***
С внешним безразличием смотрю на жалкие листы китайского салата, за десять лет своей жизни успев всеми клетками тела возненавидеть их немного горьковатый вкус. Советуете мне заправлять их чем-то? А чем? Соусы вредны для организма, по мнению матери. Что ж, значит, в ее понимании три-четыре таких листа — это полноценный, здоровый завтрак? Проблема не только в том, что с такой любовью к готовке матери я остаюсь голодной. Мне кажется, что опасно будет сорваться и съесть кусок индейки, о которой я мечтаю в грезах, пока мать и гости уплетают ее за обе щеки, оставив меня наедине с помидорками и грейпфрутовым соком, который, к слову, горький. Именно благодаря моей утренней трапезе сейчас, пока отец меня везет в школу, мой живот умоляет запихнуть в него что-нибудь жирненькое. Мужчина, по обычаю, громко слушает музыку, чтобы скрыть тот факт, что за последние несколько лет тем для бесед между нами не набралось. Я не виню в этом ни его, ни себя. Все-таки у меня постоянно школа и внеклассные занятия, а он много работает, чтобы обеспечить нам с мамой хорошую жизнь. Мать, к слову, не отстает от него в плане заработка, но наше с ней «не общение» она компенсирует постоянными нравоучениями и попытками отдать меня во всевозможные занятия, чтобы без дела не сидела. Работать, работать и еще раз работать. Это напишут на моем надгробии, когда я окончательно рехнусь. — Пап, — с голодом и болью в животе смотрю на киоски и магазинчики, которые мы проезжаем. — Сегодня хорошая погода. — Что? — Ему слышать мешает громкая музыка, но он не делает ее тише, поэтому мне приходится повысить голос: — Можно я пешком пойду? — Мы уже это обсуждали, Харпер, — хочет оборвать мой порыв, но я вовремя перебиваю: — Знаю, но мне нужно уже привыкать к самостоятельности. На работу вы меня тоже возить будете? — Задаю вопрос в лоб, вынуждая отца нервно постучать пальцами по рулю. Он хорошо понимает, что так продолжать нельзя, но есть фактор, мешающий ему самому принимать решения: — Хорошо, но лучше обсуди сегодня это с матерью, — да, мать — двигатель нашей семьи. Автомобиль паркуется у тротуара, по которому шагают толпы спешащих людей, и я с удовольствием выныриваю из салона, даже не ощущая больных ног, не забываю поблагодарить отца, но вряд ли он слышит. Музыка-то продолжает во всю играть. Удобнее беру сумку в руки, не провожая взглядом рванувший с места автомобиль, и теряюсь в толпе, чтобы точно уверить саму себя, что никто меня не видит. К сожалению аромат дождя практически не ощущается, канув под тяжелым смогом города. Но уловить аромат булочек мне удается с легкостью, поэтому неуверенно останавливаюсь у витрины небольшого магазинчика с выпечкой. С полок на меня смотрят булочки, кексики с кремом… Со слюной взглядываю, невольно читая названия сдобных изделий, полностью отдаю внимание еде, чувствуя, как живот с мольбой скручивается, взвывая. Моргаю, сглотнув, и прижимаю ладонь к животу, погладив с сожалением. — Вам что-нибудь предложить? — Веселый голосок старушки, выглянувшей из-за прозрачной двери, обрывает мои мысли… … И в итоге опаздываю на урок, так как уплела за обе щеки порядка трех пирожков с мясом. Это временное удовольствие позже превратится в серьезную проблему, но, надеюсь, что к тому времени я уже буду дома. Черт. Старушка-искусительница. Даже она заметила, что вид у меня «голодный». Знаю же, что нельзя так нагружать желудок, но желание не дает остановиться. Два звонка уже прогремели, так что меня встречают пустые коридоры. В последнее время я все больше даю поводов для «разочарования» в качестве старосты, но ничего не поделаешь. Правда, все равно не хочется наткнуться на дежурного учителя, которому только в удовольствие лишний раз кого-нибудь отчитать. К слову, это мужчина. И мужчина он, по моим меркам, не самый приятный. Нет, с внешними данными у него порядок, вот только есть в нем что-то необычное. До мурашек отталкивающий тип. А может все дело в том, что он преподает экономику? Терпеть ее не могу. Как бы то ни было, мне придется зайти в учительскую за журналом с надеждой, что учитель все еще бродит по коридорам, отлавливая опоздавших. Мой желудок постепенно начинает чувствовать себя неладно. Понимаю это по легкому ощущению тошноты