***
Плыву сквозь толпу. В голове тяжесть, шар сдавливает виски, напоминая мне о моем внутреннем состоянии в самые неподходящие моменты: при заполнении журнала, при выпытывающем из меня слова разговоре с социальным педагогом, при общении со старостой, которому именно сегодня приспичило заметить меня, хотя одета я не так, как обычно. Немного мешковатые джинсы, что с болью в груди согласилась купить моя мать, какая-то старая зеленая футболка под темной кофтой, бегунок которой давно сломался. А, если честно, то сломать его мне посчастливилось этим утром. Я слишком резко дернула за него. С кем не бывает? Рюкзак за спиной, кроссовки на ногах и непонятные клочья вьющихся волос на плечах. В данный момент я воплощение маминого кошмара, но специально проспала сегодня, чтобы дождаться ее ухода. Не хотелось лишних криков. Все равно сегодня так или иначе перепадет за вчерашнюю проделку. Вообще произошедшее немного напрягает. Не хватало еще попасть в передрягу по вине этого типа. Почему он прячется на станции? Это мое место. Смотрю перед собой, понимая, что в таком виде меня не замечают. В прямом смысле. Вновь подтверждаются слова моей матери о важности внешнего вида. Люди не видят тебя, если внешне ты не привлекательный. Если из-за бессонницы у тебя круги под глазами. Если от приевшейся боли трясутся колени. Если приходится прятать ладони в карманы, чтобы скрыть дрожащие пальцы. Подхожу к своему шкафчику, одной рукой справляюсь с замком, открывая дверцу. Вокруг слишком шумно. Начинаю перебирать учебники пальцами, оглядевшись по сторонам, и нехотя останавливаю взгляд на парне, искоса смотрю на него, с какой-то скованностью. Испытываю странную злость в груди, когда ОʼБрайен хлопает дверцей, обращаясь к Фарджу, а тот смеется, скидывая небрежно свои тетради на полки из рюкзака. Моргаю, проглатывая ком в больном горле. Простудилась вчера. Прекрасно. Прижимаю учебник по экономике к груди, хлопнув дверцей. Да, после произошедшего между мной и Донтекю, я все равно иду на его урок. Если пропущу, то сама начну глубже копать себе яму. Тем более, не мне нужно избегать его, а ему меня. То, что он сделал, уже выходит за все рамки. И в случае, если подобное повторится, я не отступлю. Никто не смеет с таким неуважением относиться к другим людям. Я терпеть не могу такие принижения. Руки вновь начинают трястись от злости. Мне нужно остановиться. Прекратить думать, иначе оно вырвется. Иду по коридору, слышу голос за спиной, но не оборачиваюсь. Опускаю взгляд в пол, глубоко вздохнув, когда меня обгоняет парень, перегородив дорогу, так что заставляю себя остановиться. — Привет, Мэй. Что он только что сделал? Причард сладко улыбается, от него тянет слишком резким одеколоном. Внутри меня что-то обрывается от неприятного ощущения в груди. Этот тип самовольно перешел со мной на «ты», а теперь решил, что имеет право обращаться ко мне по имени? Кто он такой? Он — никто. Человек, не занимающий места в моей жизни. Пустое место для меня, и многозначащая личность для других. От его улыбки тошно. — Как дела? — интересуется. Не поднимаю взгляд, нервно моргая. Причард ведет себя странно. То не замечает меня, то наседает, будто хочет раздавить под тяжестью своего внимания. Думает, наверное, что тот факт, что он вообще говорит со мной, вызывает у меня восторг. Но вряд ли я реагирую на него так же, как люди вокруг. — Нормально, — обхожу его, устремившись быстрым шагом вперед по коридору, надеясь, что намек будет понят, но нет. Причард следует за мной, продолжая попытки начать разговор. Кажется, рассказывает о своем настроении, но не слушаю, ведь опущенный взгляд скользит вверх. На ровный строй железных шкафчиков, и я всеми силами пытаюсь остановить это. Поднимаю глаза, пропустив мимо пару широких мужских спин, после чего резко