Молчи

Холодный. Ледяная плитка. Мне не удается оторвать от него голову, руки, всё тело, словно неимоверная тяжесть тянет меня вниз, заставляет жаться к полу, который без сомнений проглатывает, впитывает меня, не оставляя попыток выбраться. Мои веки сжаты, но мне с легкостью удается понять, что вокруг лишь темнота. Тусклый свет не освещает помещение, где раздражительно и медленно капает из крана вода. Быстрее. Делаю вздох, сильнее съеживаясь калачиком, прижимаю к груди тело. Холодное тело. Вода медленно подбирается ко мне, охватывает, проникая под ткань тонкой одежды, под кожу, мороз пронизывает до костей. Дышу паром, все тело постепенно слабнет, нет, расслабляется, оставляя намек на тревогу только в самом сознании. Ледяная вода поднимается. Поднимается до уровня моего лица, накрывает половину, и я не успеваю среагировать и вскочить, собрав всю силу в кулак, как жидкость с необычной быстротой заполняет все пространство вокруг меня. До самого потолка. Поднимает полотенца, щетки, мочалки, которые теперь парят в «невесомости». И мое тело. Мне удается оторвать голову от пола, разжимаю веки, без особой паники осознав, что воздуха в легких не хватит на долгое время. Волосы в полном беспорядке локонами поднимаются с плеч, позволяя воде играть с ними. Все мое тело спокойно начинает парить над плиточным полом. Я выпрямляюсь, носками ног касаясь его, чтобы не теряться в водном пространстве. Начинаю оглядываться по сторонам, изучая ванную комнату своего дома, но рукам не позволяю расслабленно отпустить холодное тело, которое теперь кажется вовсе мраморным, и это пугает, вынуждая меня глотнуть воды ртом и выпустить больше оставшегося воздуха в виде пузырей, которые быстро взмывают к потолку, в поисках выхода, спасения. Сутулю плечи, подгибая ноги, и продолжаю идти ко дну, всем телом желая обнять тельце в руках, сильнее прижать его в моей груди. Согреть. Но холод главенствует. «Это не я». Сжимаюсь, чувствуя, как вновь начинает покалывать под кожей, будто меня в порыве злости жалят пчелы. «Это была не я», — голос настолько близко. Звучит приглушенным эхом в ушах, и мне приходится терпеть, чтобы не закрыть их ладонями, ведь боюсь отпустить тело. Сжимаю губы, веки, не позволяя себе не глотать воду, не видеть темноту, которая протягивает ко мне свои тонкие руки, с враждой сдирая кожу с щек. «Это не я», — голос напуганного ребенка. Голос прошлого. «Это все она…» — резко обрывается, а сон разрывается от громкого: «Харпер». Распахиваю глаза, сразу же взглядом уткнувшись в поверхность деревянной двери, которую с другой стороны терроризирует мать. Как и вчера. В воскресенье. Я заперлась здесь, морально подготавливаясь к выходу в люди. Мне казалось, что переступить порог комнаты не вызовет трудностей, но мое сознание, мой разум подорваны куда сильнее, чем предполагалось. Где твоя стойкость, Харпер? Стук повторяется, но никак не реагирую, начиная грубыми движениями тереть мокрое от пота лицо. Лежу у самого края, ногами в сторону изголовья кровати. Подушка на полу, одеяло в непонятном состоянии свалено у головы. Опять ворочалась во сне. Постоянно просыпаюсь в странном положении, когда мне снится что-то тревожное. — Харпер! Вставай, иначе опоздаешь к завтраку! — Мать барабанит по двери, после чуть тише продолжает. — Что с тобой в последнее время? Смотрю в сторону окна, замечая, что пейзаж особо не меняется последние дни. Эта мрачность и влажность. Да. Октябрьская осень. Вновь растираю пальцами опухшие после сна веки, вовсе накрыв ладонями лицо, чтобы скрыть его. Слегка двигаю ногами, тут же съежившись от боли, что растекается кровью внизу живота, морщусь, ногтями впиваясь в кожу своего изнуренного лица, со злостью принимая тот факт, что мне тяжело. Прошел всего день. Мне необходимо больше времени. — Харпер! Но кто мне его даст? Ковыряю вилкой салат с перцем. Сижу с опущенным в тарелку взглядом, пока мать весело щебечет о чем-то с отцом, который опять же только делает вид, что увлечен беседой, а на самом деле все его внимание отдано газете в руках, которую он изредка листает. Сижу, положив