Молчи

«Да пошла ты к чертовой матери, слышишь! Проваливай! Уходи! Уходи! — громкие удары ногой по поверхности хрупкой двери. — Иди к черту! Убирайся, блять! Убирайся!» Внутри Лили необъяснимо сжимаются легкие. Она лежит на боку, спиной к зашторенному окну, и закрытые створки не изолируют её от шума и пьяных криков, исходящих со стороны соседнего дома. Девушка прикрывает уши ладонями, хмуро всматриваясь в темноту перед собой. Дверь комнаты приоткрыта. Её мать даже не думает оставлять её наедине с собой ночью. Это начинает надоедать. Роуз нуждается в личном пространстве сильнее, чем может себе представить. Лили задерживает дыхание, после углубляет его, надеясь, что таким образом добьется легкости в груди, но тщетно. Она поднимает взгляд выше. На тумбу возле кровати. Яблоко лежит на месте. Неприкосновенно. Девушка сглатывает, чувствуя, как живот скручивает от голода, но в безумной голове нет мысли о том, чтобы съесть фрукт. Ей нравится любоваться им. Она точно здорова? Вряд ли. Достаточно просто посмотреть на неё. На её бледную кожу, на какие-то безжизненные глаза, на синяки, получаемые от легкого прикосновения, на походку кривых ног, на движение тонких рук. Вы знаете, Лили чересчур неуклюжа. Грохот не стихает. Кажется, Дейв распахивает дверь. Теперь хорошо слышно, как кричит старушка и… И ещё какая-то женщина. Лили никогда раньше не слышала этого голоса. С чего вдруг Роуз так обеспокоена? Фардж даже не помнит её. Пф, конечно. Когда он помог девушке, ей было лет девять. И она была жутко «большой». В плане веса, так что… Даже родственники, давно её не видевшие, не признают. В восемь лет семья Роуз перебралась на эту улицу Лондона. Подальше от семейства Харпер, на что были свои причины, которые лично Лили никогда не считала весомыми. Будучи ребенком, забитым оскорбительными шутками про вес, Роуз не особо «светилась» на улице. Хуже всего то, что её перевели в другую школу. Там-то и происходил настоящий кошмар. До того момента, когда мимо школьных ворот проходил Дейв. Лили Роуз благодарна ему. А он, наверное, и не помнит. Очередной грохот. Что-то разбивается, после чего крик парня становится гораздо громче. Лили приподнимается на руках, повернувшись в сторону окна, и сдерживает вздох, хмуро смотрит перед собой, садится на кровати, опуская лицо в холодные ладони. Волосы в беспорядке ложатся на плечи. Девушка начинает нервно тереть пальцами угловатые коленки, опуская одеяло с тела. Медленно поворачивается, касаясь стопами ледяного пола. Обжигает, но она терпит, сильнее переживая из-за того, что не может противиться желанию помочь. Нет, хуже. Лили просто обеспокоена. Она не так часто видит Дейва таким. Он постоянно улыбается, или не смотрит на неё вовсе, а что происходит сейчас? Сейчас он вне себя. И Роуз это напрягает. Типичная ошибка людей. Если они не видят отрицательных эмоций на лице других, они мнимо считают, что у окружающих нет проблем. Но есть такие, как Фардж, как Харпер. Такие, которые никогда не откроют свои раны другим. Мрак ночи давит на плечи, девушка сутулится, касаясь пальцами дверной ручки, и выглядывает в полный темноты коридор второго этажа. Прислушивается. Где-то далеко звенит колокольчик на шее белого кота, что бродит по дому, строя из себя настоящего дикого охотника, хотя на самом-то деле его пузо давно мешает ему передвигаться быстро. Лили переступает порог комнаты, не веря, что от страха может настолько сильно сводить органы. Она даже в туалет ночью не выходит, а то потом от матери не отвязаться: «Куда ты ходила ночью? Почему не спала? Чем ты