Молчи

… Девочка толкает дверь — и испуганные глаза матери фокусируются на ней. Бледные губы тихо шепчут, сажая в груди ребенка зерно ужаса: — Зачем ты это сделала? — и опускает свой взгляд на ванную, полную воды. — Зачем? Мотор автомобиля, несущегося по ровному асфальту улиц Лондона, рычит, но не скрывает того отвратительного напряжения между мной и матерью, которая молчит все утро. Она смотрит на дорогу, следя за светофорами, и демонстрирует полную собранность. Аккуратными ноготками стучит по мягкому рулю, и чем громче и чаще становится стук, тем больше растет вероятность, что элегантно выглядящая женщина заговорит. — Харпер, — слишком предсказуемо. — Ты выглядишь уставшей, а ведь сейчас только утро, — находит крупные круги под моими глазами неестественными, но они всегда находились на моем лице. Просто сегодня у меня не было сил краситься. Я уже два дня не помню, что такое нормальный сон, поэтому от утомления и усталости руки трясутся, мешая ровно держать тушь для ресниц. — Почему ты не закрасила круги? — Мать мельком посматривает на мое лицо, выказывая на своем все больше возмущения от непонимания. — Ты начала вставать слишком поздно. Ничего не успеваешь, — вздыхает, окинув меня взглядом, и явно сдерживает замечание, касающееся того, что на мне сегодня обычные темные джинсы и светлая майка с кофтой из плотной темно-зеленой ткани. Плюс ко всему, на ногах совсем не женственные кеды. — У тебя с собой косметичка? Думаю, у тебя хватит времени хотя бы лицо в человеческий вид привести, — она словно открыто заявляет: «Внешность решает человек ты или нет». Ежусь, направляя взгляд в сторону бокового окна, и с полной незаинтересованностью изучаю высокие серые здания на фоне не менее яркого неба, которое бьет в глаза бледным светом, напоминая о надвигающемся на город дожде. Слышу, как мать озадаченно что-то шепчет под нос, после чего снова обращается ко мне, но уже ее тон намного требовательнее: — Что с тобой последнее время происходит, Харпер? — Могу слышать в голосе тревогу, но, повторюсь, проблема во мне. Меня это не трогает за душу, поэтому продолжаю молча пялиться на городские улицы, проносящиеся снаружи. — Я попросила тебя вчера спуститься, но ты, — она даже от неверия улыбается, якобы подобное вообще не может быть. — Ты не спустилась, — наглость какая. — Я думала, мы как раз все вместе посидим, обсудим вечеринку. Мне все еще интересно, как ты провела время с Причардом, — понимаете, что здесь ключевое, так ведь? Что именно играет основную роль? Если бы я сказала, что вообще не пересекалась с ним там, то мать недовольно бы прошипела что-то о жалкой трате времени впустую. Вот вам и разница. Причард Пенрисс — весомый аргумент. Впервые морально ликую, когда в поле зрения попадает знакомое учебное здание с темным забором и людьми, неспешно идущими навстречу знаниям. Мать паркует автомобиль чуть дальше, у поворота, и не снимает блокировку с дверей, с удручением вздыхая: — Харпер, если у тебя проблемы в школе, то помни, что любые трудности — это твоя подготовка ко взрослой жизни. Поверь, дальше будет все сложнее. Эта женщина мастерски умеет нагнетать атмосферу, опускать меня и мое состояние ниже уровня, когда я еще могу заставить себя что-то делать. — Хорошего дня, — слышу щелчок блокировки, и сразу же выскакиваю из машины, забросив на плечи рюкзак. Мать умалчивает о том, что сегодня я выгляжу, как пацанка, и все неодобрение придерживает до вечера. Уверена, она уже будет не так мила со мной. Иду по тротуару быстро, слыша, как машина трогается с места, оставляя меня позади, поэтому рывком снимаю с волос резинку, распределяя локоны таким образом, чтобы они скрывали участки кожи шеи, которые, как оказалось, медленно выдают тайну той ночи. Отметины появились только сегодня утром, так что их пришлось скрыть под слоем пудры. Но я слишком мнительная, поэтому с распущенными волосами мне будет гораздо спокойнее. Спокойствие? Это я говорю о спокойствии? Прячу ладони в карманы кофты, и игнорирую тот факт, что староста из параллели, который каждое утро стоит на входе и здоровается со мной, сейчас просто провожает меня взглядом, щуря веки, видимо, из-за плохого зрения не может быть уверен, я ли это. Да, внешний вид решает многое. Иду по коридору, попадая в какую-то агрессивную толпу подростков, которые толкают и пинают друг друга, но воспринимают это с улыбкой, в то время как я лишь морщусь, стараясь скорее пробиться к своему шкафчику, чтобы взять сразу все учебники, которые пригодятся мне сегодня. Не хочу лишний раз спускаться на первый этаж. Рюкзак моментально тяжелеет, и мне приходится приложить усилия, чтобы моя спина не сломилась пополам от такого груза. Повторно сунув ладони в