ногу на ногу. Положение приходится менять слишком часто, чтобы снизить ноющую боль, и это замечает мать, прося меня вести себя прилично. Видимо, считает, что я просто хочу в туалет. Пожалуйста, не говори со мной. — Харпер, ты вчера не выходила из комнаты. Так долго спала? — Мать отпивает кофе, вопросительно взглянув в мою сторону, и я сжимаюсь, впервые еле справившись с желанием промолчать. — Я сбила свой режим, — говорю, делая вид, что мой рот занят едой, но это не останавливает поток слов со стороны матери: — Хм, это как же хорошо надо погулять, чтобы… — Игриво поднимает брови, посылая мне намеки, но я игнорирую их, продолжая жевать траву на завтрак. — И? — Женщина полностью переключается на меня, а отец ликует, продолжая уже спокойно читать газету. Мать изводяще смотрит на меня, пробуждая внутри волнение, но молчание не длится вечно, и женщина задает тот вопрос, который стоит первым в списке: — Ты провела все время с Причардом? Этот вопрос бьет под дых. С размаху сжатой в кулак ладонью, ибо я не знаю. Понятия не имею. Единственное, что помогает мне не рехнуться окончательно, это мысль, что, возможно, Причард мог видеть меня с кем-то. — Харпер? — Женщина давит голосом на мои виски, допрашивая. — Ты ведь не сделала ничего из того, что как-то могло повлиять на наши взаимоотношения с семьей Пенрисс? — Пап, — смотрю на свои наручные часы, изобразив волнение. — Я опоздаю на собрание старост, — вру, осторожно поднимаясь со стула, чтобы не увеличить боль между ног. Отец вздыхает, лениво следуя за мной с кухни. Оставляю мать одну с вопросами, на которые я не способна дать ответы. А главное, что мне вовсе не хочется поднимать эту тему. От упоминания о той ночи моя спина покрывается мурашками, а ноги неприятно сводит, словно я опустила их в ледяную воду. К моему неоднозначному счастью, мать не пытается дозвониться до меня, видимо, решив оставить все вопросы до вечера. У меня есть пара часов, чтобы придумать ответы, которые ей понравятся. Мы с отцом едем в молчании. Мне приходится затыкать уши, чтобы не оглохнуть от громкой музыки. Поворачиваю голову, сжав коленки, и смотрю в затылок мужчины, который еле заметно стучит пальцами по рулю в ритм музыки. Сижу на заднем сидении. И мое решение занять это место не вызывает у него удивления. Сверлю затылок отца, хмурясь, ведь в голове эхом звучит его хриплый, полный дикой, нечеловеческой боли и злости, пропитанной непониманием: «Зачем ты это сделала?!» — Это была не я, — шепчу губами, и отец не услышит, ведь полностью отдан песне, которая рвет мои ушные перепонки. Отворачиваюсь к окну, без интереса скользя взглядом по ряду домов, строю людей. По оконному стеклу стекают мелкие капли дождя. Опускаю голову, разглядывая тонкие балетки на ногах. Мать заметит, что я обула не каблуки. Но разве это может быть важно, когда мне и без того тяжело ходить? Автомобиль сворачивает к школьным воротам, поэтому вжимаюсь всем телом в жесткое кожаное сидение, глубоко дышу, уткнувшись взглядом, полным напряжения и тревоги, в спинку сидения. Человек, который сделал это со мной, он может быть там. Одним из тех, с кем я пересекаюсь ежедневно. Отец жмет на педаль тормоза и молча ждет, пока я покину салон. И я делаю это без слов, просто открываю дверцу, выбираясь на холодный воздух, поправив юбку, длина которой теперь вызывает у меня смятение. Мне было бы куда комфортнее в джинсах и длинном свитере, который прикрывал бы мой тыл. А сейчас, шагая в сторону учебного здания, я вовсе не ощущаю себя защищенной. Не смею поднимать взгляд, не отвечаю, когда со мной здоровается один из дежурных старост. Просто пытаюсь затеряться в толпе, раствориться в массе громких подростков, прикосновения которых заставляют меня вздрагивать. Кое-как пробираюсь к своему шкафчику, трясущимися от перенапряжения пальцами пытаюсь справиться с замком. — Бейб, — девушки из моего класса хихикают, проходя мимо, а я озираюсь, бросив на них короткий взгляд. Улавливаю странное чувство… Стоп, нет, я параноик. Открываю дверцу, ища учебник по экологии, и невольно реагирую на мужской голос, который