и явной тяжести. Нехорошо… С особой осторожностью подхожу к двери учительской, стараясь не стучать каблуками. Ручки касаюсь, надавливая, и слышу тихий щелчок, после чего приоткрываю дверь, заглядывая внутрь. Тишина. И пустота. Яркий свет разгоняет темноту и бледность, которые уже господствуют за окном. Удивительно, как резко меняется погода. Прислушиваюсь, убеждаясь, что кабинет пуст, и переступаю порог, желая поскорее схватить единственный журнал на столе (уверена, что учитель отметил мое опоздание, поэтому обязательно сделает выговор), и разворачиваюсь, чтобы так же незаметно выскочить из помещения, но тихий звон останавливает. Не успеваю переступить порог, оборачиваюсь, мысленно сравнив звук со звоном ключей. Урок давно начался, кто-то из учителей уже здесь? Помнится, был случай, когда младшеклассники решили «пошутить»: они разбросали все документы, чтобы отомстить ненавистному учителю, а после разгребать заставили именно старост. Эти две недели послешкольных сидений до вечера я терпеть не могла. Вздыхаю, крепче взяв журнал, и иду на звук, чтобы убедиться, что все в порядке. Излишняя мнительность. Кабинет учителей большой. В конце есть дверь в помещение — что-то вроде гардеробной — и там же находится дверь в, своего рода, комнату со шкафчиками, где хранятся данные учащихся. Их личные дела и прочая информация. Лучше перестраховаться. Чем ближе подхожу к двери, тем тише дышу. Толкаю рукой, не слыша скрипа, и заглядываю в помещение, где царит полумрак, несмотря на который я сразу же обнаруживаю «нарушителя». И внутри не рождается никакого удивления при виде спиной стоящего высокого парня в кофте, плечи которой намокли под дождем. Сглатываю, часто моргая, продолжаю смотреть на него, хмурясь, когда вновь слышу звон ключей. Он пытается взломать замок? С какой целью? Обычно хулиганам не нужна причина для содеяния, чего мне не понять. Зачем тратить на это время? Или для них так необходимо пополнить свой список беспризорности? Вздыхаю тихо, отводя взгляд в сторону, чтобы избежать зрительного контакта: — Чем занимаешься? Парень замирает, прекращая попытки открыть дверь. Он с характерным для него спокойствием поворачивает голову, искоса взглянув на меня с особым… Нет, не раздражением. Я не смотрю ему в глаза, но ощущаю некое сердитое давление. Даже не злость. Мне сложно определить. Ясно одно — оказалась не в том месте, не в то время. ОʼБрайен молчит. Не дает мне ответа, продолжая сверлить меня суровым взглядом, будто именно я являюсь в данной ситуации грубым нарушителем его спокойствия. И, если честно, невольно вспоминаю одну книгу по психологии для родителей. В ней говорилось о невиновности детей в том, какими они становятся. Проблема либо в воспитании, либо на это имеются свои индивидуальные причины. Твое отношение к другим формируется на основе восприятия целого мира. К тебе плохо относились? И ты будешь с подобным отношением обращаться к остальным. Я постоянно осуждаю тех, из-за кого у меня возникают проблемы. Тот же Фардж. Но в эту секунду отбрасываю самое человечное — понимание. Понимание того, что каждый живет со своими проблемами, и вполне возможно, что именно они делают его таким. Не мне осуждать таких, как ОʼБрайен или Фардж. Сама хороша… На этой мысли решаю остановиться. Мне нужно в класс. Остается надеяться, что этот тип здесь не для того, чтобы тупо разнести все к черту. Он же не ребенок. Разворачиваюсь обратно к двери, покидая гардероб, но перед этим все равно прошу. Я ведь староста: — Сейчас тест по истории. Не задерживайся, а то оценку снизят, — не жду ответа с его стороны, быстро шагая по кабинету. Стоит ли вообще переживать об этом? Слишком много думаю о других. Моя голова должна быть забита мыслями, касающимися исключительно меня. Дверь учительской распахивается, и я торможу, резко опустив взгляд в пол, когда в помещение входит дежурный учитель. Помяни черта. — Харпер, — он с таким удовольствием произносит мою фамилию, словно я для него, как вишенка на тортике из пойманных учеников. — Доброе утро, — говорю, взглянув на наручные часы, дав понять, что я очень спешу, но мужчина не обращает внимания, продолжая утреннюю мозгодолбешку: — В последнее время вы все чаще разочаровываете меня. Я и