карманы, оборачиваюсь, шагая возле ряда шкафчиков, чтобы не сталкиваться с людьми. Мой взгляд не опущен в пол, но все равно находится ниже уровней лиц, правда, заметив краем глаза знакомый силуэт, поднимаю голову, окинув вниманием Причарда, который… Который не замечает меня, хотя проходит в шаге. Переступаю с ноги на ногу, поворачиваясь телом в сторону, в которую уходит парень, и хмуро вглядываюсь ему в затылок. Подобная перемена поражает. Он ведь всего неделю назад проходу мне не давал, даже просил помочь с учебой. Это напрягает, но не более. Разворачиваюсь, не успев опустить взгляд на безопасный уровень, и устанавливаю зрительный контакт с парнем, на коже лица которого очередной новый синяк. Он стоит у раскрытого шкафчика, неосторожно запихивая в рюкзак учебник, и опускает голову, прекратив смотреть в мою сторону с лицом, полным незаинтересованности. Не торможу, не замираю, будто моего страха смотреть ему в глаза никогда не существовало. Спокойно, без напряжения, отвожу взгляд в сторону, обходя ОʼБрайена, и ставлю внутренний барьер, стараясь не думать о том, что именно он застал меня вчера в полубредовом состоянии. Черт. Про устроенный беспорядок мне удалось удивительным образом забыть. Видимо, у меня эмоциональный сдвиг. Поднимаюсь на третий этаж и быстро захожу в кабинет истории, заняв свое место. Помещение уже сдавливает стенами, а голова начинает раскалываться на части от громких голосов одноклассников, но не делаю им замечание, продолжая молча ковырять карандашом плотную обложку учебника. Первый звонок. Стоит сходить за журналом? Но мне не хочется вставать и вновь спускаться вниз. Дождусь, пока начнутся занятия. Пожилой мужичок занимает стол учителя, прося всех рассесться на свои места и подготовиться к уроку. Невольно поднимаю глаза, когда слышу знакомые голоса парней, которые, как обычно плюют на устав школы, открыто передавая друг другу сигареты. Смотрю на учебник, не реагируя на Фарджа, который, проходя мимо моей парты, с какой-то насмешливой озадаченностью шепчет: — Что за чудик? ОʼБрайен сворачивает и идет между партами, пока Фардж спокойно занимает свое место, с улыбкой следя за передвижением своего друга. И я чувствую, как напряжение впивается зубами мне в спину, поэтому поворачиваю голову, устремив взгляд на Дилана, который проходит мимо шумной парты, резко смахнув рукой с ее поверхности тетради. Один из парней готовится дать волю злости и вскочить на ноги, но его останавливает сосед. Оба парня опускаются обратно на стулья, а ОʼБрайен сует сигарету в рот, пожевав зубами ее кончик, и садится на место рядом с другом, скрестив руки в замок на парте. Как ни в чем не бывало. Пожилой мужичок лишь тяжко вздыхает, понимая, что эту часть обыденности ему не исправить замечанием в дневнике, поэтому поднимается со стула, перемещаясь к доске, и пишет название темы. Хмуро наблюдаю за тем, как шепотом переговаривается парень, собирающий с пола свои вещи, с его, по всей видимости, другом. И они оба зло поглядывают на Фарджа и ОʼБрайена, которые, кажется, вовсе не уделяют должного внимания своим недругам. Опускаю взгляд, задумчиво возвращая голову в былое положение, и складываю руки на груди, ожидая, когда учитель сделает мне замечание и попросит сходить за журналом. Но в следующее мгновение в кабинет заглядывает человек, от одного вида которого кровь застывает в венах. Мистер Донтекю с особой злостью окидывает присутствующих взглядом, остановив его на… Не на мне. — Встал и пошел за мной, — рычит сжатыми зубами, не обращая внимания на учителя, который решает не вмешиваться. Я моргаю, медленно поворачивая голову, и смотрю на ОʼБрайена, который стучит сигаретой по своей ладони, сощурившись: — В чем проблема? — Не трать мое время. За устроенный беспорядок ответишь, черт возьми, — не стесняется в выражениях, и до меня доходит. Мгновенно. С напряжением опускаю взгляд, и опять поднимаю, глотнув воды во рту, ведь Дилан теперь косо смотрит на меня, сжав губы в бледную полоску. Фардж шепчет, донимая друга расспросами, и на его лице я вижу… Волнение? Отвожу взгляд, не выдерживая зрительного контакта, и пальцами сжимаю ткань майки, начиная нервно мять ее. В голове кавардак. Если я признаюсь, то он точно вызовет мать, тогда мне не избежать моральной порки. А что будет ОʼБрайену? Это же нормально для него и… Что я несу? Перебрасывать на других свои проблемы… Это уже слишком. Я не знаю Дилана и не могу так уверенно заявить, что очередное замечание не скажется на нем как-то глобально. Мне противно осознавать, что вот она — я — девушка, которая умеет отстаивать свое мнение только молча. Сглатываю, глубоко вдохнув, и разжимаю потные ладони, подавляя скачущее в груди сердце. Пытаюсь