смешивается с шумом вокруг. Поворачиваю голову, открыто смотря на Причарда, который улыбается, бодро шагая в компании своих друзей. Смеются. Мой безжизненный взгляд в ожидании не отрывается от лица блондина. Он ведь обычно замечает меня, так почему сейчас… С болью в груди вдыхаю, замечая, что мне тяжело держать эмоции в сжимающейся от переживаний глотке. Компания парней проходит мимо, и Причард так и не пересекается со мной взглядом. Сжимаю дрожащие губы, вновь поворачиваясь лицом к шкафчику. Нервно дергаю края учебника, корябаю его ногтями, которые тащу в рот, кусая. Нехорошо… Громкий стук рядом. Дергаюсь, невольно сжав ноги, и косо смотрю на Фарджа, который грохочет, небрежно бросая учебники на полки своего шкафчика. Сглатываю, резко закрыв дверцу, и разворачиваюсь, плечом врезаясь в проходящего мимо парня, который окидывает меня, по обычаю, раздраженным взглядом, даже, кажется, ругнувшись под нос, но я не поднимаю на него глаза, наоборот опускаю голову, взглядом упираясь в пол. Быстро иду по коридору, вновь сливаясь с толпой. Меня преследует странное чувство… Параноик. *** Парень оборачивается, взглядом врезавшись в спину быстро удаляющейся девушки, которая шатается, делая большие неосторожные шаги. — Мог бы и заехать за мной, — Фардж ворчит, недовольно фыркнув. Дилан опирается плечом на поверхность железного шкафчика, и прячет ладони с содранной кожей на костяшках в карманы. Очередной неудачный вечер. — Прости, детка, — в шуточной форме обращается к другу, который усмехается, хлопнув дверцей: — Не расстраивай меня, малыш, — решает ответить тем же, и ОʼБрайен морщит лицо от отвращения, правда все равно ухмыляется: — Отвратительно. Дейв хлопает его по плечу, шагнув в сторону толпы, и Дилан собирается последовать за ним, правда поневоле отвлекается, повернув голову. Смотрит на компанию парней, что возвращаются из курилки, разговаривая между собой, и ОʼБрайен с равнодушием наблюдает за не скованными движениями Причарда, за его легкой улыбкой, которая дает понять, что человек чувствует себя расслабленно. Дилан хмурит брови, вернувшись на сутки назад, словно перематывая в голове пленку фильма. Полная гостиная людей. Он идет наверх в поисках Фарджа, чтобы предупредить, что собирается свалить отсюда. Поднимается, заглядывая в комнаты, но в каждой находит пару голых девушек и парней. Среди них нет Фарджа. И, кстати, быть не может. Дилан набирает номер, поднося к уху телефон, и останавливается, когда видит, как из ванной, по всей видимости, комнаты выходит парочка, и особь женского пола еле стоит на ногах, что-то бубня в полубреде. Ее придерживает парень. Ведет дальше по коридору, довольно трезво отвечая на вопросы девушки, которая кое-как держит веки распахнутыми. — Дилан, — Дейв зовет друга, и тот резко отворачивается, проходя вовсе мимо него. — Че с тобой? *** После оглушительного звонка кабинет мгновенно заполняется людьми, и я опускаю голову, делая вид, что занята, изучая конспекты с прошлого урока. Женщина, которая что-то пишет на доске, поворачивает голову, прося меня: — Харпер, — обращается, и мне приходится поднять лицо, чтобы понять, что от меня хотят. И, по всей видимости, учительница рассчитывает, что я обладаю телепатией, поэтому с неким возмущением заявляет: — Встань и отметь всех, — хмурится, шепнув прежде, чем отвернуться обратно к доске. — Что с тобой вообще? Моргаю, с особым трудом оторвав пятую точку от стула. Иду к столу преподавателя, нервно оттягивая пальцы до хруста в костях. Беру ручку и журнал, листая его, поворачиваюсь лицом к классу, набираясь сил. Гордо, Харпер. Держи голову. Спину прямо. Но стоит мне поднять взгляд, как я натыкаюсь на лица одноклассников, создавая с каждым короткий зрительный контакт. В глотке сохнет. Быстро скольжу языком по губам, напряженно всматриваясь в кривые буквы, пытаясь прочесть имена, что всегда давалось легко. Всегда, но только не сегодня. Откашливаюсь, терпя недовольные вздохи учителя, и начинаю называть имена, отмечая отсутствующих. Все, вроде, идет вполне… Смех. Поднимаю взгляд, находя источник — двое парней, которые