не пытаюсь выглядеть в его глазах «особенной». Напридумывают себе, потом ходят, в каждом втором разочаровываются. — Простите, я опаздываю, — говорю очевидное. — Я знаю, — ожидаемый ответ. И молчание. Струна моего терпения натягивается. Смотрю в стену, отвернув голову в сторону, и вздыхаю, решая дать мужчине высказать все, что он думает, но тишина не разрывается недовольством учителя. Напряженно сжимаю журнал в руках, борясь с желанием взглянуть на мужчину, чтобы понять, куда он так пристально смотрит. И не выдерживаю, резко метнув косой взгляд в сторону его лица. Всего секунда, но ее вполне достаточно, чтобы изучить черты лица: слишком пухлые губы, тонкий нос с крупными ноздрями, густые брови, кожа лица явно раньше была покрыта прыщами. Глаза. Мне не хватило сил взглянуть. Точнее, я практически создала зрительный контакт, но тут же отвела, поняв, что смотрит он на меня. на мое лицо, словно… Словно он замечает. — Вы меня боитесь, Харпер? — с каким-то смешком интересуется мужчина, а я мысленно умоляю Всевышнего сделать учителя самым ненаблюдательным человеком сей планеты Земля, но по коже уже бегут мурашки, от которых волоски на руках становятся дыбом, когда мужчина добавляет. — Почему вы не смотрите мне в глаза? Уверенность. Во мне должно быть больше внутреннего «огня». Поднимаю голову, сдерживая стучащие зубы, которые выдают мою несобранность. Холод. Но он поселяется в груди не благодаря унылой погоде. Сама мысль, что кто-то отмечает мои «странности», мне неприятна. Я хочу оставаться незамеченной. Для всех. Но подобная ситуация требует крайних мер. Вынуждаю себя взглянуть ему в глаза, собрав всю свою моральную силу в установление зрительного контакта с человеком, легкая ухмылка которого бьет по лицу больнее, чем реальная пощечина. Мне никогда в голову не приходила мысль, с какой наглостью некоторые люди смотрят в глаза другим. Но с другой стороны, завидно. Я так не смогу. — Мистер… — невольно запинаюсь, с ужасом осознав, что не помню имени учителя, и стараюсь сохранить холодную уверенность в глазах, чтобы не проявить растерянность, но мой собеседник уже заливается притворным смехом, сложив руки на груди: — Донтекю. Ах, да. Вот, по какой причине мне никак не удается запомнить его фамилию. Такую фиг запомнишь. Он явно не из «наших». Даже акцент не скрывает. — Мистер Донтекю, — растягиваю губы, чтобы проявить притворную вежливость. — Я тороплюсь, — пожимаю плечами. — Обещаю, что подобное больше не повторится, — сохраняю улыбку, опустив взгляд на уровень галстука учителя, чтобы морально отдохнуть. — Я хочу вам верить, но мне придется набрать сегодня вашей матери, — и ключевые слова — последние. Я резко поднимаю взгляд обратно, сосредоточенно изучая выражение лица мужчины, который продолжает улыбаться, как ни в чем не бывало. — Вы, Харпер, явно не из тех, кто любит расстраивать своих родителей, так? — хлопаю ресницами, стоя с приоткрытыми губами, и ловлю воздух ртом, нервно улыбаясь: — Что вы… Я… — быстро моргаю, понимая, что не могу успокоить сердце в груди, и вновь опускаю взгляд, бегло осматривая узорчатый паркет в поисках ответа, который может реабилитировать меня в глазах этого человека, но не успеваю слово молвить, как мистер Донтекю продолжает: — Но мы можем обсудить это позже, — смотрит на настенные часы. — Вижу, вы торопитесь, — улыбается шире, демонстрируя мне свои пожелтевшие от курения и употребления кофе зубы. — Зайдите в кабинет экономики после уроков. Мы всё спокойно обсудим за кружкой кофе, — чувствую. Чувствую, что он продолжает ждать моего ответа. Нет, не слов. Он ждет зрительного контакта, поэтому вскидываю голову, поправив выпавшую на лоб прядь волос, и с уверенностью произношу, так и не задержав на лице мужчины взгляд: — Спасибо за понимание. — Не за что, Харпер. Киваю головой, наконец, продолжая шагать в сторону двери, но ноги уже подкашиваются, отчего походка не столь грациозна, как мне хотелось бы. Чертовы каблуки. Чертов мистер Донтекю. Но прежде, чем мои мысли выталкивают меня из помещения, взгляд скользит к двери в конце кабинета. Вспоминаю о существующей проблеме в лице моего одноклассника, тут же составляя цепочку событий: его обнаруживают, делают выговор, вспоминают о моем