занимаешься в такое время, что не спишь?». Даже не дышит. Ладонями касается стены, чтобы не потерять ориентацию в пространстве. Шагает медленно, останавливаясь от каждого услышанного шороха. На часах три ночи. Все жители дома давно спят. Но Роуз постоянно оглядывается назад в страхе, что там, в конце коридора увидит силуэт матери или отца. Добирается до лестницы, ступает по ней вниз, но немного странным образом: садится на корточки, потихоньку спуская то одну ногу, то другую, и держится за перила тонкими пальцами. Таким образом, какие-то минуты спустя, отказывается внизу, но вставать на ноги не осмелится. Ждет. Тишина. Темнота. Поднимается, прибавляя шагу, когда слышит, как кот мчится в её сторону, громко звоня своим колокольчиком. — Чш… — шепчет, поднося палец к зубам. Кот останавливается, с ленивым любопытством и долей возмущения смотрит на девушку, не понимая, как она смеет ходить в ночное время, принадлежащее только ему. Лили быстро подходит к двери на террасу, ведущую на задний двор, и крепко сжимает ручку, поворачивая. Тишина за спиной. Тихий скрип звучит, как настоящий гром. Открывает, впуская в дом холодный ночной ветер. Остается в легких шортах и какой-то непонятной майке, противясь морозу, пинает босыми ногами кота, который решает последовать за хозяйкой: — Сиди здесь, — просит, выходя на террасу, и прикрывает за собой дверь, вновь замерев на месте. Вслушивается, только потом ступая вниз по ступенькам на сухую траву. Поднимает глаза на окна дома. Свет выключен. Путь свободен. Черное небо местами затянуто облаками, за толщей которых не видно звезд. Лили потирает голые плечи, сложив руки на груди, и терпит легкую росу на земле, шагая к тому месту у забора, через которое как-то перебралась на соседний участок. Тем временем, продолжает слышать голоса и ругань, какой-то грохот. Не хочет даже предполагать, что там происходит. Она вряд ли задумывается над тем, зачем идет туда. Иногда Роуз делает что-то, потому что просто чувствует, что должна. Иначе в груди не образуется спокойствия. Да, перебирается девушка неудачно, так что отбивает себе ноги. Стопы болят, но она разгибается, выпрямляясь, и поворачивается лицом к дому старушки, не тянет время зря, направляясь к террасе. Поднимается, и касается ручки двери. Открыто. Распахивает, с трудом ориентируясь в чужом доме. Оглядывается по сторонам, видя, как из коридора льется свет. И голоса. Грубые тона. Лили шагает босиком вперед, скользя ладонью по стене, и выходит в холл, остановившись при виде старушки, которая держится за сердце, вздрагивая каждый раз, когда слышится грохот и очередное обращение, содержащее ненормативную лексику. Её взгляд полон страха. Роуз сглатывает, выходя из-за стены, и старушка вздрагивает от неожиданности, рванув к девушке в полной растерянности: — Милая, что ты здесь делаешь? — её белые волосы хоть и убраны в тонкий хвостик, но растрепаны. Усталость и изнеможение, а главное страх. Лили переминается с ноги на ногу. Вот объяснение своему приходу она не придумывает. Черт. Девушка приоткрывает рот, заикаясь, смотрит в ответ, уже готовясь развернуться и убежать, как внимание старушки отвлекается на грохот. Очередной. Она бросается обратно к кухне: — Просто уходи отсюда, — она не может кричать на того, к кому обращается. Голосовые связки не позволяют. От нервов у Лили потеют ладони. Она сжимает их, дергаясь от крика женщины, и берет себя в руки, быстро помчавшись к дверям кухни. Замирает на пороге. Фардж не в себе. Это первое, что бросается в глаза. Он настолько пьян, что запахом алкоголя пропитан