поднять руку, спрятанную под партой, но она внезапно становится непосильно тяжелой, так что опускаю голову ниже, все еще чувствуя на себе взгляд ОʼБрайена, который громко откашливается, оторвав от меня внимание, и смотрит на мужчину: — Понятия не имею, о чем ты. — Нарываешься? Вот в кабинете директора разберемся, встал быстро! — Терпение Донтекю имеет границы, и он готов переступить их. Обеспокоено моргаю, стуча зубами, ведь Дилан медленно поднимается со своего места, и отчего-то я уверена, что он продолжает сверлить меня взглядом, поэтому не поднимаю голову, мысленно кричу о том, что парень здесь не при чем. Дверь хлопает. Громко, так что буквально подскакиваю на своем месте, резко встав, и учитель удивленно присматривается ко мне: — Харпер, вы за журналом? Хлопаю ртом, быстро соображая, и киваю, начиная вытирать мокрые ладони о ткань джинсов: — Да, — шагаю к двери, буквально переходя на бег, поэтому не слышу замечание по поводу того, что мне стоит делать все это перед уроком. Толкаю дверь, выходя в коридор, и прикрываю до щелчка, взглядом находя отдаляющиеся фигуры. Беру себя в руки, отбрасывая все то мнительное дерьмо, все свои страхи, которые превращают меня в параноика, и спешу за ними, внушая себе уверенность. Выше голову, Харпер. ОʼБрайен успевает обернуться, прежде чем я обращаюсь к Донтекю, который бросает на меня слишком раздраженный взгляд. — Это я, — говорю на выдохе, словно избавляясь от непосильной тяжести в груди. Мужчина усмехается, но его ухмылка пропадает, когда он видит, что я не меняюсь в лице, заявляя совершенно серьезно. Дилан сует руки в карманы кофты, с надменностью вскинув голову, и окидывает взглядом учителя, как бы спрашивая: «Что теперь скажешь?» Но у Донтекю есть, что сказать. У него всегда припасены козыри. Мужчина расправляет плечи, не демонстрируя того, что я выбила его из колеи своим заявлением: — Оба. За мной, — невозмутимо и сурово. Я удивленно моргаю, озадаченно сводя брови к переносице, ведь рассчитывала, что он поведет меня одну, но, кажется, у него вовсе иные намерения. Переступаю с ноги на ногу, виновато отводя взгляд в сторону, когда слышу, как Дилан цокает языком, ругнувшись: — Блять, кто бы сомневался, — тихо шепчет, продолжив идти. Обнимаю себя руками, следуя за ними, и хмуро провожаю взглядом лестничную клетку, которую мы минуем. Разве, Донтекю не говорил, что отведет нас к директору? Так, почему мы продолжаем идти по этажу? Минуту молчания и пустой ходьбы спустя, я понимаю, что конечная остановка — это кабинет экономики. Зачем он привел нас к себе? Мужчина вставляет в замок ключ, открывая дверь, и заходит первым. Замечаю, что ОʼБрайен медлит, топчась на пороге, после чего лениво переступает его. Захожу за ними, окинув взглядом кабинет, и нервно поправляю локоны волос. — Сели, — приказывает Донтекю, а сам скрывается за дверью лаборантской, оставляя нас одних. Как по команде, присаживаюсь за парту, пока Дилан бродит по кабинету, стуча костяшками по столам. Искоса слежу за ним, напряженно вдохнув, когда парень с особым спокойствием сбрасывает пальцем с полок шкафа книги. Хмурю брови, отвернув голову в сторону. Меня его поведение не касается. Тру ладони, думая, что побежавшие по коже мурашки, — это реакция на ситуацию, но догадка отпадает. Ведь холодок вновь вонзается в спину, а проблема далеко даже не в осеннем сквозном ветре. Дело в парне, который берет стул, стоящий перед моей партой, и садится лицом ко мне, начиная громко притоптывать ногой. Упираюсь взглядом в поверхность стола, нервно постукивая ноготками по дереву, а Дилан вынимает сигарету из кармана, закурив. Держу свои возражения при себе, накрыв рот и нос ладонью, чтобы не вдыхать дым. Не имею права злиться на человека, который попадает из-за меня в передряги. Хотя, с другой стороны, он ведь спокойно мог сдать меня. Молчание. Меня угнетает тот факт, что он продолжает сидеть лицом ко мне, стряхивая пепел на парту. Хмурюсь, все же взглянув на ОʼБрайена, ожидая увидеть его наглую ухмылку, но удивляюсь, замечая, что Дилан вовсе смотрит куда-то вниз, в стол, начиная прижигать дерево кончиком сигареты. Выдыхает дым из ноздрей и опять сует сигарету в рот, задумчиво прикусив ее кончик. Слегка наклоняю голову. Он сидит, нет, мы сидим слишком близко, и это мешает мне расслабиться. Сядь, к черту, в другом конце кабинета. Будто слыша мои мысли, Дилан внезапно поднимает на меня свой «я умею читать мысли» взгляд, застав меня врасплох, так что ерзаю пятой точкой на жестком стуле, борясь с чувством, что сижу на иголках. Смотрю на свои пальцы, пока теми оттягиваю ткань майки, и считаю минуты про себя. Слышу, как Донтекю говорит с кем-то по телефону, но мне все равно неясно, почему он