присутствии в это время в кабинете и сопоставляют, не веря, что это самое обычное совпадение. Мистер Донтекю не даст им пропустить возможность моего соучастия. Думаю, понятно, какой он человек. Через силу замедляю шаг, поворачивая голову, и опускаю глаза, выдавливая из себя ложь: — Вас искал социальный педагог, — голос звучит уверенно, даже я поражаюсь своей выдержке, поэтому внутренне ликую, когда мужчина не опускает пятую точку в кресло своего стола, сразу же встав: — Спасибо, — благодарит улыбкой, и его лисьи глаза с интересом изучают мое лицо, выявляя признаки напряжения. Я сделала оплошность, взглянув ему в глаза раз, и знаю, что не повторю впредь подобной ошибки. Но теперь меня не покидает ощущение «распахнутости», наготы перед другим человеком. Словно с этого момента для мистера Донтекю я открытая книга. — Не за что, — говорю, внутренне не принимая благодарность со стороны мужчины, и покидаю кабинет, надеясь, что ОʼБрайен все это время прислушивался к нашей беседе, в связи с чем не упустит шанс уйти незамеченным. Мне не нравится ложь. Но людей, которые заставляют меня лгать, не люблю намного больше. *** Женщина в строгом костюме и с не менее строгим выражением лица взглянула на мужчину так, будто тот нарядился в школу в костюме клоуна, и отправила его обратно, сказав, что вовсе не бродила в поисках по коридорам. Мистер Донтекю — не идиот. Он медленно, задумчиво шагает обратно в учительскую, оценивая степень лжи, которую Харпер, возможно, ежедневно пихает другим в глотку. Эта девчонка, хоть и тихая, но не так проста, — вот, что становится очевидным в выводе. Но даже такой человек, как Донтекю, не верит, что Харпер разбрасывается ложью направо и налево. Для подобного нужна веская причина. И именно её хочет понять учитель, заходящий обратно в кабинет, но, по закону жанра, он просто не способен проигнорировать дверь в конце помещения, которая слегка приоткрылась от сквозняка, что, так или иначе, должен нестись из помещения, в котором находятся документы учащихся, ведь именно там приоткрыта форточка. Мужчина закатывает глаза, приняв это за обычную невнимательность одного из сотрудников, который, по каким-то причинам, заходил внутрь. Донтекю спокойно проходит по гардеробной, вынимая ключ от двери, из-под которой мчится и воет ветер. Лучше прикрыть форточку. Подходит, вставляя ключ, но повернуть не выходит, поэтому хмуро опускает взгляд, дергая железную ручку. Поддается. Мужчина щурит веки, отчего его глаза становятся ещё уже, и переступает порог темного небольшого помещения со шкафчиками. Никого. Какой кретин оставляет документы такой важности открытыми? Учитель недовольно ворчит, качая головой, и хочет развернуться, чтобы уйти, но останавливает свой взгляд на одной из полок шкафа с надписью «11-А». Довольно часто он проделывает то, что собирается сделать сейчас только для того, чтобы усмирить свои догадки и успокоить мнительное сознание, которое не признает «случайных» совпадений. Донтекю подходит к шкафчику, выдвигая полку с номером класса за ручку, и быстро пробегается по именам учеников. Взгляд вновь возвращается в начало и теперь изучает надписи внимательнее. И ещё раз… Суровый взгляд, полный разожженной злости способен обжечь любого, кто попадется мужчине на глаза. Ведь папка с именем «Дилан ОʼБрайен» отсутствует.***
С тем же успехом я могла бы вообще отказаться от еды. Сижу над унитазом в школьном туалете, пока еда постепенно покидает мой желудок, который так и не смог справиться с объемом употребимого мною этим утром. Хорошо, что подобное произошло именно сейчас — после уроков, когда все ученики спешат покинуть здание, не желая задерживаться дольше в стенах «знаний». Всё равно мне придется зайти в кабинет экономики, так что мчаться, сломя голову, необязательно. Плюю в унитаз, морщась и затыкая нос, чтобы отвратительный запах не вызвал сильный рефлекс тошноты. Привстаю, смывая, и жду пару секунд, после чего открываю дверцу кабинки, подходя к холодной раковине, крутя ручки крана. Тишина. Ледяная вода рвется наружу. Наклоняюсь, набирая её в руки, и умываю мокрое от пота лицо. Я не больна. Просто слегка перенапрягла организм. Стоит помнить об этом дне в следующий раз, когда в голову придет мысль набить