воздух помещения. Парень кричит на какую-то с виду приятную женщину, которая держит ладони вытянутыми перед собой, защищаясь. Сколько времени она уже стоит, прижимаясь спиной к стене. Лили даже не тратит время, чтобы рассмотреть её как следует. Для неё иное в приоритете. — Дейв? — шепчет, но парень не слышит, ведь указывает на женщину бутылкой пива: — Gå til helvete ut herfra! Kom deg ut! (Иди к черту отсюда! Убирайся! (норвежский)) — и размахивается, разбивая бутылку о край стола. Роуз не понимает, что он говорит, но дело явно дрянь. Девушка дергает ткань своей майки, делая шаг в сторону парня, но старушка в испуге останавливает её, прося: — Возвращайся домой, — держит за руку. И Лили чувствует, как дрожат пальцы хозяйки дома. Ей нельзя так волноваться. Моргает, сжав губы, и поднимает глаза на Дейва, который не слушает того, что ему говорит женщина с красивыми светлыми волосами: — Послушай… Давай поговорим, Дейв, я ведь… — Не смей обращаться ко мне по имени, сук… — Дейв! — Роуз не контролирует свой голос. Она дергает руку, уверенно шагает к Фарджу, отчего-то зная, что он не попытается причинить ей вред. Даже в таком состоянии. Аккуратно касается его плеча ладонью, ожидая резкой ответной реакции, которую и получает. Дейв оборачивается, перехватывая её тонкое запястье, и размахивается горлышком от бутылки. Роуз пищит скорее о боли в руке, нежели от самой агрессии, а Фардж красными глазами смотрит на неё, остановившись, и усмехается краем губ, качается из стороны в сторону, еле сохраняя равновесие, и поворачивается к ней всем телом, хрипло шепча: — Hva en nydelig jente. Hvem er du?(Какая милая девушка. Кто ты? (норвежский)) Лили хлопает ресницами, приоткрыв рот: — Эм… — хочет бросить взгляд на старушку, но боится разрывать зрительный контакт с парнем, который наклоняется к её лицу, одну руку забрасывая на плечо, и тяжесть его тела заставляет ноги гнуться в коленях. Роуз еле держится, но не показывает этого: — Тебе нужно в кровать, — ставит перед фактом немного грубо, отчего пьяная улыбка Дейва только растет: — Alt du vil ha. (Всё, что хочешь. (норвеж.)) Женщина у стены не поднимает голову. Она дрожащими пальцами прикрывает бледные губы, сжав мокрые опухшие веки. Лили не смотрит на неё. Поддерживает Фарджа, насильно уводя его с кухни, правда бросает взгляд на старушку, которая потирает морщинистое лицо, громко дыша. И, когда переступает порог кухни, медленно выводя парня, слышит за спиной: «Я просто хотела…» «Уходи, Мереди». Вздыхает. Драмы. Они не интересуют девушку. Кое-как поддерживает Дейва, который продолжает виснуть на ней, но, к счастью, уже говорит на известном для неё языке: — Кто тебя впустил? — в его голосе слышна несвойственная игривость. Да, он пьян в стельку. — Я сама вошла, — Лили решает, что будет правильнее говорить с ним, чтобы контролировать его состояние. — Как твои дела? — задает вопрос, подводя его к лестнице. Здесь будет сложнее. От лица Роуз. Фардж смеется, держась за перила двумя руками, а я держу его со спины, подталкивая вперед. — Заебись мои дела, — хочет обернуться ко мне, но не даю ему этого сделать: — Тогда, почему ты напился? — А сколько тебе лет? — он не отвечает на мои вопросы. Всё-таки оборачивается, когда поднимаемся на второй этаж. Дейв кое-как держится на ногах, опираясь рукой на стену, пока я поддерживаю его за плечо, пытаясь догадаться, где его комната: — Зачем тебе знать мой возраст? Чувствую приятную дрожь внизу живота, когда парень спокойно дергает меня, поворачивая к себе лицом, но я всё равно спотыкаюсь, поскольку очень