врезаюсь взглядом в лицо парня. Он прижимается плечом и виском к стене, продолжая, по всей видимости, терпеть развратные шуточки Фарджа, на которые коротко отвечает: «Меня сейчас стошнит», — но все равно усмехается, качнув головой, и проводит рукой по волосам, задевая синяк на лбу. Поворачивается, теперь спиной прижимаясь к той же стене, но взгляд уже переводит на толпу подростков, идущих по коридору. Без интереса. И зрительно натыкается на меня. И взгляд не действует ударом по моему сознанию, я с такой же злостью смотрю на него, в ответ, делая большие шаги, чтобы оторваться от Причарда, о котором забываю думать в тот момент, когда ОʼБрайен прижимается затылком к стене, ладони по-прежнему держа в карманах кофты. Между нами словно происходит зрительное сражение. Ни мне, ни ему не нравится находиться под чьим-то наблюдением, но из-за чувства гордости не уступаю, сильнее хмуря брови, будто думаю, что внешняя суровость скроет под собой мою разбитость. Да, это самое верное решение. Звучит слюняво, выражение малолеток, которые стремятся выделиться из толпы себе подобных, но… Черт, ношение масок спасает жизни. Лучше придумать для себя роль, образ непоколебимой, пусть и сучки, стервы. Пускай тебя возненавидят, прекратят понимать, воспримут, как моральную уродку, как «нечеловека». Но, черт возьми, в таком случае ты выживешь. Как давно я начала воспринимать реальный мир, как поле боя? Щурюсь, выражая особое беспричинное на данный момент презрение к ОʼБрайену. Знаю, это странно, но мне для злости хватает того факта, что он просто смотрит на меня. Подобная реакция на любого мужчину, даже на отца. Уверена, что это связано с моим изнаси… Хватка сбивает мысли. Буквально переминаюсь с ноги на ногу, когда преследователь в лице Причарда разворачивает меня, держа за локоть. Мой сердитый взгляд до краев переполняется возмущением, когда вскидываю голову, вцепившись им в лицо парня, которое могу рассмотреть впервые. «Золотой мальчик». Чем-то внешне напоминает куклу Кена, только с более пухлыми губами. И меня воротит. Сжимаю зубы, опустив взгляд на наши руки. Прикосновение грубое, даже требовательное, будто я обязана остановиться и выслушивать его. Причард остается весел, не придавая значения тому, что касается меня. Видимо, тема прикосновений для него обыденная. Уверена, он привык к тому, что многие только и ждут, чтобы он невзначай установил телесный контакт с ними. Не могу понять, как так можно относиться к такому виду «общения»? Прикосновения говорят о высшей степени доверия. Это даже интимнее, чем просто смотреть кому-то в глаза. — Помнишь, ты обещала мне помочь с предметами, — говорит, и я держусь, чтобы не рассмеяться. Обещала? Я обещала? Это в какой жизни? — Ты свободна сегодня? — Спрашивает, а мне не удается прекратить сверлить взглядом его пальцы, которыми он продолжает «жамкать» мой локоть. — Нет, — ответ даю холодно, не пытаясь скрыть своей незаинтересованности, и дергаю плечом, освобождаясь от неприятной горячей ладони. — Занята, да? — Догадывается, а я с прямой простотой моргаю, непринужденно отрицая: — Нет, — хмурю брови, скользнув взглядом по его кроссовкам. — Я не хочу тратить свое время на тебя, — поднимаю голову, но не смотрю ему в глаза и не чувствую, что мой грубый ответ как-то повлиял на настроение Причарда. Кажется, он все так же улыбается. Что с ним не так? Хмурю брови, решая поставить точку, и разворачиваюсь, игнорируя усилившуюся между ног боль. Прихрамываю, задумчиво уходя в себя. Ожидала более яркой реакции на свою грубость. Эмоции не пугают, за их счет человеку проще понять, чего ждать от других. Но в этом случае, мне приходится настороженно удаляться прочь. Причард не послал, не ругнулся. Он продолжал улыбаться. Иду к лестнице, не оглядываюсь, скованно добираясь до