***
Взгляд направлен в потолок. Без особого интереса рассматриваю его, понимая, что краска начинает бугриться в некоторых местах. Долго ли ещё ждать обрушения мне на голову? Это убьет меня? Странные мысли, а ведь сейчас только утро. К слову, время уже поджимает. Может, притвориться больной? Мне не охота идти в школу. Уже второй день подряд. Дело даже не в том кретине, который не умеет воспринимать слово «нет». Не скажу, что он когда-нибудь мне сильно нравился, просто, люблю ощущать себя защищенной что ли. А внешне Джексон внушает чувство защищенности — он огромный, накаченный, сильный, лучший игрок в команде, вот только в голове две-три извилины. У дельфина мозг и то больше поди будет. Наличие силы — не главное. Главное — умение распоряжаться ею. А в тот день он явно направлял её не в то русло. Как и в предыдущие. Странно, что большинство парней уверены в своей неотразимости. Порой так и хочется опустить их лицом в грязь, чтобы не поднимали головы так гордо. Но, скорее, меня пару раз макнут головой в унитаз, чем я смогу вякнуть что-то внятное при них. Нечестно, что кому-то дана такая сила. А что, спрашивается, делать таким, как я? Поднимаю руку, разглядывая свое тонкое запястье. Оно сломается, если попытаюсь ударить кого-нибудь. Одеяло натягиваю на грудь, прислушиваясь к тишине, что царит в моей комнате. Стены увешаны разными побрякушками, фотографиями, полки занимают плюшевые игрушки, а с календаря на меня смотрит какая-то диснеевская принцесса. Что вас окружает, тем вы и являетесь. Бред. Даже объяснять мое мнение на этот счет не охота. — Лили? — голос матери — и дверь без моего разрешения войти раскрывается. Женщина в розовом платье смотрит на меня. На её ушах сережки-клубнички, бусы из жемчуга отяжеляют шею. Поворачиваю голову, тихо набрав воздуха в легкие, чтобы заговорить. — Всё ещё нехорошо? — мать смотрит на меня, моргает слишком редко, и это напрягает. Она всегда, если хочет что-то узнать, сверлит объект своего внимания стеклянным взглядом. — Да, — отвечаю быстро, не давая ей подумать, что я могу лгать. Тогда-то в её глазах появляется теплота. Женщина кивает, сжав губы: — Да, выглядишь плохо. Тебе что-нибудь принести? — Я сама спущусь, — не хочу из-за своего внутреннего состояния пропускать семейный завтрак. Отец не любит этого. — Хорошо, — мать уходит, но дверь оставляет открытой. Как всегда. Это её вечное желание присматривать за мной… Оно с каждым годом напрягает всё сильнее. Надеюсь, на мою личную жизнь это не повлияет. Хотя, кого я обманываю. Через силу поднимаюсь на кровати, спуская босые ноги на холодный пол, хотя рядом лежит пушистый розовый ковер. Повторно заглатываю воздуха в легкие, чтобы встать, качаюсь на носках, разводя руки в стороны, чтобы обездвижить себя. Голова идет кругом от голода. Надо было вчера выпить сока. Начинаю заправлять кровать, стараясь избегать взглядом распахнутое окно, но всё равно поднимаю голову, разглаживая ткань розового одеяла. Вижу силуэт. Неужели, он встал сегодня с кровати? Вчера он весь день провалялся. Нет, я не слежу за ним, но… Неважно. Просто меня беспокоит то, что после полученных травм он так долго не покидал комнату. Уверена, досталось ему сильно. Джексон не слабак. Вспыльчивый. Встаю на кровать, подходя ближе к подоконнику, и резко прячусь за стену, когда Дейв проходит мимо окна. Моргаю, борясь с головокружением, и набираюсь сил для того, чтобы выглянуть. Пальцами сжимаю розовые шторы, отодвигая их в сторону, и выглядываю, сразу же замечая худого парня, который стоит на месте, кажется, напротив зеркала. Неуверена, там ли оно стоит, но Фардж крутится возле него довольно часто. Обычно он оголяет торс, чтобы рассмотреть ссадины и синяки. А я в это время наблюдаю за ним. Практически не знаю его, и не имею права знать, но вопросы всё равно рождаются в голове при виде очередных безобразных порезов или ожогов на его коже. Чем он занимается, когда пропадает целыми ночами и днями? Кто он вообще? Откуда берутся эти травмы? Может, он вовсе нехороший человек, но… Но он же помог мне в тот вечер, значит, нельзя смело утверждать, что он, как говорит мать, бандит какой-то. Задумчиво наклоняю голову к плечу, опуская взгляд ниже. Он спит в джинсах? Не знаю, отчего, но начинаю улыбаться. Этот парень странный. Очень. И я не вижу в этом ничего плохого. Вздрагиваю, еле удержавшись на ногах, когда Дейв резко оглядывается, встретившись со мной взглядом. Получаю подобие невесомого удара в лицо, поэтому отскакиваю в сторону, зашторив окно. Громко вдыхаю кислород, чувствуя, как сердце увеличивает темп. Удивленная своей реакцией, смотрю вниз, медленно осознавая, что этот тип только что поймал меня за подглядыванием. Боже, почему именно я веду себя, как ненормальный сталкер? Опускаю руки, качнув головой, и оглядываюсь, понимая, что шторы закрыты не до конца, поэтому Дейв все ещё может увидеть меня, так что