чем-то живот. Ополаскиваю рот, избавляясь от неприятного привкуса, и вытирая лицо платком, вскинув голову, чтобы рассмотреть себя в отражении, пока вытираю одноразовыми салфетками ладони. Уставшее лицо, круги под глазами. Выгляжу нездоровой, но, как говорит моя мать, всё можно исправить косметикой. Не очень люблю накладывать её на лицо, чувствую именно тяжесть после нанесения, но сейчас нет иных вариантов. Причесываюсь, вновь убирая волосы в пучок, и поправляю макияж, одновременно с этим сунув ноги в каблуки. Ступни пока нормально реагируют на ненавистную обувь, думаю, мне удастся протянуть так до дома. Покидаю уборную, оглянувшись по сторонам. В коридорах уже погасили свет, оставив господствовать тихий полумрак. Унылая погода нагнетает апатию, но не могу позволить дождю увеличить мою усталость. Шагаю к лестнице, чтобы спуститься на нужный этаж, на котором находится этот кабинет экономики. Меня напрягает сам факт, что учитель желает обсудить происходящее наедине. Разве не будет правильно собрать учителей и вызвать мою мать для обсуждения успеваемости? Мистер Донтекю явно играет не по правилам школы. Спускаюсь на пару ступенек вниз, остановившись, когда в сумке начинает вибрировать телефон. Вынимаю его, сжав пальцами. На экране номер матери. Приходится мяться всего секунду для того, чтобы сделать пару глубоких вздохов, после которых мне будет куда легче переносить её голос. Уже собираюсь ответить на звонок, но не успеваю, как по лестничной клетке проносится грохот. Будто двери одного из этажей резко распахнулись, ударившись о голые стены с такой силой, что я хорошо смогла почувствовать вибрацию перил, что сжимала пальцами. Отдергиваю руку, сделав шаг к стене, а у телефона отключаю вибрацию, когда слышу мужской знакомый голос, полный ярости и раздражения. Маме всегда можно перезвонить, так что ничего, потерпит. Продолжаю держать телефон в руке, спускаясь на одну ступеньку вниз, пока не выявляю, кому принадлежит голос. Боже, я должна была сразу же догадаться, просто мистер Донтекю ни разу не кричал так, как сейчас. Вот, по какой причине не сразу признаю его. В гневе. Решаю переждать здесь, уже пытаясь представить, с каким настроением он будет говорить со мной. Стоит готовиться к худшему, так? Хочу присесть на холодные ступеньки, но с интересом вновь привстаю, когда слышу ещё один голос. Он не один. И второй голос так же кажется знакомым. *** Девушка хмурит темные брови, с испуганным интересом делая шаги вниз, ведь слышит глухой стук, словно что-то тяжелое ударилось о стену. Она аккуратно берется за перила, выглядывая за них, и тут же замирает, невольно всосав воздух в легкие, затаив дыхание. Приседает на корточки, вовсе забывая, что юбка слишком коротка, чтобы прикрывать её со всех сторон. С напряжением в груди наблюдает за происходящим: мистер Донтекю с покрасневшим от злости лицом не пропускает мимо себя ОʼБрайена, который буквально разрывает его своим взглядом. Образ спокойного и невозмутимого парня тут же испаряется из головы Харпер, которая решает, что лучше переждет, чем выдаст себя, продолжив спускаться. Ей не нравилось встревать в разборки других людей, особенно, если они касались этих двоих. Да, ни для кого не секрет, что они испытывают к друг другу сильнейшую неприязнь. Девушка поняла это ещё в первый день после перевода в эту школу. — Тебе лучше отдать документы по-хорошему, — кажется, учитель говорит, не разжимая зубов, отчего его оскал начинает напоминать звериный. Вот только реакции, то есть именно страха это не вызывает у парня, который сам, хоть и не рычит в ответ, но хватает мужчину за ворот, не вызывает. Дилан пальцами сжимает ткань рубашки мужчины, который слегка съеживается, но не отступает назад, не поддается толчку в грудь, перехватывая полное напряжения запястье ОʼБрайена, который внезапно дергается, уже еле задерживая свой яростный взгляд на учителе. Харпер слегка поддается вперед, всматриваясь. Она подмечает одну деталь, перемену во всем парне, которая вызывает злую ухмылку у мистера Донтекю: — Уже не такой смелый, так? — он с удивительной легкостью заставляет парня отпустить его рубашку, разжать свои пальцы. ОʼБрайен продолжает смотреть ему в глаза, пытается доказать, что происходящее