кабинета экономики, и недолго мнусь на пороге помещения, беря себя в руки. Первым делом уверяюсь, что в кабинете кроме меня еще кто-то есть, только после прохожу внутрь, заняв свое место — первая парта в центральном ряду. Староста обязан сидеть близко к учителю. Чувствую себя зажато, но голову не опускаю, когда слышу девичий смех за спиной. Плевать. Сажусь на стул, бросив рюкзак рядом, а учебник на стол, принимаюсь его активно листать, создавая вид занятости, правда все равно напряженно вжимаюсь в спинку, когда гремит звонок. Весь шум из коридора вплывает в кабинет вместе с учениками, один из парней пальцем, явно нарочно, задевает мой учебник, который летит на пол, так что мне приходится сделать лишнее телодвижение, которое приносит боль в животе. Сжимаю пальцами обложку, выпрямляясь, и не обращаю никакого внимания на вошедших Фарджа с ОʼБрайеном. Стучу ногтями по парте, пока все рассаживаются, голоса не затихают. — Эй, Бэйб, — парни в конце класса, что-то разглядывают в телефоне, посматривая на меня. Бегло смотрю в их сторону. Улыбаются. — Бэ-эйб, — тянет девчонка позади меня. — Чего вдруг такие перемены? — Хихикает с подружками, одна из которых шепчет: — Это…так меняет людей, — главное слово она, видимо, произнесла ей на ухо. Мне не удалось расслышать. Пальцами массирую виски, пытаясь заставить себя сконцентрировать все силы на самоконтроле, но не выходит, когда дверь лаборантской открывается. Взглядом въедаюсь в деревянную поверхность стола, слушая свое ровное и тяжелое дыхание, и накрываю ладонями уши, когда по классу проходит гул. Хмурю брови, не понимая, что вызвало такую бурную реакцию, поэтому заставляю себя поднять глаза, исподлобья взглянуть на мужчину, внешний вид которого вызывает мурашки на коже. *** Все та же загорелая кожа. Темные глаза. Хмурый, морщинистый лоб. На виске огромный, темно-оранжевый синяк-шишка, чуть ниже под глазом, на скуле еле заметная сиреневая отметина, на носу какой-то непонятный пластырь. Мужчина грозным взглядом изучает присутствующих, всего на долю секунды задерживает его, и нет, не на ОʼБрайене, а на Харпер, которая отводит глаза в сторону, не желая «контактировать» с ним таким образом. Учитель заставляет класс заткнуться, просто оглядев их. Все знают, что, если Донтекю не в настроении, то лучше не усугублять ситуацию, а сидеть молча. Учитель без слов начинает отмечать присутствующих, каждого оценивая с ног до головы. Пристально. Харпер понимает, что должна сидеть ровно, не выделяться. Ей не охота стать «жертвой» плохого настроения Донтекю. Девушка убирает пряди вьющихся волос за уши, робко оглядывается, с опаской бросив взгляд в сторону парты ОʼБрайена. Догадывается, что именно он мог «разукрасить» физиономию Донтекю, но это предположение не подкрепляется причинами и фактами. Зачем парню было бить учителя? Опять из-за личной неприязни небось сцепились, как две собаки. Харпер слабо хмурит брови, с интересом изучая равнодушное лицо ОʼБрайена, которое озаряется натянутой усмешкой только в том случае, если позади сидящий Фардж что-то шепчет. Харпер сдерживает кашель, резко отвернувшись, когда парень поднимает голову, взглянув в сторону учителя, который роется в ящиках стола, изредка потирая ладонью больную челюсть, и Дилан машинально растирает костяшки правой руки, заняв расслабленную позу. — Интересно, кто его так?.. — Дейв многозначно улыбается, смотря в затылок друга, тот прокашливается, заерзав на стуле, и переводит взгляд, искоса смотря на Харпер, которая, словно чувствует, как находится под зрительным давлением, поэтому оборачивается, не ожидая, что сразу же наткнется своим вниманием на парня. Слишком внезапно. Раздражение. Они оба чувствуют именно это. Недовольство, ведь терпеть не могут, когда на них смотрят, тем более так открыто. И вновь