сдаюсь, быстро покидая комнату. Поздравляю, Лили. Ещё один человек считает тебя странной извращенкой. Розовые обои, светлый паркет, огромные картины в узорчатых рамах. Сладкий запах от ароматизированных свечей врывается в ноздри, и мне не избавиться от привкуса приторной клубники на языке. Белый пушистый кот с розовым ошейником с благородным и гордым видом шагает рядом со мной по коридору. Вокруг слишком много осветительных приборов. Спускаюсь вниз, но неожиданно для самой себя притормаживаю, так и не выходя на кухню. Стою у подножья лестницы, переминаясь с ноги на ногу, и оглядываюсь, бросив взгляд в сторону задней двери, что выходит на террасу. Моргаю, неуверенно почесав переносицу, и делаю немного скованный шаг в сторону выхода на задний двор. Слышу голоса отца и матери. Они уже сидят за столом и ждут меня, но ничего, что я немного заставлю их подождать, так? Играю с огнем. Тихо дышу, касаясь пальцами ручки двери, и осторожно толкаю её, чтобы открыть. Холодный воздух пробивается сквозь тонкий слой кожи, вызывая мурашки, но не собираюсь останавливаться, поэтому с опаской осматриваюсь по сторонам, не слыша шагов за спиной. Родителей пока не волнует мое долгое отсутствие, так что у меня есть время. Босыми ногами ступаю по поверхности террасы, тихо прикрыв дверь до щелчка, и поворачиваюсь всем телом к ступенькам, по которым спускаюсь, обняв себя руками. Растираю кожу плеч, даже не надеясь немного согреть себя. Я должна поговорить с ним. Убедиться, что он не сильно пострадал по моей вине. Не люблю ощущать себя виноватой. Быть может, мне станет легче, если я извинюсь за Джексона? Верно. Думаю. Быстро подхожу к забору, наклонившись, и переставляю коробки с садовыми приборами ближе, встаю на них ногами, тонкими пальцами взявшись за забор, и собираю остатки подобия сил, заставляя свою ногу подняться. Руками подтягиваю тело, перелезая через ограду, и спрыгиваю на мягкую траву, почувствовав укол боли в стопах. С испугом замираю, прислушиваясь к звукам, но никого голоса матери или отца не слышу, поэтому быстренько миную расстояние от забора до террасы, поднимаюсь по ступенькам, но приходится померзнуть на холоде до того, как взять себя в руки и постучать по двери. Обнимаю себя, пытаясь унять дрожь в коленях и стук зубов. Постоянно оглядываюсь на свой дом, боясь встретиться взглядом с матерью, которая в любую секунду может выйти на террасу. От ожидания потеют ладони, но все тело охватывает какой-то неприятный жар, похожий на озноб. Наконец, дверь открывается — и на меня изумленно смотрит старушка. Да, я понимаю ее удивление, но прежде чем она успевает что-либо сказать, прошу прощения за то, что тревожу: — Извините, а Дейв… — А, так ты к Дейву, — старушка быстро перебивает, оглянувшись назад. — Дейв, к тебе пришли. Мой рот открывается от внезапности происходящего, ведь мне хотелось просто спросить, как он себя чувствует, но мило улыбающаяся старушка всё понимает иначе, заставляя меня от напряжения прекратить дышать. Слышу шаги. Кажется, парень первым делом направляется в сторону входной двери, но понимает, что зов вовсе не оттуда, поэтому разворачивается на пятках. — Кто там? — спрашивает у старушки, сворачивая к нам, и ответ ему вряд ли требуется, но старушка все равно говорит с улыбкой: — Лили пришла, — думаю, она больше радуется тому, что парень вообще вышел из комнаты, пожилая женщина ласково касается его плеча, обходя, чтобы оставить нас наедине, и мне приходится с трудом сдержать свое желание сбежать прочь. Вижу, что Дейв сам не знает, что сказать, поэтому потерянно оглядывается на старушку, которая уже скрывается с глаз. Борюсь с собой, продолжая сжимать пальцами плечи, чтобы унять дрожь, и мне стоит больших усилий вскинуть голову и улыбнуться: — Я просто хотела узнать… — замолкаю. Фардж не хмур. Не выглядит злым или раздраженным. Как бы так сказать. Он будто не знает, как себя вести. С таким же напряжением переступает с ноги на ногу, как и я, поэтому, понимая, что не одной мне неловко, становится легче говорить. — Как ты вообще? — вопрос звучит необычно. И Дейв долго думает над ответом, опустив беглый взгляд на мои босые ноги. За эту секунду успеваю разглядеть его покалеченное лицо. Выглядит плохо. Проглатываю смущение, когда что-то внутри меня подсказывает, что парень вовсе не собирается отвечать. Это странно, но, по-моему, он просто не знает, как и что сказать, поэтому стоит, молча, создавая вокруг нас ещё больше неловкости, чем это возможно. Так что говорить приходится мне: — Ты ходил в больницу? — от этой наигранной улыбки болят щеки, но без неё я буду ощущать себя зажато. Если один из собеседников в себе, то другой должен помочь ему выбраться. Но с Дейвом всё сложнее. Он даже не поднимает взгляд на мое лицо, продолжает сверлить пол, будто разглядывает на нем нечто более интересное, чем я, и меня это начинает задевать. Хотя, у него в наличии все