привел нас сюда. Еще минута. Две. Дилан прекращает, наконец, курить, потушив сигарету о костяшки, покрытые ссадинами. Я всего секунду разглядываю поврежденный участок кожи, понимая, что делает подобное он не впервые, и поднимаю голову, когда слышу, как Донтекю открывает дверь, недовольно ругаясь с кем-то по телефону, и бросает аппарат на свой стол, сунув ладони в карманы: — Тебе повезло, — смотрит в затылок Дилана, скрипя зубами. — Можешь быть свободен, — поднимает взгляд на меня. — А ты останься, — переходит на «ты». Напряженно переплетаю пальцы, успокаивая себя тем, что мне просто нужно пережить этот момент, и дальше более не влипать в подобное. Перевожу внимание на ОʼБрайена, который стучит пальцами по столу, кинув взгляд пренебрежения на мужчину, и встает, расслабленно шагая в сторону двери. Даже не бросит ничего в ответ? Вместо слов он сохраняет долгий зрительный контакт с Донтекю, топчется на пороге, взявшись за ручку, и, все так же сохраняя молчание, выходит. Но перед тем, как закрыть плотно дверь, бросает на меня хмурый взгляд, и я, как ни странно, ловлю его спокойно, без напряжения. Щелчок. Довольно большое помещение резко сужается, раздавливая мои моральные барьеры. Сижу смирно, держа спину прямо, а руки укладываю в замке из переплетенных пальцев на колени. Донтекю чешет переносицу, шагая к моей парте, и садится на то место, на котором до этого сидел Дилан. Я невольно вжимаюсь спиной в стул, но голову держу прямо, смотря на поверхность парты. Ожидание. — И что мне с тобой делать? — С какой-то притворной озадаченностью спрашивает учитель, опираясь локтями на парту, и смотрит на меня, чмокая губами. — С чего вдруг ты устраиваешь такой кавардак? Дела обстояли бы проще, если бы это сделал Дилан. Складываю руки на груди, молча слушая. — Ты же хорошая и воспитанная девочка, — вздыхает Донтекю, скользнув по губам языком. — Я предложу тебе варианты, а ты подумай и выбери на свое усмотрение. Все-таки ты должна понимать, что подобное нельзя спускать с рук. Киваю головой, и учитель продолжает: — Я не хочу подавлять тебя. Моя задача помочь. Мы все оступаемся, — если учесть тот факт, что Донтекю доставляет удовольствие давить на кого-то и чувствовать свое превосходство, то его словам верю с трудом. Оценивая мое молчание, как согласие, мужчина начинает: — Первый вариант — я вызываю твою мать, мы разбираемся с директором, и ты помогаешь разбирать бардак. Второй — я не сообщаю твоей матери о том, что произошло, и говорю директору, что найти нарушителя не удалось. Мое утреннее состояние играет мне на руку, поэтому ничего не стоит сощурить веки и поднять на мужчину хмурый взгляд, полный озадаченного и неприятного подозрения: — В чем подвох? — Подводный камень. Он обязан иметь место, ведь «за просто так» ни одна живая душа в современном обществе помогать не станет. Если делают «добро», то точно знают, что выиграют с этого. Психология двадцать первого века. Молчание Донтекю задерживается, а по выражению его лица ясно, что он и сам продумывает ответ, и я уверена, что сейчас не получу в его качестве ничего приятного. Слежу за взглядом мужчины, который опускается немного ниже моей шеи, что внушает мне напряжение, терзающее между лопатками на спине. И от заданного вопроса мой внутренний мир трещит по швам, а те все это время помогают мне не развалиться. — Тебе уже есть восемнадцать? Мои губы еле заметно приоткрываются. Смотрю на Донтекю, который способен спокойно изучать меня взглядом, при этом не испытывая неудобства от самой мысли, которая в это время пронзает подобно ножу мою глотку, вынуждая терять самообладание. Это не может походить на правду. — Не понимаю вопроса, — почему я шепчу? Нет. Не от страха, а от иного чувства, которое медленно разгорается в животе. Боль, которую я насильно стараюсь забыть. — Харпер, ты уже взрослая, и должна понимать, к чему я… — Прожевывает слова. Не говорит открыто о том, о чем желает донести. Я не глупая. Я хорошо понимаю намеки. И это становится моей последней каплей терпения, благодаря которой чаша наполняется до краев, а все внутреннее начинает вытекать непонятной серой жидкостью наружу. Меня начинает трясти, ноги сводит от судороги, а мокрые ладони сжимают коленки, в попытке сдержать в себе то, что я пытаюсь скрывать от чужих глаз. — Я так понимаю, вся проблема в матери? — Донтекю строит из себя подобие психолога, опирается локтями на парту и заглядывает в мои глаза, которые не прячу, держа голову в прежнем положении. На моем лице дергаются мускулы, но мужчина вряд ли способен уловить столь незаметные движения, которые раскрывают мой нервный тик. — Ты боишься разочаровывать людей, так давай же я помогу тебе остаться в глазах окружающих