сражение. Зрительное. Хмурят брови. Взгляд холодный. Откуда столько неприязни друг к другу у совершенно незнакомых людей? А можно ли это вообще назвать «неприязнью»? На самом деле происходящее просто кажется неправильным. Она не должна смотреть в глаза людям, он тем более. В противном случае, у обоих рождается желание с агрессией наброситься на врага. Зрительный контакт — это сильный удар кулаком по лицу. — Вы двое меня пугаете, — Дейв внимательно следит за выражением лица друга, изредка поглядывая в сторону Харпер. Дилан стучит ручкой по столу, нервно притоптывает ногой, но ледяной взгляд и не думает отводить. Только не первым. Харпер готова сдаться. С нее хватит. Только собирается отвернуться, как слышит обращение к себе со стороны учителя: — Харпер, повторите, что я только что сказал, — жесткий голос с ноткой удовольствия при виде растерянного выражения лица девушки, которая опускает взгляд в стол, начиная напряженно дергать страницы учебника. Она не слышала. Ни черта. Была поглощена своим сражением. Дура. — Если не измените свое отношение к моему предмету, то вам придется посещать дополнительные занятия, — ставит перед фактом, а в голове Харпер звучит: «Лучше сразу убей».***
Проходят всего три урока, а я уже выжата без остатка. Брожу по коридорам, выполняя мелкие поручения учителей, которым лень хоть на время перемены оторвать свой зад от стула. Принести чай? Хорошо. Почему он холодный? Почему горький? Что? Занести за вас распечатки секретарю? Окей. Пойти и узнать с каким классом у вас следующий урок? Серьезно? Я — староста, а не специалист по мелким поручениям. Хотя, кому это интересно? Большая перемена — самая любимая. Ненадолго, но я могу позволить себе передохнуть в корпусе, один этаж которого отведен для разных кружков. До трех часов это место пустует, только иногда можно увидеть дежурного учителя и социального педагога, которые должны следить за порядком в любое время. Не хотелось бы натыкаться на них, но с другой стороны могу сказать, что мне нехорошо, вот и решила посидеть в тишине. Стены здесь покрыты старой бледной краской. Этаж никак не отремонтируют. Непонятно, на что деньги сдаем каждый год. Иду вдоль дверей, пальцами вожу по рыхлой стене, задевая рисунки и фотографии в рамках. Эхом слышен шум с нижних этажей. Серый свет пробивается через жалюзи на окнах. Уныло. Но спокойно. Шагаю в сторону уборной, чтобы проверить состояние своего лица, да и просто ладони погреть под горячей водой охота, больно прохладно здесь, могу даже уловить свист сквозного ветра, что скользит в коридор из-под дверей. Подхожу к туалетной комнате, но не переступаю порог, ухватившись всем организмом за странный запах гари. Опять дети шалят с дымовыми бомбами? Непроизвольно закатываю глаза, быстро преодолевая расстояние, и уверенно толкаю рукой дверь мужской уборной. Однажды в школе чуть не произошел пожар, а все по вине малолетних чад, которые решили вызвать сатану в туалете. Каких чудиков здесь только не увидишь? Но из уборной на меня смотрят вовсе не чудики. Четверо парней и три девушки стоят возле подоконника, держа пальцами свертки бумажек с каким-то наполнителем внутри. Травка? Запах очень специфичный. Но больше всего меня удивляет присутствие среди людей Причарда, что смотрит на меня, внезапно улыбнувшись, в то время как остальные заливаются обреченными вздохами. — Черт, теперь она нас спалит, — мямлит незнакомая мне девушка, затягивая, и, по всей видимости, курение черт знает чего приносит ей неимоверное наслаждение, ведь ее веки прикрываются. Я недолго стою на месте, решая махнуть рукой на происходящее, да и не мое это дело. Пускай травят себя. Но уйти мне не удается. — Мэй никого не сдаст, — не знаю, что вводит меня в больший шок: то, что Причард опять прибегает к физическому