причины, чтобы злиться на меня. Он ведь злится, так? Просто, я не вижу этого. Он «никакой». Абсолютно. Проверяю, вышла ли мать, и успокаиваюсь, понимая, что ещё есть время, поэтому делаю шаг к парню, чтобы не напрягать голосовые связки: — Я просто хотела извиниться за Джексона, — говорю, надеясь вывести Дейва на разговор, но он просто пожимает плечами. Просто пялится в пол. Просто тихо дышит. Откашливаюсь, нервно облизнув сухие губы: — Надеюсь, всё быстро заживет, — говорю искренне и немного мнусь, прежде чем отвернуться и спуститься вниз по ступенькам. Руки опускаю вдоль тела, быстро шагая обратно к забору, но притормаживаю, не находя ничего, на что можно было бы встать. Вариант пройти через входную дверь не пойдет. Не хочу, чтобы родители знали, что я покидала дом. Встаю на носки, начиная тянуться к верху забора, и подпрыгиваю, понимая, что со стороны выгляжу глупо, но мне не привыкать. Из-за постоянного ощущения слабости я крайне неуклюжа, так что друзья часто посмеиваются надо мной. Ничего страшного. Это можно понять. Готовлюсь подпрыгнуть выше, чтобы ухватиться, но мою попытку рушит Дейв, который появляется сбоку. Он не смотрит на меня, но я вижу, с какой осторожностью он поглядывает в сторону моего дома. Понимает причину моего беспокойства? Вряд ли. Фардж откашливается, сглотнув с особым трудом, будто его глотка забита камнями: — Давай… — опускает взгляд, неуверенно встав позади меня. Я ощущаю всю его скованность и нахожу её по-настоящему забавной, поэтому еле скрываю улыбку, ничуть ни вздрагивая от прикосновения холодных рук. Парень сдавливает ими мою талию, и, если честно, он выглядит так, будто не сможет поднять меня, даже при моем весе, и какого мое удивление, когда понимаю, что отрываю ноги от холодной травы, задорно подергав ими на весу. — Что ты делаешь? — мне показалось, или он пустил смешок. — Ничего, — быстро отвечаю, напрягая слабые руки, чтобы опираться всем телом на забор, и перебрасываю одну ногу, затем другую, после чего спрыгиваю на землю. Но второй спуск дается тяжелее. Стопы прознает боль, вынуждающая меня тихо промычать и кожу запястья зажать зубами. Опускаюсь на корточки, свободной рукой начинаю надавливать на ноги, поглаживая их, чтобы боль утихла, и я смогла добраться хотя бы до террасы, но попытка встать не удается. Боже, и как мне объяснить матери, что я делала здесь? У самого забора. Кстати, этот самый забор тихо трещит, после чего рядом со мной на ноги приземляется Дейв. Теперь я вздрагиваю, подняв на него взволнованный взгляд, но не успеваю попросить его уйти, ведь не хочу лишних проблем. — Ноги надо напрягать, — говорит, но без укора. Говорит просто. Смотрит просто. Пожимает плечами просто. Словно, это обыденная ситуация для нас. — Порядок? — спрашивает, присев на корточки, подобно мне, и я быстро, нервно киваю головой, шепча и нагло давя ему рукой на плечо: — Да-да, иди, — поглядываю в сторону террасы, сглотнув. И теперь камни в глотке у меня. Так как Дейв, наконец, смотрит мне в глаза. Но опять делает это быстро. Откашливается, встав и заодно потянув меня за плечи наверх. От боли в коленях и ступнях хочется кричать и колотить парня, но понимаю, что он не виноват, поэтому благодарю кивком, опираясь одной ладонью на забор, и прошу поспешно: — Давай, всё, уходи, — хочу толкнуть его, чтобы он поскорее перелез обратно, но Фардж вряд ли понимает открытые намеки. Парень только посматривает в сторону моего дома, потянув меня немного вперед, и я пищу, пальцами обеих рук сжав ткань его футболки. Больно. Чертовски больно, что даже слезы вот-вот выступят на глазах. Этого не хватало. Дейв продолжает поддерживать меня за плечо, делая один шаг в сторону террасы, при этом его взгляд внимательно следит за моими ногами, что немного сковывает меня. Смущением заливаются щеки от осознания того, что парень помогает мне дойти до террасы. И я не могу пока испытать должной благодарности, ведь боюсь, что кто-нибудь увидит его здесь. Моя мать придет в ярость. А мне не нравится приносить другим проблемы. До ступенек террасы остается ещё пару шагов, как очередная волна боли вынуждает вскрикнуть и опуститься обратно на корточки. Дейв садится за мной, молчит, ничего не говорит, пока я потираю колени, стараясь справиться с покалыванием. Хочется попросить прощения за приносимые неудобства, но не успеваю. Ведь скрипит дверь. Вскидываю голову, напугано взглянув на мать, которая первым делом смотрит на меня, только после переводит свой животный взгляд на Дейва, как будто он в данный момент прижимает острый нож к моей глотке, намереваясь перерезать её. Моя мать привыкла оценивать людей по внешности. — Какого… — она рычит, повернув голову, и зовет разгневанным голосом отца, и я толкаю Дейва от себя, сев на мокрую траву. Боюсь даже взглянуть на него, иначе сгорю со стыда и от вины, что разжигается в груди: — Прости, — прошу, но вряд ли он слышит, ведь уже разворачивается, быстро добравшись до забора и перебравшись на свой участок. Сжимаю пальцами траву, вырывая её из земли, и понимаю, что не могу позволить себе разреветься, иначе мать подумает, что причина моих слез — это Фардж. Мне правда очень жаль, что его воспринимают таким образом. Какого ему жить с этим?***