достойным человеком? — Что значит в его понимании «достойный человек»? Этот вопрос канет в разуме, пока мое тело содрогается от колющей боли между ног. Взгляд грубеет, но люди слишком слепы. Они не видят, не понимают, когда пора сказать себе «стоп». Проглотить комок слов не выходит, но не нарушаю зрительного контакта даже тогда, когда учитель поддается вперед, аккуратно коснувшись, словно проверяя реакцию, моего плеча пальцами: — Выбор за тобой, Харпер. Чувствую его дыхание на кончике своего носа, ощущаю, как его ладонь сдавливает мое предплечье, торопя с ответом. И я мысленно не даю себе пощечин, так как мне надоело. Мне надоело винить себя в происходящем. Жертва не виновата в грехах других людей, она не обязана присуждать их себе, ведь со временем начнет думать, что оплошности окружающих — это ее рук дело. Жертва не виновата в том, что ее изнасиловали. Я только и делаю, что вижу в себе жертву, хоть и не хочу этого признавать. И я постоянно бью себя по рукам, ругая за эту жалость, и надеюсь, что завтра мне станет легче, что завтра мой мир изменится. Но оно не наступит, ведь каждый твой день — это и есть «завтра». Твое настоящее, это вчерашнее «завтра». Я больше не хочу существовать так. Не хочу жить надеждой. Надежда — это иллюзия, благодаря которой люди продолжают двигаться, встают каждое утро, заваривают кофе и спешат на работу. Мне не нужна надежда. Мне не требуется «завтра». Потому что отстаивать «себя», свою личность, свои права нужно сегодня, сейчас, в этот момент. И плевать, что моя психология будет противоречить правилам жизни, которым учат остальные. Мне нет дела до других людей. И я готова показать ту сторону себя, которую так тщательно скрываю. Если люди агрессивны и проявляют несправедливость по отношению к тебе, то почему я должна распинаться и подставлять вторую щеку? Если Вас бьют, бейте в ответ намного сильнее. Мои трясущиеся ладони поднимаются с колен. Одна лезет в задний карман джинсов, другая выше, на стол. Я никому не говорила, что начала носить его после той ночи, чтобы чувствовать себя защищенной. Прятала, боясь, что меня примут за ненормальную. Самой себе запрещала думать о его наличии. — Так, что? — Донтекю неправильно воспринимает мое молчание, поэтому наклоняет голову вперед, видимо, уже вкушая победу. Он умеет управлять людьми, манипулировать их эмоциями и чувствами. И я не хочу стать одной из тех, над кем он в последствии начнет измываться для своего самоутверждения. Резко привстаю со стула, впечатавшись ладонью ему в руку, и наклоняю голову, практически касаясь своим носом его щеки, а голос переходит на хриплый шепот, от которого у самой мурашками покрывается кожа: — Да пошел ты, — и Донтекю не успевает нахмурить брови, как я сжимаю второй рукой резак для карандашей, и размахиваюсь, вонзая острие в деревянную поверхность рядом с локтем мужчины, вскочившего от неожиданности с места. Немного промахнулась. Эту сторону себя я ненавижу открывать людям. Ведь она резко противоречит тем правилам, нравам и принципам, которым меня учит мать. Я агрессивна. И все мое тело дрожит не от страха, а от ослепляющего сознание гнева. Учитель ударяется спиной о сзади стоящую парту, которая опрокидывается, создавая шум. Донтекю не может так быстро перескочить из состояния спокойного ликования на режим напряженного волнения. Он не видит во мне опасности. Никто не видит. Выхожу из-за стола, глотая воздух, затягивая в себя. Я боюсь терять контроль. Как-то в детстве я травмировала дорогого для меня человека, поэтому мне стоит следить за биением своего сердца, за потоком и фильтрацией мыслей. — Ты чокнулась? — Злость разгорается не только во мне, но и в Донтекю, который явно не в восторге от моего сопротивления. Этот человек привык получать то, что хочет. — Мне обвинить тебя в угрозе? — Мужчина продолжает попытки найти больную точку. Он облизывает губы, нервно переступая с ноги на ногу, а я качаю головой, сжимая резак пальцами: — Это я вызову полицию, ты домогаешься, — рычу, не узнавая свой голос, и хмурю брови, нервно сглотнув, когда губы мужчины расплываются в улыбке: — Но это ты угрожаешь моей жизни, а не я. И до меня доходит. Сразу же. Случаи, когда жертвы, спасаясь от насильников, убивали их. Таких людей сажают в тюрьму, ведь моральные принципы сего мира таковы: «Он тебя изнасиловал? Но не убил же». Вот и живи теперь с этим дерьмом, зная, что тебе не поможет даже государство. Моргаю, делая шаги в сторону двери. Не свожу глаз с мужчины, который задевает меня тем, что спокойно прячет руки в карманы, встав в расслабленную позу: — Бежишь, Харпер? Рвано дышу, собирая в свой взгляд всю ту злость, что накопилась в груди: — Сдохни, — держись, Мэй. — Сдохни, — руку с