21/11 (m)

– Такой мелкий, а уже куришь.

Минхёка с Чангюном знакомит, кажется, Хосок. Просто так, из вежливости, потому что парень идет с ним рядом. Минхёк тогда только кивает и старается хотя бы немного запомнить черты чангюнова лица, чтобы потом не облажаться, встретив его в общей компании. Рот Чангюна сжат, словно он боится оттуда что-то выпустить невзначай. Минхёк ставит себе невидимую галочку напротив невидимого пункта в невидимой анкете Чангюна – и забывает. Чангюну что-то около восемнадцати тогда, и, оказываясь в теплой гостиной Хосока, где длинный Хёнвон поправляет шторы и задирающуюся футболку, Минхёк невольно узнаёт. Что Чангюн любит видеоигры, фильмы-катастрофы и кофе без сахара. Это делает его типичным подростком. Нескладным, немного угловатым, с внимательным взглядом и каким-то упорством в глазах, почти необъяснимым. Когда Чангюну восемнадцать, Минхёку – двадцать один. И по идее – не такая большая разница, Минхёк сам такой же подросток, но двойка в начале десятков его летосчисления делает немного (намного) взрослее. Между одной зарубкой и другой – три года. Долгих и слишком быстрых, Минхёк не успевает оглянуться, как Чангюн перед ним практически вырастает. Пиджак расстегнут, волосы с пепельным отливом, а в пальцах – сигарета. Чангюн взрослый и классный, Чангюн курит за углом дома Хосока, чтобы Хосок не спалил. Минхёк усмехается. Эту картину он может проигнорировать, может пройти мимо, потому что правда не собирался к Хосоку, да и с Чангюном они не виделись и не общались толком всё это время. Но всё равно подходит. Запутывается в тающем дыме и улыбается. – Такой мелкий, а уже куришь, – качает головой Минхёк. Чангюн смотрит на него как на привидение. Сигарета тлеет, держится шатким столбиком пепла. И Чангюн улыбается, стряхивает пепел вместе с оцепенением. – Я не мелкий, – отвечает он. Само собой. Минхёк кивает. Он правда не собирался к Хосоку, но достает телефон и пишет ему я зайду? Тот отвечает сразу же, Минхёк в этом его о, господи, ну вот мог бы и не спрашивать видит заведенные глаза и слышит недовольное цоканье. Он улыбается и стоит рядом с Чангюном. Это довольно сложно. Не стоять рядом, а осознавать, что такое жуткое количество времени прошло. И понимать, что даже после этого времени Чангюн помнит его. Как-то по-своему, явно, но всё же. Минхёк тоже помнит его по-своему. Мальчишкой с негромким голосом и внимательным взглядом, с острыми локтями и взъерошенной челкой, забираемой назад длинными пальцами. Для Минхёка Чангюну всё еще восемнадцать, а под диван в гостиной Хосока запинаны джойстики, и когда Минхёк встанет ночью в туалет, то найдет Чангюна перед монитором в наушниках. С бледным сосредоточенным лицом. Минхёк тогда стоял минут десять, наблюдая за сменой эмоций на этом лице, за тем, как яростно сжимались пальцы на джойстике. Чангюну для Минхёка всё еще восемнадцать, но куда-то они делись. Хосок сам просит Чангюна проводить Минхёка, а на обратном пути купить минералки. Минхёк не то чтобы не в состоянии сам дойти до дома. Но Минхёк и не то чтобы против. На Чангюне – толстовка Хосока, он кашляет и улыбается Минхёку. – Я рад, – зачем-то говорит тот, и не знает, как продолжить. Чангюн удивленно дергает бровью, ждет немного, а потом кивает. – Я тоже. И Минхёк понимает, чему рад. Просто присутствию Чангюна здесь, одетого в сто раз растянутую толстовку, в которой Хосок когда-то первый раз напился и из которой Минхёк его тогда распутывал. Просто тому, что три года не разорвались, а растянулись – и теперь, вроде как, можно начать заново, не начиная заново. Минхёк толкает его локтем и тихо смеется. В нем столько всего. Перекрученное инсайдом прошлое, тараканы, принципы, сомнения, но у Чангюна такая тёплая улыбка, что Минхёк даже не сомневается – у них обязательно получится стать друзьями. Здорово и безопасно думать о ком-то. Хосок протяжно зевает и застывает, забыв закрыть рот, наблюдая за Чангюном. Тот не может вернуть губы на место и перестать улыбаться. Это довольно милое зрелище, поэтому Хосок закрывает рот и хлопает Чангюна по плечу. – Говорил же. И правда говорил. Закатывал глаза, цокал и просил не торопить события. Знал вообще всё, до точки, потому что Чангюн для него – каждый день мелкий, изученный, как любимая книжка. Минхёк вот не в курсе пока. А у Чангюна внутри уже такая мельница из растянувшихся чувств и эмоций, что даже страшно немного, и удивительно, как Минхёк проглядел такое страшное упорство в глазах напротив. Не хосоково это дело. Он не делает ставки и не держит пальцы скрещенными. Просто смотрит, как довольный Чангюн заворачивается в одеяло и смешно лупит ногами по дивану. Дело, конечно, не хосоково, но завтра он спросит у Минхёка что-нибудь. О чем Чангюну ни слова не скажет.