Салонный воздух автомобиля отдает чем-то кислым, и я почти уверен, что очередная еда Фарджа, которую он где-то здесь забыл, просто медленно тухнет. Разбираться с этим лень, поэтому дождусь его «морального» освобождения, чтобы он сам устранил источник неприятного запаха, который умело скрываю за дымом никотина, напряженно покуривая за водительским сидением. Смотрю на экран своего телефона. Дейв не отвечает, значит, ещё не готов. Трогать его не стоит, по себе знаю, какого это — сидеть в своей гребаной комнате с ощущением, словно всё поганое этого мира оседает именно в твоей голове. Прячу телефон в карман кофты, с неприятным желанием затягивая больше дыма в глотку, после чего вовсе проглатываю его, бросив косой взгляд в сторону запасного входа в школу. С парковки все обычно делают круг, обходя здание, чтобы с пафосом зайти в школу через главные двери, но это желание «быть у всех на виду» мне никогда не было и не будет родным. Поэтому скромно и тихо проберусь в здание через двери спортивного зала. Докуриваю третью за это утро сигарету, вновь лезу в пачку, с горестью понимая, что осталось только пять штук. До конца дня не хватит. Со злостью запихиваю сигареты обратно в карман. Не помню, с каких пор любая мелочь способна вывести меня из равновесия. Стоп, мною было упомянуто «душевное равновесие»? Дерьмово. Подобный бред мало кому знаком. Чем, интересно, оно достигается? Внимательно смотрю на рюкзак, где лежат таблетки, которые я отсыпал себе. Харпер заметила пропажу? Если выставит счет, я с удовольствием выблюю ей все таблетки обратно. Самому тошно, что тайно, но пользуюсь этими капсулами, хотя понятия не имею, что «они такое». Главное, что Дейв подметил, как они помогают мне. Остальное можно и отложить на потом. Рядом с рюкзаком спортивная сумка с битой внутри. Отлично. Таблетки или бита? Таблетки не помогут в случае атаки. Бита? Ею я могу сломать всем зубы. И не только. Такое чувство, что реальный мир — это поле боя. Как-то нам проводили лекции по психологии и социальному устройству общества. Мир вокруг — это механизм. Целый, общий, имеющий множество нитей взаимосвязи, и если ты не вписываешься в него, не налаживаешь отношение, то являешься «исключением». Человек не может жить вне общества — вот, что сказал психолог, обученный в каком-то сраном институте педагогики. Но проблема в том, что ни слова не было сказано про противостояние этому самому «идеальному» на вид обществу. Словно основная задача каждого человека — найти свое место в стаде, быть в стаде. Иного варианта не дано. Люди — социальные животные. Ключевое слово «животные». Вздыхаю, проводя ладонью по волосам, и натягиваю на голову капюшон, еще раз оценивая свои возможности на этот день, и в итоге пальцами сжимаю ремень рюкзака, готовясь выйти из автомобиля, но притормаживаю, видя, что у запасного входа толпятся парни. Ребята, которым лень курить возле школы, или они просто курят что-то запретное. Вроде косяки в руках. Прекрасно. Со злостью прижимаюсь спиной к сидению, бросая рюкзак обратно, и смотрю на наручные часы. Минут десять от урока прошло. Вновь на компанию парней, которые ржут, как кони при очередной затяжке. Они явно делают это не часто, поэтому реакция организма на травку выдаст их перед учителями. Не скажу, конечно, что сам умею скрывать свою «поддатость», но ржать в голос во время курения меня не тянет. Совершенно. Хочу пока бесцельно уставиться в телефон, но взгляд мечется от экрана обратно в сторону окна дверцы машины, когда замечаю знакомую фигуру. До раздражения знакомую. Харпер спокойно шагает к дверям, у которых толпятся парни, и ничуть не вертит головой, когда те начинают что-то ей говорить, при этом без конца хохоча, как кретины. Девушка даже не переводит на них взгляд, оставаясь внешне спокойной. С чего вдруг она заходит в школу через запасную дверь? Прежде чем скрыться на лестничной клетке, получает шлепок по заднице от парня, который без остановки жует косяк. И… И ничего. Абсолютно. Проходит дальше, не оборачиваясь, не высказывая замечания, словно это не её только что хлопнули. Совсем не похоже на Харпер, которая от злости носится из стороны в сторону, кричит и рвет волосы. Даже столь естественного для неё взгляда, полного злости, я не заметил. Не скажу, что меня это особо заинтересовало. Просто и без того делать в машине нечего. Тем более, с удовольствием бы посмотрел на то, как эта девка злится. Если кто-то раздражает её, я странным образом получаю наслаждение. Наверное, я просто кретин. Или излюбленная фраза Дейва: «Клиника по тебе плачет». Сижу