контакту, схватив меня под руку, или его немного приказной тон, сопровождаемый широкой улыбкой. Заставляю себя оглянуться, чтобы в который раз показать, что мне не нравится, когда меня касаются, но парень не смотрит на меня, резко дернув от порога в холодное помещение. — Она скажет. Эта сука всегда на всех доносит, — язвительно произносит один из парней, и все соглашаются. Дергаю руку, вновь сделав шаг в сторону выхода, правда, понимаю, что этим все не ограничится. «Золотой мальчик» буквально силой заставляет меня встать у подоконника, так и не разжав пальцы, словно я его собачонка на поводке. Таким образом, оказываюсь практически в ловушке, ведь полукругом стоят люди, продолжающие без стыда называть меня гадкими словами, перечисляя все те моменты, когда я палила кого-то за чем-то, выходящим за рамки школьных правил. Замечательно. Смотрю в пол, сохраняя притворное равнодушие на лице, и обращаюсь к Причарду: — Отпусти мою руку. — Не расскажет она, — он продолжает говорить с друзьями, куря травку. Обсуждение моей личности происходит открыто, словно меня здесь нет. Никто не собирается меня слушать, поэтому вновь и вновь пытаюсь освободиться, чувствуя, как пальцы парня сильнее сжимают мой локоть. — Хочешь тоже курнуть? — Еще одна девчонка, что стоит сбоку от меня, тянет ко мне сверток, но я отворачиваю голову в сторону, сжав губы. Взгляд не поднимаю даже тогда, когда двое парней начинают перешептываться, громко рассмеявшись. Мне некомфортно. Чувствую себя заключенной под надзором диких собак. Боль скручивает живот, заставляя колени подкашиваться, но продолжаю стоять ровно, с каждой брошенной в мою сторону фразой теряя все больше уверенности. К чему эта внешняя непоколебимость, когда в подобные моменты ты не можешь постоять за себя? Свободной ладонью щупаю ножик в кармане кофты, вдруг дернувшись от боли. Резкой. Парень, что с удовольствием продолжает называть меня крысиной сучкой, смеется, переговариваясь с Причардом, и прижимает к моей щеке подобие сигареты. Обжигает, и мои большие глаза поднимаются на незнакомца, действие которого одобрительным гоготом встречают остальные. Прижимаю ладонь к ожогу, отшагнув к стене, и панически дергаюсь вперед, в попытке, наконец, покинуть это место, но Причард грубо, уже не скрывая себя настоящего, толкает меня обратно. Вот вам и прилежный сын, хороший ученик, курящий траву в школьном туалете. Вжимаюсь, взглядом ношусь по полу, задевая обувь и ноги людей, которые не прекращают свои издевки. — Закури с нами, за компанию, — парень силой сует мне сигарету, прижимая к моим губам, так что грубо бью его по руке, отвернув голову. — А на вечеринке ты была безотказной, — смеется, как и остальные, а меня пробирает неприятный холодок. Моргаю, дернув головой, чтобы избавиться от странной смазанной картинки перед глазами, будто кусок утерянного воспоминания резко въедается в сознание. Жесткая хватка удерживает голову. Во рту бумажный сверток, а дым без остановки глотаю, не в силах сопротивляться. Слишком много высоких фигур. Не могу сосчитать. Передергивает. Свободной рукой обнимаю свой живот, терпя боль, что снова напоминает о себе, ударив между ног. Сутулюсь, сильнее опустив голову, и хмуро всматриваюсь в пустоту перед собой. С каким-то безумным смехом девчонка с чокером на шее подносит сигарету к моей шее, отчего отступаю в сторону, сжав ноги. Все с опьяненным восторгом наблюдают за моей реакцией, будучи уже с затуманенным непонятной травой сознанием, которую употребляют без остановки. Причард затягивает, выпуская неприятного запаха дым в лицо девушки, что с удовольствием глотает его через нос, словно на нее подул приятный морской бриз. Морщусь, вновь обращаясь к парню и пытаясь разжать его пальцы: — Отпусти меня, — грубым тоном приказываю, но моя суровость не