что-то говорят соседям впереди, после чего они вместе смотрят на меня, вновь тихо смеясь. В глотке встает ком. Мне не удается проглотить его, поэтому давлюсь, прикрыв ладонью рот, чтобы откашляться. Шепот из другой части кабинета. Девушки щебечут, поглядывая на меня. Я — параноик. Но меня не отпускает неприятное чувство… Шепот усиливается, голоса сплетаются, смешиваются, взгляды, с которыми я пересекаюсь, проникают в меня. Проникают под кожу. Параноик, но мне кажется… Руки заметно трясутся, держа тяжелый журнал навесу. Кажется, что они все знают. Дверь в кабинет открывается, и все направляют свое внимание на вошедшего человека, которого я признаю по голосу, ведь сама продолжаю смотреть вниз. — Простите, — учитель Донтекю обращается с улыбкой к учительнице по экологии, после чего, не меняя выражения, продолжает. — Харпер и ОʼБрайен за мной к заместителю директора по воспитательной работе, — улыбается, когда я поворачиваю голову, с явным страхом взглянув на него, а затем, сама не ожидая, начинаю искать среди одноклассников ОʼБрайена. И нахожу. Он сидит спокойно, без намека на волнение в глазах. Знала, что тот случай аукнется, но почему именно сейчас? Сейчас, когда мне так тяжело сдерживать желание в безумном крике разорвать себе горло… … В кабинете заместителя пахнет чаем, на подоконнике в горшках стоят здоровые на вид цветы. Яркий свет ламп практически создает отдельный от реальности мир, где нет места пасмурной осени за окном. Сижу на стуле напротив крупной женщины, с обилием колец на руках. Ее короткие волосы заметно вьются, старое, морщинистое лицо измазано косметикой в попытке омолодиться. Дилан сидит рядом со мной, а Донтекю довольно стоит в позе победителя возле стола заместителя, сложив руки на груди, и вводит женщину в суть дела, при этом навязывая ей свое мнение, которое, извиваясь, выдает, как верное. Молчу, сутуло опускаю плечи, не находя больше сил для сражений. Чем дальше в лес, тем… Не хочу думать. Не желаю говорить. Не могу больше казаться стойкой. Просто, хватит. Донтекю громко говорит, акцентируя внимание на том, что я находилась в этот момент в учительской, но не предупредила о нарушении. Пожалуйста, закрой свой рот. — Итак, — грубым голосом вступает женщина, от вида которой по коже бежит холодок. — Либо вы возвращаете документ, либо я вызываю ваших родителей. Со стороны ОʼБрайена слышу смешок. Пожалуйста, только не зли их. Мне не нужны проблемы, особенно, если о них сообщат матери. — Что тебе кажется смешным? — Донтекю хмурит брови, а женщина сурово смотрит на парня, качая головой, после чего переводит взгляд на меня: — Я понимаю еще этот чудик, но ты, Харпер, — давит на меня морально, выпытывая извинения, объяснения, оправдания, но продолжаю молча дергать ткань юбки пальцами. — Харпер, посмотри на меня, — от этой просьбы волоски на коже встают дыбом. — Харпер. Пожалуйста, оставьте меня в покое. — Ты видела в тот день ОʼБрайена? — продолжает попытки выведать. Сжимаю губы, стиснув зубы, и начинаю мыслительный процесс. Если я солгу, то она мне поверит. Ведь я — Харпер. Но сегодня все идет не так. Я не та. Мне охота сделать что-то дурное, вызывающее, чтобы на уровне подсознания отвлечь саму себя от события той ночи. Парень рядом сражается в зрительной схватке с Донтекю, который ждет, что я выдам ОʼБрайена, ведь не хочу проблем, но неясная неприязнь к учителю заставляет меня лгать. Чертова ложь. — Нет, — шепчу, тихо вдохнув больше кислорода в легкие. — Боже, — Донтекю почти смеется мне в лицо, а женщина просит: — В глаза смотри. Сглатываю, вскинув гордо голову, и щурю веки: — Я не видела его. В чем проблема? — В моем тоне нет огня, но заместитель принимает ответ, наконец, переводит свое внимание на парня, который держит руки в карманах куртки, сидит в расслабленной позе, внимая всеобщему напряжению: — Вернешь документ до завтра — и мы закроем глаза, — коротко и ясно, правда Донтекю не доволен итоговым решением. Уверена, ему необходимо зрелище. Но я не в настроении. Правда, когда мы покидаем кабинет суровой дамы, мужчина вставляет свое слово: — Харпер, вы — староста, — смотрит на меня с высока, напоминая. — Проследите за тем, чтобы документ оказался на месте. Я не разрываю наш зрительный контакт, только закатываю глаза, когда мужчина отворачивается, окинув взглядом, полным до краев неприязни, ОʼБрайена, который одаривает его натянутой улыбкой. Донтекю быстро шагает вперед по коридору, я, убитая усталостью, стою на месте, а вот парень спокойно разворачивается, направляясь в противоположную от нашего кабинета сторону. Глубоко дышу, устремив взгляд ему в затылок, и не выдерживаю, набрав воздух в легкие: — Столько шума из-за гребаного документа. Что в нем такого? — Не жду, что получу ответ, поэтому отворачиваюсь, обняв себя руками, и делаю пару шагов. — В нем скелеты, — слова в спину. Поворачиваю голову, всего на секунду установив зрительный контакт с ОʼБрайеном, и тот продолжает идти, оставив меня в натянутой тишине. Скелеты. Мои мысли выстраивают неприятное предположение. А что, если… *** «Дилан Джордан ОʼБрайен» Смотрит на довольно обычное имя, читает, останавливая взгляд на каждой букве, словно впитывает, не веря своему чертовому везению — быть рожденным в этой семье. Дилан стоит в помещении со стеллажами и высокими ящиками. Номер его класса. Выдвигает за ручку, открыв свою папку, которую, так или иначе, приходится вернуть на место. Но ОʼБрайен не был бы собой, если бы послушался без возражений. Парень находит нужную страницу с прикрепленным к ней документом. «Полицейский участок…» — дальше не читает, не желая вновь окунаться в события прошлых лет. Грубо вырывает страницы, пару раз чавкнув мятной жвачкой. Зажимает мятый лист зубами, небрежно сунув папку обратно между другими. За небольшим окном у самого потолка уже темнеет из-за пасмурного неба. В помещении и без того царит полумрак. Пыльные полки стеллажей забиты журналами и книгами — никому не нужные учебные методички и пособия. Взгляд Дилана скользит по папкам с именами учеников, задерживаясь на той, углы которой уж больно искусаны. Кто-то очень нервный таким образом справлялся со своей тревогой. ОʼБрайен усмехается, прочитав «Дейв Ричард Фардж», и вынимает папку друга, начиная быстро листать. Оглядывается назад, прислушиваясь, чтобы вовремя среагировать на шум. Хватит с него проблем на этой неделе. Стоит потерпеть до следующей, а там видно будет, что ещё свалится ему на голову. Парень, нет, оба парня уже так привыкли к тому, что обязательно вляпаются в какое-то дерьмо, что это прекратило быть чем-то необычным. Будто так должно быть. Так правильно. Находит. Медицинский документ, неаккуратно прикрепленный степлером к одному из листов с успеваемостью. Дилан быстро вырывает его, даже не смея изучить, ведь знает, какого это — не желать раскрывать своих скелетов. Они с Дейвом довольно дружны, хотя дружбой это назвать трудно. Просто, они понимают друг друга. С таким же пренебрежением сует папку обратно, оба листа складывает и собирается спрятать их в карман кофты, только слышит скрип. Дверной. Поворачивает голову, с напряжением уставившись в сторону входа. Быстро, не застывая на месте от волнения, забегает за один из стеллажей, ладонью проходясь по полке, тем самым поднимая пыль. Нос чешется. Дилан встает, с мучительным ожиданием прижимается к книгам, прислушиваясь. Странно. Обычно в это время проходит собрание учителей. Неужели оно так рано закончилось? Но вопрос отпадает, а догадки рушатся, ведь шаги слишком тихие. Этот «кто-то» явно так же сильно не желает выдавать себя, как и ОʼБрайен. Дилан хмурит темные брови, продолжая молча слушать, как некто открывает ящик, довольно шумно перелистывая папки в поисках своей. Секундная тишина, а после неё следует тяжелый вдох. Или выдох? Парень не понимает, да и не старается, так как единственное, что может его волновать, — это личная безопасность. — Нет, — слышит тихое и хриплое, словно голос незнакомца был сорван. — Нет, нет… ОʼБрайен наклоняет голову, слегка повернув её на бок, и делает шаг, чтобы выглянуть из-за угла, но замирает, когда темноту рушит всхлип. Тихий, но за ним следует громкий, немного приглушенный. Дилан