в ожидании ещё минут пятнадцать, после чего компания парней возвращаются в здание школы, освобождая мне путь. В коридорах уже тихо, если не учесть громкий гул, льющийся из-под дверей кабинетов. По крайней мере, меня не волнует, что кто-то пихнет плечом. Дейва нет, так что стоит быть предельно аккуратным. В неприятном состоянии я не смогу даже банку с таблетками открыть. Беспомощное чмо. Поправляю ремни рюкзака до того, как войти в кабинет, дверь которого открыта, поскольку учитель ещё отсутствует. Громкие голоса разливаются, к счастью никого моя личность не интересует, поэтому особого внимания мое появление не достойно. Немного мнусь, с хмурым видом изучая класс и свободные места. Кабинет химии — отвратительное место, в котором столы стоят по два, напротив друг друга, то есть за одним, как учитель это называет, «кораблем» сидят четверо учеников. Вижу только два свободных места, напротив которых уже сидят два парня. Кажется, их другу я сломал в прошлый раз нос. Мне уже нравится. Но без биты чувствую себя не так уверенно, как мог бы, правда, все равно с довольным чувством подхожу к парте, видя, как меняются выражения лиц соседей при виде меня. Снимаю с плеч рюкзак, садясь на стул, правда, ноги не вытягиваю, всё-таки скрыто осторожничая. Никто не должен знать, что я намеренно избегаю прикосновений. Тогда мне точно не выжить. Одно из ведущих правил этой жалкой жизни — уметь скрывать слабости. Ни одна живая душа не должна даже догадываться о твоих больных местах, иначе ты — труп. Вообще лучше обладать способностью молчать. Всё, когда-то сказанное тобой, будет использоваться против тебя. Стучу пальцами по поверхности парты, зло щуря глаза, когда один из парней с раздражением смотрит в мою сторону, начиная что-то шептать другу. Девчонки. Такие только и умеют, что языками чесать, а на деле… К черту. Мне даже думать о таких противно. Голова и без того забита дерьмом до краев. Шаги за спиной. Не оглядываюсь, только ощутив нормальный для меня холодок, что ежит по спине, вызывая неприятную ответную реакцию в виде скручивания желудка. Сбоку появляется Харпер, которая слишком просто говорит: — Вот, где ты, — звучит странно, и это вынуждает меня поднять на неё хмурый взгляд. Девушка роется в своей сумке, вынув лист бумаги, напомнивший мне бланк, и протягивает мне. — Что это? — меня злит тот факт, что она заставляет меня обращать на неё какое-то внимание, и тем более открывать рот, когда говорить с кем-то мне не охота. — Вчера ты рано ушел, — Харпер слишком спокойна. И это раздражает. Откуда в ней подобное? Равнодушие? Что это за херня? — Опросник. Твое будущее, выбрал ли ты профессию… — немного замолкает при виде моей недоброй ухмылки. Будущее? Профессия? Она прикалывается? — Учителя думают, что в нашем возрасте мы уже знаем, кем хотим быть и чего хотим от жизни, — Харпер откашливается, и я невольно, к своему же раздражению, подмечаю одну деталь, пока девушка пытается пояснить мне суть заполнения. Она не смотрит мне в глаза. Признаюсь, я замечал эту странность ранее, и меня крайне злило то, что именно мне в глаза она не боялась смотреть. А мне нужен был страх, чтобы чувствовать себя увереннее. И сейчас я его не получаю. Да, Харпер не выходит на зрительный контакт со мной, но при этом не вижу, чтобы она испытывала страх по отношению ко мне. Тогда, с чего внезапно прекратила смотреть на меня? Из личного отвращения? Такое объяснение было бы кстати, ведь я чувствую то же самое. Девушка кладет лист на парту, не обращая внимания на шуточки со стороны парней напротив, которые продолжают осыпать её пошлостями. Харпер явно перепила своих таблеток. Её спокойствие не выглядит естественным. Отвлекаюсь, когда в кабинет входит тот парень, которому я сломал нос. Он с удовольствием направляется в нашу сторону, видимо, желая занять место рядом со мной, и я автоматически настраиваю себя на драку. Если бить, то первым. Но больше всего напрягает то, что этот тип может просто случайно задеть меня рукой или ногой. Тогда всё рухнет. Парень уже отодвигает стул, и невольно сжимаю губы до бледноты, готовясь к любой физической или психологической атаке, но происходит следующее. И не скажу, что я сильно этому рад. — Это мое место, — голос Харпер звучит громко, уверенно, слова произносит твердо, не запинаясь, даже с капелькой угрозы. Продолжаю смотреть в стол, чувствуя себя жалким, когда девушка плечом нарочно задевает парня с пластырем на переносице, и садится на стул рядом, заранее отодвинув его дальше от меня. А недовольный тип, хоть что-то и ворчит, используя при этом матерное обращение, но уходит. И Харпер даже не отвечает. Она спокойно принимается за подготовку к уроку, вынимая все необходимые вещи. Не смотрю в её сторону. Стараюсь даже успокоить свое тяжелое дыхание. Злость разжигается, но теперь хорошо осознаю, что это разъедающее чувство вызвано в первую очередь моим