воспринимается людьми, которые по очереди тянут ко мне сигареты. С паникой отмахиваюсь, пытаясь вывернуть руку и спрятаться за Причарда, но тот подносит сверток к моему лицу, стряхнув пепел на нос. Потираю пальцами переносицу, испуганными глазами смотрю на подбородок парня, который улыбается с таким непринуждением, что меня начинает тошнить. Охватывает паническое ощущение, будто подобное поведение для них нормально. Тяжело дышать. Страх сдавливает грудную клетку. Сжимаю ладони в кулаки, не справляюсь с дрожью в ногах, когда двое парней находят забавным начать подносить к моему лицу зажигалку, резко зажигая. Корчусь, начиная пищать, жалко толкая их руки, и сама не успеваю осознать, как просто напряженная ситуация превращается в настоящие попытки насилия. Морально отказываюсь верить в происходящее. Мы живем в гуманном обществе, так? Один из парней крепко держит меня за затылок, пока его друг прижигает мою скулу сигаретой, а девушки довольно хлопают в ладоши, гавкая, как животные. Безумие. Что, черт возьми, с ними не так?! Грубо пихаюсь, толкая парней от себя, параллельно бью ногой Причарда, продолжая мычать от боли, когда жжение на скуле доходит до предела. Стону от боли, сдерживая слезы, и кричу, не стерпев: — Отпусти меня! — Свободной рукой сжимаю ножик, вынимая его из кармана, и не думаю, проводя острием по ткани рубашки Причарда, который от неожиданности отпускает мой локоть, ругнувшись. Пользуюсь моментом, расталкивая людей руками, и бегу к двери, кидаясь под дикий смех прочь, по коридору. Мат бьет в спину, пока сворачиваю на лестничную клетку, прижимая ладонь к больной щеке. Останутся ожоги. Мать подумает, что я курю, поэтому устроит скандал. Черт возьми! Черт! Морально кричу. И от моего вопля рвется голова. Хнычу, резко застыв на нижних ступеньках. Мой рот широко распахивается от боли, что скручивает живот, ноет между ног. Руками нажимаю на низ живота, сгибаясь, и слезы сами начинают катиться по щекам. Держусь за перила, опускаясь на корточки, рюкзак кладу рядом, сжав веки. Громко дышу, борясь с судорогой. Чувство такое, будто меня разрывает изнутри. Сглатываю, резко вскинув голову, когда слышу звонок. Моргаю, испуганно оглядываясь, ведь до ушей доносятся голоса людей, от которых я бегу, и встаю, терпя боль, несусь вниз. Бежать. Дальше. Скрыться. Они больные. Ненормальные ублюдки. Выродки. Выхожу в переполненный учениками коридор второго этажа. Все медленно разбредаются по кабинетам, и я, минуя одноклассников, вбегаю в класс математики, игнорируя взгляды присутствующих. Громко отодвигаю стул, садясь за парту, рюкзак бросаю в ноги людям, что спокойно проходят по нему. Ерзаю, не зная, как избавиться от ощущения давления в области бедер. Откуда эти странные чувства? Будто боль сама напоминает о себе. Ладонями продолжаю нажимать на живот, шепча под нос: «Уйди из меня», — мольба. Я прошу болевые ощущения покинуть мое тело, но без толку. Лбом касаюсь парты, охлаждая жар. Нужно отвлечься. Верно. Моя мать постоянно ругается, когда видит, что я трачу время на Интернет, это меня отвлекает. Не помню, когда в последний раз заходила на свою почту, вряд ли смогу вспомнить пароль. Наверное, много всякого хлама накопилось за такое время. Не отрываю головы от стола, только поворачиваю ее набок, вынув из кармана телефон. Подключаюсь к вай-фаю, сначала просматриваю новости в гугле, проверяю погоду, только после перехожу на сайт почты, и немного удивляюсь тому, что акаунт еще не заблокировали. Входящих сообщений больше двух тысяч. Это сплошной спам. Незаинтересованно листаю вниз, читая рекламки, и уже готовлюсь оставить эту затею, ведь к доске выходит учитель, но взгляд замирает на незнакомом никнейме. Тема сообщения ставит меня в тупик. «в тихом омуте…» —… Черти водятся, — невольно продолжаю