резаком завожу за спину, продолжая отступать. Ты не должна терять контроль. Не дай этому уроду вновь почувствовать власть над твоими эмоциями. — Почему ты дрожишь, Харпер? — Донтекю вдруг бьет кулаком по парте, заставив меня дернуть плечами и вскрикнуть от неожиданности. Зажимаю свой рот ладонью, боясь, что подобный жалкий писк повторно вырвется из меня, и только собираюсь с силами, чтобы развернуться и выскочить из кабинета, как слышу скрип дверной ручки за спиной. Продолжая прикрывать рот, поворачиваю голову, не успев толком взять себя в руки, и вытягиваю резак перед собой, защищаясь, будто готовясь, что на меня нападут. Но ладонь дрогнет, а веки больше не сощурены. Смотрю на ОʼБрайена, который почему-то вернулся. Или он вовсе не уходил? В это сложно поверить, но ведь он зашел только после того, как раздался грохот. Стоял рядом с дверью? Что за… ОʼБрайен стоит на пороге, держась за ручку двери, и молча, без особо выраженных эмоций, смотрит на острие резака, которое я направляю на него. Судорожно сглатываю, опустив взгляд, и нервно прячу «оружие» обратно в карман, рванув в сторону двери. Дилан отходит, дав мне без препятствий покинуть кабинет, и я, быстро шагая по коридору, бросаю короткий взгляд назад, замечая, что парень закрывает дверь, оставаясь в помещении вместе с учителем. Несусь по коридору, мокрыми пальцами убирая локоны волос за уши. Шмыгаю носом, борясь со своим внутренним «я». Мне нужно больше воздуха, чтобы проветрить голову. Больше времени, чтобы скрыть агрессию в себе.

***

Хорошее место для доставки товара, запрещенного законом? Фардж стоит у книжных полок, проверяя товар, и одобрительно кивает головой, расплачиваясь с каким-то дерганным парнем, который с особым вниманием пересчитывает купюры. Они не обмениваются лишними словами, только взглядами, и паренек уходит из городской библиотеки первым. Дейв спокойно прячет травку во внутренний карман куртки, и вынимает из пачки сигарету, сунув ее в рот. Выходит из-за книжных шкафов, что рядами стоят по всему огромному двухэтажному зданию. Первое время можно спокойно теряться, словно с порога попадаешь в лабиринт. Фардж частенько бывает здесь, беря книги, но изначальной причиной его вообще желания заглянуть в сие место было далеко не любовь к исторической литературе. Парень выходит в пространство между рядами шкафов и оборачивается, окинув столы с мониторами компьютеров взглядом. Вынимает зажигалку из кармана джинсов, щурясь, ведь присматривается к девушке с темными волосами, заплетенными в косичку на бок. Светлая блузка застегнута на все пуговицы, аккуратный воротник с кружевами украшает тонкую шею, юбка чуть выше колен игривыми волнами сидит на бедрах. Девушка наклоняется над столом, отвечая на вопросы женщины, которая не может разобраться с историей браузера. Фардж внимательно наблюдает, игнорируя недовольно ругающуюся хозяйку библиотеки, которой приходится подняться из-за своего «царского» стола и подойти к парню. — В библиотеке нельзя курить! — Нарушает правило, начиная кричать. Дейв не оборачивается, не сменяет объект своего наблюдения, ведь девушка реагирует на шум, подняв голову. Она сразу взглядом встречается с парнем, выпрямляется, сложив руки на груди, и молча смотрит на то, как женщина дергает Фарджа за рукав куртки, всеми силами заставляя обратить на нее свое внимание. Но Дейв уже поглощен. Поглощен глубокими карими глазами, нежно розовыми губами, которые она растягивает в слабую улыбку. Этого он ждет. Каждый раз, видя ее, он ждет, пока она сделает это. Словно это их традиция. Они не говорят уже на протяжении десяти лет, но все еще смотрят друг на друга так, как в детстве. Думают, что как в детстве, но их взгляды уже иные. Ни он, ни она не поймут, не разглядят этой весомой перемены, пока не заговорят. Дейв зажигает кончик сигареты, вводя женщину в ужас, от которого она цепенеет, не в силах выдавить из себя слов. Парень сохраняет равнодушие на лице, продолжая идти к выходу, а девушка провожает его взглядом, тихо вздохнув, и поворачивает голову в сторону окна, разглядывая лениво сползающие по стеклу капли дождя. Шагает медленно к подоконнику, продолжая потирать ладонями плечи, и наблюдает за людьми на улице, цепляя взглядом парня, накинувшего капюшон себе на голову. Девушка ближе наклоняется к стеклу, задумчиво следя за Дейвом, и пускает пар изо рта, проводя пальцем по прозрачной поверхности. Ее взгляд внезапно замечает другую фигуру — девушку, быстро шагающую по тротуару, толкающую людей руками. В груди неприятно сжимается сердце, а дыхание перехватывает. Как давно они не виделись? После того случая в детстве. Девушка прижимается лбом к стеклу и с грустью смотрит на растрепанную особу. «Мэй».