бездействием. И парни напротив тоже понимают это, поэтому довольно замечают, произнося с укором: — С каких пор за тебя местная шлюха вступается? Исподлобья смотрю на одноклассника, и тот поднимает брови, довольно закусив губу, после чего продолжает, уже переводя внимание на Харпер: — Он тебе хорошо платит за услуги что ли? Явные оскорбления не находят ответной реакции со стороны девушки, которая игнорирует, обратившись ко мне: — Ты заполнишь бланк сегодня? Мне нужно отдать до конца учебного дня, — не смотрит в мою сторону, и я слишком раздражен, чтобы нормально отреагировать, поэтому специально добиваюсь её злости: — Нет, — грублю, кинув быстрый взгляд на ее профиль. Хочу вызвать отрицательные эмоции, но получаю… Нет, ничего не получаю. Словно мною вообще ничего не было сказано в её адрес. Харпер спокойно открывает тетрадь, взглядом скользит по записям, повторяя материал. Меня злит… Меня злит то, что только я злюсь? Это даже в моей голове звучит неправильно. Она тоже должна грубить, должна смотреть с раздражением. Она не дает мне того, чего я хочу видеть. И с каких пор я чего-то от неё хочу? К черту.***
Мною была оставлена злость к тебе
Успеваю. Успеваю высыпать пару таблеток себе в ладонь и сунуть их себе в рот до того, как в раздевалку входят девушки, одноклассницы. Прячу баночку в сумку, взяв бутылку воды, и отпиваю, глотая капсулы. Не скажу, что у меня были хорошие отношения с ними. Мы как бы держали друг друга в нейтралитете, а теперь, после, назовем это, скандала они либо вовсе не замечают меня, либо подшучивают. И иногда слишком жестоко. Знаю, что они поглядывают на меня, но переодеваюсь спокойно, гордо подняв голову. В такие моменты забываю о наличии комплексов, лишь бы чувствовать себя полноценной. Никто не должен видеть меня другой. С меня довольно. Развешиваю вещи на крючки шкафчика, поставив сумку на полку, и закрываю дверцу, который раз задумываясь о предложении в комитете — сделать замки в раздевалке. Вещи-то иногда пропадают. Не смотрю по сторонам, направляясь к двери, чтобы выйти в зал. Собираю волосы в хвост, ногой толкая дверь раздевалки, чтобы девушки прекратили визжать, как чайки, ведь парни проходят мимо, заглядывая. Никакого уважения. Ни к другим, ни к себе. В зале прохладно. Надо было взять кофту. За большими окнами серое небо, крупные дождевые капли стекают вниз, оседая на подоконнике и открытых створках. Переступаю с ноги на ногу, оглядывая светлый зал с зеленым полом, и понимаю, что вышла сюда довольно рано, несмотря на прозвеневший минуту назад звонок. Пока здесь на лавочках сидят только парни. К ним идти не охота. И в раздевалку возвращаться желания нет, поэтому остаюсь у входа, опираясь спиной на холодную бледно-желтую стену. Складываю руки на груди, тихо вздохнув. В голове ни одной мысли. И это поистине прекрасное состояние — заслуга таблеток. Которых осталось мало. Половина банки куда-то пропала, и я догадываюсь, куда именно. Мельком бросаю взгляд на парня, вошедшего в зал в своей кофте с капюшоном, и интуитивно делаю шаг в сторону, отвернув голову. Дилан топчется на месте, сунув ладони в карманы джинсов. Не занимается? Оглядывается, резко отступив в мою сторону, так что приходится ещё отойти, чтобы сохранить безопасное расстояние. Безопасное расстояние для него. В зал входит компания парней. С ними тип со сломанным носом. Теперь понятно. Они весь день задевают ОʼБрайена словесно. Уверена, в конечном итоге всё перейдет во что-то большее. — Эй, чудик, где твой наркоша? — парни явно не могут просто так пройти мимо. Животные. Наркоша? Это Дейв? Кстати, он уже пару дней отсутствует. Может, позвонить и спросить, как он себя чувствует? Всё-таки от Дилана ему сильно досталось. — У тебя проблемы? — ОʼБрайен не был бы собой, если бы не ответил. Он хоть и признает свою слабость, но слишком горд, поэтому не двигается с места, когда парни подходят ближе, буквально огибая вокруг. Моргаю, опуская взгляд в пол, и краем глаза слежу за происходящим. Лучше бы Дилан держал язык за зубами. Одно касание — и он будет валяться на полу, пока все вокруг смеются до упаду. Тогда ему вряд ли удастся выжить в нашей школе. Его слабость — это тайна. И мне не в тягость её хранить. — Нет, — парень с пластырем и неприятной улыбкой чешет переносицу пальцем, ухмыляясь. — Мы с тобой не рассчитались, помнишь? — подходит ближе к Дилану, и тот переводит на него хоть и хмурый, но спокойный взгляд. Все остальные продолжают стоять на месте, создавая видимость силы. Действительно. Люди, не чувствующие себя сильными, собираются в стадо. А потом идут в атаку. Даже не удивлена подобному. ОʼБрайен долго сверлит его взглядом, выдавая то, чего я мало ожидаю от него: — Не помню, — это такой незаметный жест. Он как бы дает понять, что даже не помнит произошедшего. А это значит, что этот парень — никто. Правильный шаг. Но тип пластырь-нос лишь противно смеется, сделав