скользит языком по внутренней стороне щеки, с опаской выглядывая из-за стеллажа, и с интересом разглядывает девушку с собранными в пучок волосами, которая держит в руках папку, сжимая листы. — Нет, — её голос становится громче, тон грубеет, и благодаря этому ОʼБрайен узнает её. Харпер. Взгляд девушки носится по строчкам медицинской карточки, где в подробности расписано то, что она никогда не совершала. Этого не было. Она с ужасом в глазах листает страницы, её вдохи намного короче, а сердце в груди сжимается, когда она видит последние слова, написанные кривым почерком доктора, и раскрывает рот шире, не в силах заставить себя говорить, поэтому выходит рвано: — Н-нет, — ещё один всхлип — и в глазах накапливается горячая соленая жидкость. Харпер прижимает одну ладонь к щеке, скользит пальцами к виску, к волосам, сжимает локоны, оттягивая, ибо не верит. Не верит, что она с ней так поступила. Девушка опускает руку, в которой сжимает папку, и накрывает вспотевшей от тревоги ладонью часть лица. Хнычет, опустив голову, зубами кусает кожу руки, не имея возможности сделать глубокий вдох, чтобы успокоить взбунтовавшуюся нервную систему. И та уже ни к черту. Харпер больше не может молчать. Она начинает с гневом в каждом движении рвать страницы документа, пальцами сжимает, выдергивает, желая уничтожить неправду. Тихо давится своим рыданием, сильнее и сильнее горбя спину. Плечи опущены, голова наклонена вперед. Харпер пытается смахнуть покатившиеся по щекам слезы, и то, что она позволяет себе проявлять эти чертовы эмоции, её злит ещё больше, так что следующий порыв ненависти и обиды выходит в виде удара кулаком по животу. Харпер бьет себя, но этого мало. Она внезапно понимает, что уже не может совладать с собой, поэтому пинает ногой шкафчик с ящиками, при этом сжимает губы, чтобы не зарычать на неодушевленный предмет. Но, как бы она не старалась, подобно зверю скалится, повторяя удар ногой до тех пор, пока не теряет равновесие, чуть не рухнув на колени. Она забывает о боли, забывает о тяжести и усталости. Есть только эта чертова обида. Старая, глубоко зарытая, скрытая от чужих глаз. — Это не я! — Харпер кричит на папку, бросая её на пол, и топает по ней ногами, давя. — Это была не я! — вдруг замирает, закрыв ладонями лицо. Замирает в таком положении, еле заметно покачиваясь в стороны. ОʼБрайен прижимается затылком к книгам, слегка закинув голову, и вздыхает, нащупав в кармане сложенные листы, вырванные из документов. Слышит тихий, приглушенный всхлип, за которым не следует рыдание в голос. Нет. Только тяжелое шмыганье носом. Парень вновь выглядывает из-за угла, уже открыто наблюдая за тем, как Харпер вытирает глаза, дрожащими от нервов руками проверяет состояние прически. Уходит? Нет. В её глазах сверкает ярость. Девушка внезапно выдвигает несколько ящиков, грубо выбрасывая из них все документы. Разбрасывает их по всему помещению, давя ногами. Вновь пинает шкафчики, руками давит на них, в попытке опрокинуть, но не выходит, поэтому Харпер, снова хватается пальцами за волосы, уродуя пучок. Тянет пряди, превращая опрятную прическу в хаос, и хватает с пола свои документы, разрывая на куски бумаги, после чего бросает в сторону, повернувшись к стеллажу с полками, надеясь, что сможет выплеснуть агрессию на хрупкое строение. Но цепенеет. От резко пробравшегося под кожу холода. Взглядом упирается в лицо ОʼБрайена, который хмуро наблюдает за ней всё это время. Девушка кое-как находит возможность сделать короткий вдох, но глотка сжимается, не давая выдохнуть. Харпер напряженно дергает плечами, подавляя в себе слезы, сдерживая их, и делает шаг назад, отступаясь. Не падает, но качается из стороны в сторону, ухватившись рукой за ящик. Не отводит глаз от парня, который держит руки в карманах, ничего не говорит, но девушке почему-то кажется, что он смеется над ней, что он получает неимоверное удовольствие от осознания, что застал её здесь в таком состоянии. Харпер, словно защищаясь, выставляет трясущиеся ладони перед собой, глотая каждое свое слово: — Пожалуйста, — с видом напуганного зверя