажутся такими бесконечно мягкими, что Хосок замирает. Окружающие звуки теряются, вообще из всего остаются существовать только эти волосы. Сам Кихён кажется таким же мягким. У него немного ленивая улыбка, словно он делает одолжение, улыбаясь, и Хосок честно надеется, что когда-нибудь увидит, как загораются его глаза, ярче слепящих софитов. Мягкий и голос Кихёна. Его пальцы летают по клавишам, он поёт очередную лиричную песню, и Хосок снова пропускает, когда его окликают – стоит, прижав к груди блокнот, слушает и мечтает набраться смелости и сказать Кихёну, какой же тот волшебный, как принц из сказки. Но Кихён – приглашенный пианист, выступающий у них в ресторане два раза в неделю, а Хосок – простой официант, и между ними пропасть и кивки при приветствии и прощании. Поэтому Хосок реагирует, наконец, и идет принимать заказ. Он почти спотыкается о Кихёна в свой выходной. Улицы полны спешащего народа, немудрено не заметить и налететь на кого-нибудь. – Ой, простите, – неловко извиняется Кихён, а потом поднимает глаза и улыбается. – О! Хосок понимает, что тот его узнал, и от этого так здорово. Он все еще придерживает Кихёна за локоть и улыбается сам, только как дурак. – Привет, – говорит он. – Привет, – отвечает Кихён, а потом смеется. – Это так странно, я слышу тебя первый раз. Хосок фыркает. На Кихёне мягкий свитшот, он совсем не похож на парня в костюме, который спокойно поднимается на сцену и выглядит очень уверенным. Теперь он уютный, и Хосоку очень нравится. – Кофе? – глупо говорит он. – Хочешь выпить со мной кофе? Кихён тихо смеется и соглашается. Хосок, вообще-то, не считает себя слишком быстрым, но в этот раз у него нет выбора совсем. Он не очень хорошо помнит, где закончился кофе, а где началось горячее дыхание на его шее, но Кихён, определенно, вообще не мягкий, не скромный и совсем не такой, каким его Хосок себе представлял. И это круто. Хосок прижимает его к стене в темном переулке, и это вообще первый раз с ним такое. Кихён целуется отлично, его язык словно предназначен для рта Хосока, а рыжие волосы так удобно сгребать в кулак и оттягивать, вырывая стоны из приоткрытого рта. Хосок зачем-то думает, запуская руки под свитшот Кихёна и задевая его соски, что тот похож на лисицу из-за этих своих рыжих волос, и неуместно фыркает. Кихён смотрит на него подозрительно и спрашивает: – Что? – А ты умеешь фырчать, как лиса? – по-идиотски отзывается Хосок. Кихён на секунду хмурится, а потом снова прижимается всем телом, проводит носом по скуле Хосока и выдыхает в ухо: «Лучше молчи». Хосок соглашается с ним, целует его шею. Дыхание сбитое, мысли тоже; где-то там, за пределом видимости, ходят люди. Стремно, Хосок не хочет так, но говорить «прости, я считаю тебя слишком чудесным, чтобы трахаться в подворотне», уже не вариант. Кихён призывно потирается своими бедрами о бедра Хосока и плаксиво мычит. Тот неловко расстегивает его джинсы, спускает их до колен вместе с бельем, и накрывает ладонью его член. Еще буквально позавчера Кихён пел про то, что не танцует потому, что сегодня ты любишь кого-то другого, а сегодня Хосок любит его, и то, как Кихён толкается в его руку, тоже, определенно, любит. – А лисы разве фырчат? – спрашивает Кихён. Он вытирает руки влажной салфеткой и проверяет, не расстегнута ли ширинка. Его свитшот довольно помят, а Хосок улыбается как полнейший дебил. – Я думал, они лают. – Вообще не ебу, – смеется Хосок. Кихён смеется тоже, и глаза у него в искорках, и здорово так, что места в грудной клетке не хватает. – Ну это мы исправим, – обещает он и быстро целует Хосока. Как вообще можно выйти из подворотни на освещенную дорогу, чтобы не выглядеть так, словно ты три минуты назад дрочил этому классному парню рядом? А никак.