ещё шаг: — Всё шутишь, — переглядывается с друзьями. — А может того, — кивает головой в сторону запасного выхода. — Обсудим? Хмурю брови. Всё выходит на новый уровень. Физический. А у Дилана даже биты нет. Официально заявляю — ОʼБрайен гордый кретин. Он должен отступить. Прямо сейчас. Пока еще есть время. — Обсудим, — Дилан шепчет хрипло, не сводя взгляда с уже настоящего противника, который кивает головой, а все парни нарочно сужают круг, а ближе всех подходит Койл, поправляющий пластырь на переносице. И да. Я ненавижу себя за то, что чувствую в данный момент. Нет, мне не жалко Дилана. Я просто ставлю себя на его место. Что чувствует человек, боящийся прикосновений, когда его окружают столько людей. Вижу, как напряжены руки ОʼБрайена. Он ничего не может. И он это знает. Но не отступает. Достойно ли это уважения? Спорно. Не знаю, что двигает мной в данный момент, но злость рождается внутри даже не на парней, которые ржут, как кони, а именно на общество, что допускает появление таких аморальных уродов, одним из которых является сам ОʼБрайен. И я в том числе. Но сейчас это не важно. Важно то, что я толкаю его. Плечом пихаю одного из парней, тонкими руками толкая в грудь Койла, заставив того отступить назад. С шоком во взгляде парень смотрит на меня, краснея от злости, в то время, как его друзья начинают ухать и охать, как кретины. Но зато они все отступили назад. И мне теперь слышно тяжелое дыхание Дилана, которое он скрывает, прижав кулак к губам. — Опять шлюха вступается, — Койл усмехается. — Серьезно, ОʼБрайен, сколько ты ей платишь за услуги? Не улыбаюсь. Серьезно смотрю на парня, не выдержав и шикнув: — Пошел ты. — Что не так, Харпер? — Койл вновь пользуется своим положением и переглядывается с друзьями, которые ощущают уверенность в себе, находясь исключительно рядом друг с другом. — Правда глаза режет? Боишься потерять стоящего клиента? Ведь так? С чего тебе тогда вообще встревать? Не могу не усмехнуться и качаю головой: — Тяжело тебе, убогому, эта логическая цепочка далась, — шепчу, и парень слышит, поэтому в следующий момент его тяжелая ладонь пихает меня назад, но, несмотря на неожиданность действия, мне удается отступить к стене, чтобы не задеть Дилана, который отводит взгляд в сторону, вынимая руки из карманов кофты. — Если во рту у шлюхи нет члена, ей незачем его открывать! — сказанное Койлом остальные воспринимают с восторгом. Ублюдок, я тебя… Койл делает ещё шаг ко мне, явно желая окончательно подавить меня и физически, и морально: — Есть, что сказать? — специально давит, вынуждая меня ниже опустить взгляд и спиной вжаться в холодную поверхность. И чувствую, как спокойствие покидает мое тело. Мне нужны таблетки. Но толчок. И я мало ожидаю этого. Но оно происходит. ОʼБрайен, видимо, вкладывает в этот жест столько сил, чтобы точно сбить Койла с ног. Я понимаю его тактику. Если бить, то сильно. И Койла буквально откидывает назад. Он падает на задницу, а его друзья даже не успевают среагировать, ведь в следующую секунду Дилан срывается с места, помчавшись прочь из зала. И лишние слова не нужны. Вся компания кидается вместе с Койлом за ним. Стою на месте, заморгав, и второй раз за несколько минут понимаю, что… Что ничего не понимаю. Просто выбегаю за ними в коридор, сталкиваясь с одноклассницами, которые пихают меня в сторону, поэтому плечом задеваю дверь, бросаясь вперед. Какого черта этот тип встревает? Я же специально… Специально хотела отвести от него внимание. Со мной эти парни бы ничего не сделали. Они хоть и ублюдки редкие, но девушку бить не станут. Слишком много гордости в одном человеке. Выбегаю на лестничную клетку, уже слыша ругань с нижнего этажа. Они определенно догнали его. И черт знает, что сейчас будет. — Эй! — спрыгиваю со ступенек, руками пихая одного из парней, который загораживает мне обзор. Койл самодовольно улыбается, пока несколько других парней держат Дилана под руки, и я вижу, что он уже еле стоит на ногах, но все воспринимают это, как усталость от бега. — Ты невыносливый ублюдок! — Койл ногой бьет его в грудь, и его друзья отпускают Дилана, который садится на колени, руками опираясь на пол, чтобы не рухнуть окончательно. — Так много пафоса, а на деле… — Койл вновь бьет, но уже по голове, и я вздрагиваю. Он ведь покалечит его. — Давай, вставай! — Койл вытирает потные ладони о футболку. Дилана трясет. Еще немного — и его стошнит. Если я вижу, в каком он состоянии, если слышу, как он хрипит, то и все вокруг лицезреют это. И с особым удовольствием. — Хватит! — кричу на Койла, который прицеливается, чтобы ударить ОʼБрайена в лицо. Хочет сломать в ответ его нос? — Эй! — пихаю парней по бокам, пробравшись к «главному уроду», и толкаю его в плечо, продолжая кричать: — Мне позвать учителя?! Что вы устроили?! — Проваливай к черту! — Койл не стесняется в ответ оттолкнуть меня, так что еле удерживаюсь на ногах, отскочив