***

Это не я. Это была не я

Парень несется, сворачивает в переулки, быстро преодолевает преграды в виде заборов. Бежит, размахивая битой, что сжимает в правой руке, сдерживает капюшон, чтобы тот не слетел с головы, не открыл для всех его личность. На дворе глубокая ночь. Сильный дождь мешает дышать влажным воздухом, капли задевают глаза, вынуждая тереть их пальцами. Стена воды. Парень быстро сворачивает к заброшенной станции, спускаясь вниз, перепрыгивая разрушенные бетонные ступеньки. Его преследуют. Вновь выброс адреналина, громко бьющееся давление в висках и бешеное биение сердца в груди. То, что помогает мне почувствовать себя живым граничит с возможностью быть убитым, но какое до этого может быть дело, когда ты уже отдаешься захватывающим тебя ощущениям? ОʼБрайен на бегу оборачивается, чтобы понять, как далеко от него «враги». Парень не способен услышать их, ведь слышит только свое тяжелое дыхание. Выбегает на платформу, сразу смекая, что бежать в туннель не стоит, но его сил не хватит, чтобы быстро, не снижая скорости, перебраться на соседнюю платформу, поэтому Дилан сворачивает, начиная быстро шагать по прямой, спеша изучает взглядом, ищет место, в котором можно временно засесть, пока всё не стихнет, и не успевает принять решение, как слышит за спиной грубые мужские голоса, которые толкают его в спину, заставляя резко встать за мраморную колонну. Прижимается спиной, игнорируя раздражающие капли, что стекают по коже лица. Мокрая куртка висит на теле, джинсы липнут к ногам. ОʼБрайен пытается перевести дух, быстро скользит языком по губам, после чего грубо вытирает их ладонью, чтобы избавиться от алых пятен с привкусом металла. Приподнимает голову, смотря в потолок, и прислушивается к голосам. Судя по всему, мужчины начали перебираться на другую платформу. Слышно, как они спрыгивают на каменистую кладку для рельсов. Дилан задерживает дыхание и осторожно выглядывает из-за угла, хмуро следя за тем, как медленно передвигаются его преследователи. Они постоянно оглядываются, перебивая друг друга громкими голосами. И этого факта должно быть достаточно, чтобы заставить её не выглядывать наружу. ОʼБрайен не сразу понимает, кого видит, и прячется обратно, внезапно замерев, поняв, что фигура для крупного мужика уж больно хиленькая, да и ростом не выше, чем сам парень. Моргает, повторно вытирая губы рукой, и выглядывает, устремив взгляд на девушку в мокрой темно-зеленой кофте, джинсах и рюкзаком на плечах. Мокрые волосы запутанно висят. Руки обнимают тело. ОʼБрайен щурит веки, присматриваясь, и реагирует на шум со стороны мужчин, которые начинают в порыве ярости разбрасывать старые коробки, что мешают им передвигаться в нетрезвом виде. Дилан сглатывает, нервно выдохнув, и опирается ладонью на колонну, немного поддавшись вперед. Открывает рот, но лишь выдыхает пар, проглотив возможные слова, которые он мог бы произнести, так как она всё равно замечает его. Девушка хмуро и сонно смотрит в сторону парня, сильнее сжимая себя руками, и приоткрывает губы, так же пуская простое облако пара. Харпер спала. Она не вернулась сегодня домой, не предупредила об этом мать. Девушка сегодня рушит все правила. Она закрывает рот и нос ладонью, чихая, при этом сжимая веки, поэтому не видит, как напряженно озирается ОʼБрайен, замечая, что ещё есть время. Мужчины кое-как пытаются перебраться на соседнюю платформу, поэтому… Звонок. Вибрация, которая звучит громче раската грома. Дилан замер, прекратив дышать, смотрит на девушку, которая реагирует на шум, как и мужчины, которые оборачиваются, бросив на неё косые взгляды. «Эй!» — Харпер не реагирует на их зов, роясь в карманах, и вынимает телефон. Номер матери. Черт возьми. Девушка вскидывает голову, взглянув на незнакомцев, что быстро меняют направление, поспешив обратно. Харпер топчется на месте, сутуля плечи, и бросает встревоженный взгляд в сторону Дилана, который проглатывает морозный воздух, сжимая зубы, и ещё раз смотрит на мужчин, уже тянущих руки к краю платформы. Харпер начинает отступать назад, когда парень делает жест рукой, словно зовет за собой, а сам обходит колонну с другой стороны, быстро побежав вглубь станции, дальше, теряясь в темноте между колоннами и старыми ларьками, перевернутыми хулиганами. Девушка мчится за ним, не оглядываясь, чтобы не сбивать напряжением и страхом свое дыхание. Она ещё окончательно не проснулась, поэтому приходится тереть веки, избавляясь от песка в глазах. Отклоняет вызов, пряча телефон