шепчет. — Не говори, — с новой волной ужаса, накрывшей её с головой, осматривает помещение, где теперь царит беспорядок. Будто не помнит, что именно она это сотворила, словно находилась всё это время в бессознательном состоянии. Вновь сжирает растерявшимся взглядом лицо ОʼБрайена, продолжая отступать. — Не говори… Никому… — плечом врезается в дверную арку и разворачивается, кинувшись прочь из помещения. ОʼБрайен молчит. Изгибает брови, подобрав лишь одно слово: «Истеричка», — хотя подсознательно понимает её реакцию. Парень проходит по помещению, остановившись у разорванных листов документа Харпер. Приседает на одно колено, с любопытством собирая куски бумаги, но отрывками читать не выходит, поэтому без интереса отбрасывает в сторону листы, встав на ноги, и продолжает идти, оглядываясь на беспорядок. Завтра кому-то попадет.

***

Холодный ветер гоняет сухую листву, забивая ею мои ноги. Пучок распался, так что теперь вьющиеся пряди хлестают по моему лицу. Замерзшие ладони сжаты, руки уложены на груди. Иду по тротуару нашей улицы, не здороваясь с приветливыми соседями, которые бросают мне в спину недовольный взгляд, ведь я их игнорирую, спеша домой. В свою комнату. Мне нужно остаться одной. Одной там, где меня никто не сможет достать. Грубо тру пальцами веки, окончательно размазывая «естественный» макияж. Сворачиваю к крыльцу нашего дома, трясущимися руками роясь в сумке, и нахожу ключи, кое-как справляясь с замком. Точнее, с ним справляется мать. Она распахивает дверь, встретив меня таким взглядом, словно перед ней ходячий труп: — Господи, Харпер, что с… Обхожу ее. Не могу вдыхать этот резкий аромат духов. Не могу видеть эти карие глаза. Эти ярко накрашенные губы. Эти элегантные тонкие руки. Слышать этот высокий голос. Встречаться с этим осуждающим, вечно что-то требующим от меня взглядом. — Харпер? — Женщина спешит за мной, хватая у самой лестницы, и я рывком выдергиваю руку, оборачиваясь, и начинаю потирать кожу, словно получила ожог от прикосновения. — Что с тобой? Ты в таком виде шла по улице? — С каждым словом ее тон наполняется все большим ужасом. — Сколько соседей ты встретила по дороге? Скажи, что ты хотя бы была мила с ними? Не поднимаю головы. Слушаю, внимаю, веря, что мать говорит подобное, ведь это важно. Важно, что думают другие. Важно для нее. А для меня? — Ладно, — она нервничает, потирая ладони, и оглядывается на дверь гостиной, так что понимаю. Там Пенриссы. — Давай, приведи себя в порядок, и спускайся к нам, — дает наставления, разворачиваясь, чтобы вернуться к гостям с улыбкой, но я качаю головой, правда, оставляю все свои возмущения при себе. Не собираюсь присоединяться к их скучному вечеру. Терплю покалывание между ног и поднимаюсь на второй этаж, вынимая из сумки ключ от комнаты. Дверь ванной открывается — и в конце коридора передо мной предстает фигура Причарда. Парень поднимает на меня глаза, одарив приветливой улыбкой, и не сбавляет шагу, идя навстречу, когда я как-то заставляю себя не броситься прочь. Мне надоело чувствовать себя подавлено в собственном доме. — Привет, выглядишь… — он окидывает меня взглядом с ног до головы. — Экстравагантно. Я сжимаю пальцами ремень сумки, переступив с ноги на ногу, и оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто не может подслушать: — Можно, мне кое-что спросить? — шепчу, но парень проходит мимо, оставив меня растерянно хлопать влажными и покусанными губами. Поворачиваю голову, моргая и недоумевая: — Эй… — Ты спустишься? — Причард даже не оборачивается, лишь бросает вопрос, продолжая шагать к лестнице. Не даю ответа, продолжая стоять и позволять состоянию полного унижения проглатывать мое сознание. Медленно перебираю ногами, нервно дергая заусенцы на пальцах, и добираюсь до комнаты в полном бреду. Закрываю дверь на замок, бессильно отпуская из рук сумку, которая падает на пол, после чего освобождаю ноги от балеток, натирающих мне стопы. Двигаюсь в темном пространстве неосторожно, поэтому, плохо ориентируясь, бьюсь об угол стола, схватившись за него рукой. Сажусь на паркет, разогнув ноги, и запрокидываю