фразу, хмуря брови, и глотаю комок, не придавая значения дрожи между лопатками. Пальцем нажимаю на экран, открывая сообщение, и щурю веки, понимая, что здесь нет самого текста. Только прикрепленный файл внизу. Я не трачу Интернет в принципе, так что ничего не будет, если скачаю один файл, верно? На свой страх и риск загружаю фотографию, иногда поглядывая на учителя, который начинает отмечать присутствующих. Сажусь ровно, продолжая стучать пальцами по телефону и сутулить плечи. Не прислушиваюсь к смешкам и шепоту за спиной, наконец, сумев вернуть себе выражение гордого и непринужденного человека. — Харпер, можете отметить? — Учитель внезапно просит. А чем, интересно, он до этого занимался? Не подаю вида, спрятав растерянность, и встаю, радуясь своей чересчур твердой походкой. Будто я в порядке. Телефон прячу в карман кофты, встаю у стола учителя, который дописывает в журнале тему урока. Зачем заранее меня вызывать? Щупаю мобильный аппарат в кармане, все-таки вынимая, пока мужчина занят, и смотрю на экран. Файл загружен. Нажимаю, выбирая программу для открытия. Все равно учитель медленно пишет, а мне охота сделать вид, что я чем-то заня… Моргаю. Смотрю. Разглядываю. В больной глотке встревает рыхлый ком. Веки расширяются, и, кажется, в голову бьет дикая боль, от которой начинает клонить в сторону. Кровь не приливает к щекам, наоборот она застывает в жилах, венах, и весь мой организм окутывает холод. Губы приоткрываю, поднося телефон ближе к лицу, и слишком быстро моргаю, вскинув голову. Не хочу, но делаю. Мой страх, моя паника — уверена, все присутствующие видят ее. И они улыбаются, разговаривают между собой, посматривая на меня. Хватаю ртом кислород, слышу приглушенно голос учителя: «Сейчас, еще подожди». Маска спала, рассыпалась на кусочки, и жалкая Мэй Харпер предстала перед всеми. Я сжимаю в руках телефон, не подавляя дрожь, и ношусь взглядом по лицам одноклассников. Они знают. Они. Знают. Паника растет, сердце стучит бешено, ведь я в ужасе устанавливаю зрительный контакт со всеми, чувствуя, как моральный вакуум наполняется до краев. Начинаю быстро дышать, ногти впиваю в экран телефона. Крепость рушится. В глазах колет боль. Вижу, как мое поведение в данный момент вызывает смех у девушек, шуточки со стороны парней. Пытаюсь проглотить комок. Не выходит. Опускаю глаза, впиваюсь взглядом в экран, что резко темнеет. Это фотография. На ней я. С порванной майкой, задранной юбкой. С синяками, открытой грудью. С размазанной тушью, сигаретой во рту. И я в бессознательном состоянии на кровати в той самой комнате. Боль и давление между ног возвращаются. Поднимаю голову, подавив желание сомкнуть ладони внизу живота, и взглядом встречаюсь с Фарджем. Понятия не имею, почему смотрю именно на него, может, потому что именно он видел меня в то утро? Парень перешептывается с ОʼБрайеном, но наш зрительный контакт не прерывает, и его друг хмурит брови, оторвавшись от телефона, поднимает голову, взглянув искоса на меня. Отворачиваюсь. Не могу больше. — Держи, Харпер, — учитель протягивает мне журнал, но не смотрю на мужчину, с нехарактерной для меня дрожью в ногах шагаю в сторону двери, чувствуя на себе непонимающий взгляд математика. На моем лице нет ярко выраженных эмоций. Нет конкретики. Я не понимаю, что именно чувствую. В голове одна мысль перекрывает все другие — уйти. Просто скрыться в укромном уголке, подальше. Взгляд замер, зрачки не двигаются, губы всё так же приоткрыты, но вдыхаю воздух через нос. Отключаюсь. Открываю дверь, выходя под давлением слов учителя, который пытается узнать, куда я собираюсь «держать» путь. Не даю ответ. Не могу заставить себя. Уйти. Уходи, Мэй Харпер. Ты повержена. Прими это. Шагаю, прихрамывая, ладони слегка приподнимаю, словно боюсь потерять равновесие, и