не понижает его возможностей, но в следующую секунду его взгляд резко опускается на то место запястья, за которое крепко держит учитель, и свободной рукой пытается разжать его пальцы. Мужчина качает головой, не скрывая своего ликования: — Лезешь в драку, чтобы избежать долгих прикосновений, но явно забываешь, что всё может пойти не по твоему плану, — спокойно давит рукой на руку парня, заставляя того отойти к стене. ОʼБрайена пробивает кашель. Он хрипит, ниже и ниже наклоняя голову, словно пес, который принимает превосходство хозяина над собой. Парень явно борется. Его ноги сгибаются в коленях, а свободная рука уже без сил старается разжать пальцы Донтекю, который с упоением наблюдает за своей очередной победой, пока пораженный «стекает» по стене, сев на пятую точку. Харпер с недоумением щурит веки. Она с явным непониманием происходящего хмурит брови, пытаясь найти логическое объяснение. Быть может, всё дело в том, что учитель держит его за руку? Может, та сильно болит, и болевой шок заставляет довольно крепкого на вид парня согнуться пополам и содрогаться от кашля? С трудом верится. Скорее, ОʼБрайен бы тут же поддался адреналину в крови и сломал бы мужчине нос, но нет. Он уже чуть не касается лбом холодного пола, продолжая попытки освободиться от хватки учителя, а тот даже не думает отпускать. Даже уже сухой, рвущий кашель парня не дает понять, что пора прекратить это издевательство, ведь мужчина приседает на одно колено, с той же злостью продолжая: — Где документы? — угроза в голосе. — Ты знаешь, что сейчас тебе лучше… — замолкает, с раздражением перехватив вторую руку ОʼБрайена, которой он попытался ударить мужчину по лицу, и заламывает её за спину, вовсе прижав трясущегося парня к полу. — Ублюдок, я сломаю тебе руку, если… — закатывает глаза, сильнее заламывая руку ОʼБрайена, который не прекращает дергаться. Скрывает сбитое дыхание, пытается освободить теперь обе руки, ставя Харпер в тупик. Она невольно пропускает через себя мысли, которые потоком носятся по сознанию: «Просто врежь ему с ноги! Встань! Какого черта?! Ты ведь не обездвижен!» — ей доводилось видеть, как два брата по несчастью — Фардж и ОʼБрайен — участвуют в драках, и тогда ОʼБрайен спокойно выходил победителем с синяками и ссадинами, но чтобы так… Такое девушка видит впервые. Если так подумать, мистер Донтекю верно подмечает, что парень обычно начинает драку первым, стараясь с одного удара сразу же отбить у противника желание лезть к нему. Сейчас всё затянулось. Может, ОʼБрайен не такой сильный, каким хочет казаться, и, избегая разоблачения, ведет себя агрессивно? В данный момент это не имеет значения. Сейчас именно учитель ведет себя неправильно по отношению к ученику. Нет. Просто человек. Просто человек, который не должен продолжать, если другого трясет от судороги. Почему он не отпускает его? Харпер нервно сглатывает, потные ладони вытирает по очереди о ткань юбки, двигаясь ближе к перилам. Она уже успевает забыть всю свою неприязнь к ОʼБрайену и смотрит на происходящее с точки зрения человека, который должен уметь понимать. Девушка напряженно ждет, что будет дальше, но подсознательно надеется, что мистеру Донтекю наскучит — и он отпустит парня. Вот только порой надежды Харпер уж больно наивны. Она еле сдерживает писк, полный ужаса, когда мужчина размахивается сжатыми в кулак пальцами, ударив ОʼБрайена по затылку с такой силой, что парень впечатывается лбом в жесткий пол. Вот он. Тот самый глухой стук. Девушка касается пальцами приоткрытых губ, чувствуя, как в груди закипает злость, вызванная таким отношением. Да, этот парень приносит много неприятностей, но это не дает никому разрешения прикасаться к нему и уж тем более бить. Человек — есть человек. Эта тяга к справедливости буквально дает пинка под задницу, вынуждая Харпер вскочить на ноги при виде того, как мужчина вновь поднимает руку, вот только уже сильно сжимает ею шею ОʼБрайена, который, кажется, вовсе перестает быть собой, превращаясь в трясущегося овоща, что может лишь громко дышать и рвано кашлять, иногда пытаясь выдавить из себя ругательство. — Где чертовы документы, кусок дерьма?! — учитель не боится быть услышанным. Он сжимает шею парня, сдавливает пальцами, с