в карман кофты, и разгоняется, резко сворачивая за парнем, который замечает узкий проем между двумя еле держащими потолок стенами. Оглядывается, видя, что фигуры мужчин уже мчатся вслед, что-то выкрикивая, и перепрыгивает перевернутый бак. Это дается ему легко, ведь физически Дилан приспособлен, а вот Харпер задерживается, кое-как преодолев преграду. Впереди стена. Голоса за спиной становятся громче с каждой секундой, поэтому времени притормозить и подумать нет. ОʼБрайен действует, как привык. Он просто бежит дальше, если видит, что есть куда свернуть. Помещение, в которое он вбегает первым, напоминает зал ожидания, только очень небольшое, узкое. Тут-то ему приходится остановиться, подавляя тяжелые вздохи. Повсюду ряды железных скамеек. Привыкать к темноте не приходится. Единственный источник света — это небольшие окна, забитые грязью и пылью. Дилан думает. Сжимает биту, слыша, как Харпер нагоняет его, громко дыша, ведь начинает не справляться с сердцебиением и задыхаться. Девушка тормозит в метре от парня, оглядываясь назад, и моргает, понимая, что уже может различить вдалеке силуэты незнакомцев. Оборачивается, бросив потерянный взгляд на ОʼБрайена, который мельком смотрит на неё и не выдерживает подобного выражения лица, поэтому не долго думает, бросаясь к дверям. Заржавевшие. Парню удается сдвинуть их всего на сантиметр. Харпер напряженно оглядывается, внезапно вспоминая. Она подскакивает к Дилану, дернув его за рукав кофты, что он воспринимает, как угрозу, поэтому еле сдерживается, чтобы не замахнуться битой. Девушка разворачивается, мчась к правой стене, чтобы миновать ряды мест для сидения. Не сразу, но парень следует за ней. Ему впервые приходится слепо довериться первому встречному. Харпер напряженно улыбается, ведь хорошо помнит, как в детстве играла здесь с друзьями, поэтому, плохо ориентируясь в темноте, без проблем находит ручку от железной двери в конце зала. Дергает. Не поддается. Быть не может. Она четко помнит, как она сюда ребенком забиралась. Будка радио-передач. Девушка отчаянно дергает, слыша, как Дилан подбегает сзади, и оглядывается, видя, что мужчины уже минуют порог, но пока только оглядываются по сторонам, пытаясь найти их. Будка находится в углу, поэтому здесь особая глубокая темнота, так что парень не разглядывает того, что пальцы Харпер всё ещё сжимают ручку двери, за которую обеими руками хватается Дилан, сильно дернув на себя. Всего на мгновение отбрасывает ту волну неприятных ощущений, которая позже накроет с головой и будет мешать ему двигаться. Громкий скрип железа по бетонному полу. ОʼБрайен отшатывается, начиная грубо вытирать ладони о свою куртку, при этом роняя железную биту на пол. Харпер забегает внутрь, а Дилан ещё раз оборачивается, услышав громкие ругательства, посыпавшиеся в его адрес, и хватает «оружие», заходя за девушкой. Рывком тянет дверь на себя, слышит громкий приближающийся топот ног, поэтому спешит, просунув тонкую часть биты в ручку двери, оставив её между стеной и аркой. Харпер отходит дальше, начиная хлопать ладонями по стенам и предметам, чтобы найти ещё одну дверь. Она точно помнит, что есть выход в коридор, который выведет их на улицу. Это своего рода пожарный выход. Кажется, на двери даже табличка висит. Пока девушка исследует руками небольшое помещение, не в силах дышать тише, ОʼБрайен грубо вытирает ладони, пытаясь убрать это ощущение чужого прикосновения. Ему охота помыть руки с мылом или испачкать в грязи, потрогать песка. Дверь начинают дергать. Харпер чувствует, как стены начинают сдавливать её тело, а воздуха становится всё меньше. Она кашляет, игнорируя вибрацию телефона в кармане. Телефон. Трясущимися от адреналина руками вытаскивает мобильный аппарат, включая фонарик, и освещает помещение, заставив Дилана сильнее сощурить веки. Находит дверь, и улыбается, подходя к ней. Она поддается без усилий, поэтому Харпер оглядывается, видя, что парень даже не смотрит в её сторону. Моргает, набирая воздуха в легкие, и прислушиваясь к шуму дождя, бежит вперед по узкому коридору, быстро настигая дверь со стеклянным окном. Толкает, полной грудью вдыхая аромат дождя. Ветер бьет в лицо. Перед ней лестница вниз, проложенные пути для электричек, высокие фонарные столбы. Дождь не прекращает разбивать крупные капли о землю, но Харпер с радостью и с каким-то чувством жизненной переполненности спускается по ступенькам вниз, продолжая свой путь бегом. Странно, но ей охота улыбаться. Она чувствует себя… Живой?