сворачиваю в уборную, приближаясь к одной из грязных кабинок. Голова пуста. Состояние полного отсутствия. Телефон роняю на пол, пальцы не способны надежно держать предметы. Хватаюсь за дверцу кабинки, распахивая, и захожу внутрь. Ноги больше не в силах удерживать мое тело, поэтому опускаю крышку унитаза, медленно сажусь на неё, ладони покрыты холодным потом, и их я сжимаю между колен. Взгляд сфокусировать не выходит, поэтому просто смотрю вперед, затем чуть ниже, ещё ниже, ещё… Пока не упираюсь в плитку под ногами. Шмыгаю носом. Глаза заливаются слезами, меня буквально разрывает от эмоций, которые сдавливают шею, заставляя горбить спину. Сгибаюсь. Дрожащие губы сжимаю, стискиваю зубы, боясь разреветься в голос. Мычание. Из носа начинает течь, поэтому прижимаю к нему кулак, закрыв мокрые веки. С трудом верится в происходящее. Между ног ноет. Ощущение такое, будто кто-то вбивает мне гвозди в живот, сверлит, вонзает иглы, тысячи игл — и всё это одновременно. Неосторожно вытираю щеки от слез, задевая ожоги от сигарет, и рыдания с новым стоном вырываются из меня. Накрываю одной ладонью часть лица, корчась, и начинаю сдержанно плакать, покачиваясь назад-вперед, словно убаюкивая себя. Все. Все они знают. *** — Хм, видимо, Харпер решила прогуляться, — с юмором у учителя математики хреново, но по классу все равно проходят тихие смешки. — Тогда я сам отмечу, — с каким-то негодованием произносит мужчина, будто это непосильный труд, и начинает скользить ручкой над журналом, перечисляя имена. Дейв кусает ногти, заусенцы, поглядывая в сторону окна. Он нервно притоптывает ногой, привлекая внимание Дилана, который не особо заинтересован в происходящем в кабинете, поэтому всё это время предпочел потратить на сон. Но поведение друга заставляет оторвать лицо от парты. — Прекрати, — просит, видя, как Дейв до крови кусает кожу пальцев, а сам с таким же успехом поправляет на голове капюшон. Все они с «приветом». У каждого своя странность, помогающая справиться с общественным давлением. — Ты тоже его получил? — шепотом спрашивает Фардж, наклонившись ближе к другу, а тот щурит веки, сонно интересуясь: — Что? Дейв начинает рыться в карманах, вынимая телефон, и ещё долгое время сидит молча, с серьезным выражением лица тыкая пальцем по экрану телефона, пока Дилан решает вновь прилечь, правда, ненадолго. Фардж дергает его за капюшон, вынуждая приподнять голову, и опускает руки под парту, поворачивая телефон экраном вверх, чтобы ОʼБрайен смог рассмотреть фотографию, вот только парню достаточно всего секундного взгляда, чтобы резко отвернуть голову в сторону. Он начинает потирать пальцами сухие губы, хмуро озираясь по сторонам, и, наконец, переводит внимание на друга, который продолжает вопросительно смотреть на него: — Тебе это приходило? — Я не обновлял почту лет с шестнадцати, — шепчет в ответ, нервно поглядывая на экран телефона, и морщит лицо, ворча. — Убери это. Дейв слушается и прячет мобильный аппарат обратно в карман, тяжело вздохнув: — Что-то мне подсказывает, что подобное получил не только я, — оглядывается на одноклассников, откашлявшись. — Интересно, кто так сильно не любит Харпер? — Она — стерва, — у Дилана имеются причины так говорить о девушке, но он сам понимает, что подобное уже выходит за рамки нормального, поэтому молчит, когда Фардж тихо шепчет: — Я, может, и ублюдок отчасти… — Только отчасти? — ОʼБрайен усмехается, и Дейв отвечает тем же, качая головой: — Я это к тому, что… — замолкает, решая не продолжать, и Дилан не требует этого. Они хоть и проводят время вместе, постоянно влезая в неприятности, но есть секреты, о которых им лучше умалчивать. Вот и Дейв сейчас вовремя затыкает рот, вновь начав кусать заусенцы. Странно, но именно он в данной ситуации лучше всех понимает чувства Харпер.