дрожью удовольствия наблюдая за его беспомощностью. — Где они?! Я сломаю тебе что-нибудь, если ты… — голос застревает в его сухой глотке, когда краем глаза цепляет выплывший из темноты силуэт. Мистер Донтекю вскидывает голову, взглядом вцепившись в девушку, которая с молчаливой суровостью смотрит на него, не отводя взгляд, не опуская лицо. Прямо в глаза, не скрывая всей той злости, что вызвана явной любовью мужчины к издевательствам и превосходству над слабыми. Харпер ровно дышит, держа руки опущенными вдоль тела, пока учитель нервно скользит языком по сухим губам и выдавливает с улыбкой: — Можешь идти домой, завтра поговорим с тобой, — переносит их встречу, но девушка не трогается с места. Стоит. Смотрит. Не сводит глаз, воздействуя на взрослого человека морально. И эта подавляющая сила пугает. Мистер Донтекю чувствовал себя сильнее Харпер, ведь принимал её боязнь смотреть людям в глаза за слабость, но теперь ощущает себя птицей под прицелом оружия. — Что вы делаете? — голос девушки настолько спокойный, что холод прожигает кожу насквозь. Потные ладони мужчины нервно сжимают участки тела ОʼБрайена, который дергается, явно пытаясь хотя бы присесть, как-то восстановиться перед другими людьми, но не может нормально оторвать лицо от пола, пока его дыхание или хотя бы сердцебиение не придет в норму. — Иди, куда шла, Харпер, — строго, но запинаясь, приказывает учитель, сдерживая попытку парня вырвать руку. — Черт, лежи спокойно! — вновь замахивается, но останавливает свой пыл, кинув взгляд в сторону девушки, которая не шевелится, продолжая смотреть на него с былым непринуждением, которое сохранилось и в голосе: — Я вызову полицию, — это всё, что она может предложить против мужчины, который вдвое сильнее её. — Не лезь не в свое дело, — с усилившейся злостью и грубостью говорит Донтекю, но понимает, что сам может попасть в передрягу, поэтому раздраженно ругается под нос, резко встав, но перед этим хватает ОʼБрайена за шею, повернув голову в свою сторону: — Если завтра документы не будут лежать у меня на столе, я прикончу тебя, ты понял? — парень не дает ответа, а просто хмуро смотрит на него, сжимая губы, чтобы не простонать от растущей в теле тревоги, которая усиливается, когда кто-либо прикасается к нему. Неважно, каким образом. Мистер Донтекю отпускает руку парня, который с дрожью прижимает её к себе, находя силы отползти ближе к стене и присесть, опираясь на нее. Трет запястье пальцами, продолжая тяжело дышать и сверлить мужчину злым взглядом, будто желая изувечить его тело потоком мыслей. Учитель, запыхавшись как после пробежки, отступает назад к дверям, взглянув на Харпер, которая не избавляет его от осуждающего взгляда до тех пор, пока мужчина не покидает лестничную клетку, скрывшись за дверями. Воцарила тишина, рушимая лишь шумом ветра и дождя за окном. Девушка переводит взгляд на ОʼБрайена, который глубоко дышит, трясущимися ладонями стирая с лица холодный пот, и сглатывает, прижав сжатые от злости к самому себе кулаки к губам. Упирается взглядом в стену перед собой, после чего искоса смотрит в сторону Харпер. У неё нет в мыслях спускаться к нему, спрашивать о самочувствии и пытаться выяснить, что именно вызывает такую злость у учителя по отношению к нему. Она понимает, что это не её дело. Да и ОʼБрайен не из тех, кто будет говорить о подобном с ней. А Харпер не та, кого это волнует. Она продолжает молча стоять на месте, таким образом, дает парню возможность покинуть это место первым. Хорошо понимает, что сейчас его эго сильно задето. Пускай сам поднимается на ноги, сам возвращает себе своё равнодушие. Доказывает сам себе, что может обойтись без помощи, которую он бы никогда не принял. Харпер лишь внимательно следит за тем, как трясутся и подгибаются его колени. Что, черт возьми, такого сделал учитель, что вызвало подобную реакцию? Она не способна понять. ОʼБрайен встает сам, хоть и хватается рукой за стену, помогает себе удержаться на ногах, сжимая пальцами перила. Не бросает больше косых взглядов в сторону Харпер, которая игнорирует звонок за звонком от матери, поздно понимая, что это не сойдет ей с рук. Не сойдет с рук игнорирование и то, как она поступила сейчас. Уверена, что теперь мистер Донтекю точно устроит разнос, будет хвататься за любую мелочь, превращая её в глобальную проблему, затрагивающую её воспитание. Харпер уже ощущает сдавливание в груди. Что-то точно последует. И этого не избежать.***