назад. — Я позову учителя! — не отступаю. — Это все, что ты можешь, блять?! — не знаю, к кому обращается Койл, но удар приходится опять по голове Дилана, которого сковывает судорога — и его начинает чем-то рвать. Все вокруг с отвращением морщатся, продолжая обливать его грязью, а один из парней даже плюет в его сторону, что кажется мне уж совсем диким. — Видел бы ты себя со стороны, кусок помои, — кто-то ругается, ударив ногой по локтю Дилана, видимо, рассчитывая, что парень не выдержит и рухнет лицом вниз, но он держится, продолжая задыхаться. Мой взгляд мечется по лицам парней, а воздуха в легких начинает не хватать для здравого мышления. Словно действие таблеток прекращается. Пальцами оттягиваю локоны волос, лохматя, и не понимаю, отчего начинаю крутить головой, всё-таки не стерпев: — Пошли все отсюда! — кричу, начиная толкать всех без разбора. Просто пихать, бить, колотить, пинать ногами. Думаю, со стороны я выгляжу убого, поэтому парни смеются, не воспринимая меня всерьез. — Уходите! — толкаю Койла, который без особого труда перехватывает мое запястье, пнув меня ногой по коленке. Боль. Настоящая знакомая физическая боль — и я уже сижу на полу, прижимая обе ладони к коленной чашечке. — А сколько слов-то было, — Койл смотрит на Дилана, тяжело дыша. — Даун, — плюет в сторону поверженного, качнув головой. — Идемте. Смотреть противно, — с отвращением морщится, бросив на ОʼБрайена такой взгляд, словно вместо него лежит кучка собачьего дерьма. Еще несколько ударов, пара брошенных матерных слов — и они уходят. С громкими победными возгласами, которые не прекращаю слышать до тех пор, пока парни не возвращаются в шумный спортивный зал. Остаемся в тишине. В относительной, так как Дилан продолжает кашлять и хрипло пытаться вдохнуть кислород. Мне тоже надо успокоиться и перевести дух, поэтому не встаю, не двигаюсь с места, с ужасом вытирая пальцами скопившуюся соленую жидкость. Этого только не хватало. Не дай себе окончательно расклеиться, Харпер. Перевожу взгляд на ОʼБрайена. Ему нехорошо. Это явно, но понятия не имею, как ему помочь с этим справиться. И должна ли я вообще пытаться делать что-то для того, кто знать меня не хочет? Не обязана. Никому и ничем. В том числе Дилану. Парень пытается встать. Никогда не доводилось видеть настолько сильное дрожание всего тела одновременно. Будто по его организму пускают электрические разряды. Он старается отползти подальше от рвоты. Я не двигаюсь, продолжая смотреть в пол, пока парень валится набок, удерживаясь на локте, а второй рукой кое-как роется в кармане джинсов, и теперь вижу, что он так отчаянно пытается вытащить. Прозрачный маленький пакетик, который обычно используют для наркотиков, и в первый момент мне захотелось вскочить, чтобы отнять его, но вижу, что вместо наркоты в нем лежат мои таблетки. Все же он оставил себе какую-то часть. Продолжает лежать на боку, старается трясущимися пальцами открыть пакетик, но у него не особо выходит, поэтому осторожно, с внутренним противоречием привстаю, подползая к нему на больных коленях. И тут же замечаю агрессию. Никакого восприятия меня, как человека, который хочет помочь. Только нежелание признавать, что он сам не справится. Его раздражает то, что я пытаюсь помочь, что ему нужна моя помощь. Пускай злится на меня потом. У него на это ещё уйма времени. Но меня загрызет совесть, так что протягиваю руку, моргая, когда Дилан сжимает в ладонях пакетик, который хочу взять. Господи, не заставляй меня это делать. Сажусь ближе, набираясь отваги, прежде чем грубо схватить парня за запястья рук. И это помогает. Его вновь парализует, а кулаки разжимаются, поэтому пакетик оказывается на полу, и я быстро его беру, открывая. Высыпаю в ладонь три капсулы, всё-таки взглянув Дилану в глаза, которые он прячет, отводя в сторону и корчась от боли. Проглатываю ком в глотке, протягивая ему таблетки. Он не возьмет. Уж скорее помрет здесь, так что качаю головой, насильно вложив капсулы ему в одну ладонь и сжав её пальцы, чтобы он их не выронил. Да, его накрывает очередная волна судороги, но зато он точно не отпустит их. Быстро поднимаюсь, не разгибая до конца ногу с больным коленом, и так же поспешно покидаю этаж, практически убегая обратно в женскую раздевалку. То, что я делаю для него, это может являться неправильным. Мое сомнение не вызвано даже его отношением ко мне. Всё исключительно в моей голове. Источник моих проблем — я сама. И мне ничего не стоит помочь кому-то. Вот только что-то внутри продолжает жечься под ребрами от мысли, что помогаю не кому-то, а именно ОʼБрайену. Это не тот человек, которому стоит помогать, ведь в свою очередь он с легкостью лишает жизни других. И мне до сих пор непонятны мотивы его действий и поступков. И, если честно, разбираться в чужом мусоре не охота. Своего достаточно. И злость не отступает. Ведь я всё ещё чувствую, что в чем-то мы с ним похожи.