голову, прикрыв глаза. Внимаю тишине, продолжая издеваться над кожей пальцев. Заусенцы оторваны, теперь капельки крови пятнышками остаются на ладони. Дышу, постепенно приводя колотящееся под ребрами сердце в порядок. «Держись», — нашептываю губами и обнимаю себя руками, согнув ноги в коленях, чтобы сменить положение. Так боль временно затихает. Ключевое слово — временно. — Держись, — повторяю громче и теперь дышу глубже, тяжелее. — Держись, — прошу, боясь, что через короткое мгновение потеряю себя. Исчезну. Пропаду для самой себя. «Держись, Харпер», — моргаю, приоткрыв глаза, и опускаю голову, взглянув на свое темное отражение в зеркале. Смотрю в глаза, изучая, хоть плохо вижу. Глотаю воду во рту, чувствуя, как слезы вновь начинают накапливаться в краях век, поэтому с трудом выдыхаю, заставляя мускулы лица поддаться мне и моему желанию. Растягиваю губы. Выходит жутко, если учесть этот мрак. Жалкая. Но улыбаюсь. Плачу. Но улыбаюсь. Пропитана чувством отвращения к себе. Но улыбаюсь. Нервно смеюсь, грубо стирая ладонями стекающие слезы, и шмыгаю носом, накрыв переносицу и рот пальцами. Вновь смотрю на себя, качая головой. «Держись, Харпер». Нет. «Держись, Мэй». *** — Зачем он это делает? — женщина недоумевает каждый раз, когда видит, что её старший сын закрывает на ключ комнату младшего, словно чего-то опасаясь, от чего-то оберегая. — Как думаешь? — смотрит на мужа, который сидит рядом на диване в гостиной и с каким-то напряжением кусает кончик карандаша: — Кто знает, — пожимает плечами. Дилан проходит мимо двери, бросив косой взгляд на отца, который ловит пренебрежение сына, прекращая издеваться над пишущим предметом. Мужчина уже на протяжении стольких лет подозревает… Он живет в постоянном напряжении, что всё выйдет на поверхность, ведь он уверен. Уверен, что той ночью Дилан вовсе не спал. Уютный домик с хорошо обустроенным двориком. В стенах чувствуешь себя безопасно, спокойно, и Фарджу это нравится. Он проходит по кухне, наслаждаясь ароматом кексов, и берет яблоко, улыбнувшись зашедшей за ним старушкой, которая держит в руках телефон. — Привет, — парень наливает себе воды в кружку и отпивает, при этом откусывая яблоко. — Ты сегодня поздно, — с заботой замечает, наблюдая, как Фардж, по всей видимости сильно голодный, уплетает за обе щеки всё, что попадается под руку. — Твоя мать звонила. Дейв не мнется. Он не реагирует на это известие так, как в детстве, и спокойно разворачивается, повторно улыбнувшись старушке: — Я буду в саду, — хлопает её по плечу, как друга, и покидает кухню, тут же сменив улыбку на довольно неприятное выражение, говорящее о его отвращении к услышанному. Выбегает на задний двор в одной футболке и игнорирует холод, шагая к боксерской груше, которую ему оставил старик, живущий по соседству. Фардж не наносит профессиональный удар кулаком. Он пинает грушу ногой, откусывая яблоко, и мычит сжатыми губами, бросив его в сторону клумбы. Вновь и вновь бьет ногой грушу, после чего удары наносит кулаками. И вот он вновь в порядке. Выдыхает пар, начиная искать в карманах сигареты. Курит, глубоко затягивая, оборачивается, устремив взгляд на соседний участок, где на веранде, сложив руки на груди, стоит девушка с темными волосами, аккуратными волнами ложащиеся на её тонкие плечи. Дейв довольно-таки долго смотрит в ответ, как и девушка, которая сжимает губы, хмуря брови, когда за её спиной открывается дверь. Выходит высокая женщина в фартуке и, увидев Фарджа, хватает дочь за руку, высказывая свое недовольство. Дейв фыркает, пуская дым, и ухмыляется, подливая масла в огонь: — Лили, покажи сиськи! — Закрой свой рот, чертов отброс! — мать девушки начинает угрожать тем, что её муж надерет ему задницу за подобное, но Фардж просто смеется, показывая даме средний палец. Женщина отворачивается, толкая дочь к дверям дома, а та щурит веки, с каким-то огорчением отводя взгляд в сторону, и поддается, пропадая с глаз парня. Он переступает с ноги на ногу, расправив плечи, и вновь принимается бить грушу. Такова его тактика. Его собственный метод выживания. Нужно бить первым.