Укачивает. Растирает крошечные пяточки младенца, с наслаждением наблюдая, как морщится его милое, невинное личико, как ещё светлые глаза смотрят на неё с интересом. «Привет», — девочка ласково шепчет, убаюкивая младенца, пока её мать занята приготовлением ужина. Женщина не в себе. Она ведет себя странно. Но ребенку не под силу заметить подобную перемену, ведь всё внимание направлено на маленькое чудо в её руках, которое вызывает на лице лишь улыбку. «Меня зовут Мэй», — девочка хихикает, когда малыш мило чмокает бледными губками, готовясь вновь заплакать. А вот женщина громко ставит кружку кофе на столешницу, рывком отбирая младенца из рук дочери, после чего несется в гостиную. Пара секунд — и плач уже терзает стены. Девочка сидит за столом, послушно, ей было велено, и немного с непониманием моргает, когда мать возвращается на кухню, кое-как поправляя прическу и ткань одежды. Она оставила плачущего ребенка в другой комнате. Ей так проще. — Привет, — я наклоняю голову на бок, изучая взглядом неподвижное детское личико. Старая заброшенная станция пока на ремонте, но здесь не будут проводить работы вплоть до лета следующего года, поэтому я могу спокойно сидеть здесь, не боясь, что кто-то нарушит мое спокойствие. Запах влажности, пыль и грязь. Атмосфера мрачности. Затхлость. Разбитые стекла и кривая плитка разваливающегося пола. Разбросанный мусор, порванные старые листовки и газеты ещё прошлого года выпуска. Сверкающие рельсы. Кричащие птицы, разбившие у высокого потолка гнезда. Летучие мыши, пугающие меня каждый раз, как открывают глаза. Но, в целом, мне нравится эта тишина. Это ночное, глубокое молчание стен, что высасывает из меня всё накопившееся за день. Расслабляющий ветер, звук дождя. — Тебе не холодно? — касаюсь ледяного носа пальцами. — Теплый, — довольно улыбаюсь, сидя на пыльной скамейке на платформе под неработающим фонарным столбом. Поправляю ткань, чтобы она не закрывала личико, и вздрагиваю, когда тишину рушит грохот. Опять. Встаю со скамьи, сделав всего шаг в сторону света, что падает сюда через стекла огромных окон. Строго смотрю в сторону заваленного всяким хламом прохода, наконец, дожидаясь выскочившего из темноты силуэта. Быстро отступаю назад, чтобы спрятаться за колонну, но сама продолжаю следить за парнем с битой, который уже какой раз пользуется этим путем, видимо, именно таким образом ему удается оторваться от преследователей. Неудивительно. Судя по тому, как ловко он минует все препятствия, парень довольно спортивный. Да и знание местности дает ему преимущество, так что гонящиеся люди просто проигрывают, застревая где-то в начале. Раньше мне тоже с трудом удавалось пробираться сюда, но потом приноровилась. Думаю, этот тип тоже. Раза два-три в неделю он обязательно промчится здесь, так что мои ночные посиделки уже не кажутся мне спокойным времяпровождением. Хмурю брови, прижимаясь плечом к колонне, когда вижу, как парень оборачивается, спрыгивая с платформы на рельсы, но не спешит забраться на противоположную. Моргаю, когда понимаю, что он долго смотрит в сторону темного, покрытого мраком туннеля, словно находит идею помчаться вглубь довольно умной, но нет. Там тупик. Делаю шаг, выходя из-за колоны, и задеваю ногой осколки стекла, которые гремят, привлекая внимание парня в капюшоне. Он поворачивает голову, уставившись на меня, но мне не разглядеть его в темноте, что нельзя сказать о нем. Справляюсь со своим испугом, вновь скрывшись за колонной. Не слышу никаких звуков, которые бы дали мне понять, что этот тип двигается. Нет. Тишина. Тихо дышу, осторожно выглядывая из-за колонны, но вновь резко прячусь, прижимая к груди то, что держу в руках. Парень продолжает смотреть в мою сторону. Надеюсь, он не смог различить черты моего лица в темноте, да и не думаю, что его это сейчас волнует, ибо я уже слышу топот ног и голоса. Грохот. Вновь выглядываю, уже провожая взглядом отдаляющуюся фигуру, за которой с платформы спрыгивают мужчины. Они бегут в туннель. Но там нет выхода. Там тупик.