неуверенно стою на ногах. Плечом касаюсь стены, подняв растерянный взгляд на Фарджа, который довольно усмехается, встав напротив меня, так же держа меня за предплечье, как его держу я. — Хочу быть уверен, что ты совершеннолетняя, — понимаю, что он нетрезв, но… Не знаю, как реагировать на то, что он говорит, поэтому моргаю, откашливаясь, и отвожу взгляд, заикаясь: — Тебе нужно выспаться, — делаю короткий шаг в сторону, чтобы освободиться из своеобразной клетки. Иду дальше, потянув парня за собой, тот, будто капризный ребенок, мычит, дергая руку, но не противится, постоянно пытаясь потянуть меня назад, к себе. Что ещё за глупости? Наконец, нахожу его комнату, заходя внутрь, и не сразу понимаю, что происходит, когда Дейв рывком разворачивает меня, повернув к стене, и опять встает напротив, кое-как сохраняя равновесие: — Лили, так ведь? — я чувствую себя некомфортно, находясь так близко к нему, но стараюсь скрыть это, правда, взглянуть на него мне не удается: — Ты знаешь, как меня зовут, — говорю шепотом, сглотнув скопившейся воды во рту, когда парень сжимает ладонью одной руки мое предплечье, проводя большим пальцем по холодной коже: — Selvfølgelig vet jeg. (Конечно, я знаю. (норвеж.)) — уголки его губ медленно опускаются. Ухмылка пропадает с лица, а хриплый голос по какой-то причине начинает мне нравиться: — Я, — задумчиво хмурит брови, смотря куда-то мне на шею. — Я ведь уже говорил, что ты милая, — теперь это не вопрос. Какое-то необычное утверждение, и он произносит это с таким видом, словно это что-то неправильное. Быстро скольжу кончиком языка по губам, не сдерживаясь, ведь нервишки продолжают шалить, и, конечно, этот жест не остается без внимания. Дейв странно мнется, переминаясь с ноги на ногу, и так же проявляет внутреннюю несобранность, подняв взгляд выше, на мои губы. Всячески избегаю зрительного контакта, ладонями надавливая парню на живот: — Кровать там, — киваю головой, сглотнув, а Фардж нарочно делает шаг ко мне, принуждая меня прекратить дышать из-за нестабильного сердцебиения. Спокойно, Лили. Нечего так переживать, хорошо? — Так… Сколько, говоришь, тебе лет? — он переспрашивает шепотом, немного отклоняясь назад, оценивающим взглядом проходясь по всему моему телу. — Хватит, — теперь смотрю ему в глаза, хмуря брови, ведь уже не считаю это смешным. Парень секунду смотрит в ответ, после чего отпускает мое предплечье, делая шаги назад. Не разрываем зрительный контакт, пока он первым не опускает голову, поворачиваясь ко мне спиной. Отхожу от стены, но пока не могу полностью выдохнуть. Фардж неосторожно забирается на кровать, отворачивая от меня лицо, так что ощущаю себя… Виновато, что ли… Но мне правда не нравится «такой» Дейв. Он напрягает выбором слов и своим поведением. Складываю руки на груди, делая шаг к двери, тихо вздыхаю, потирая пальцами горячий лоб. Мне нужно вернуться домой, но по какой-то причине мне не хочется заканчивать на такой ноте. Ничего не поделаешь. Сжимаю губы, разворачиваясь, и покидаю помещение, не решая пытаться поговорить с Фарджем. Тем более, ему необходимо протрезветь.

***

Мне правда очень жаль, что ты видишь нас такими

Моя мать часто спрашивает меня о том, какой я вижу свою семью в будущем. Она крайне поражается моей отрицательной реакции на подобные темы. «Что? Ты не хочешь замуж?», «Что? Ты не хочешь детей?». Лично мне непонятно одно — как она смеет интересоваться у меня тем, что сама построить не в силах. Ни в коем случае не осуждаю ее провальные попытки создания семьи, но… Младшее поколение судит по старшему. Наблюдая за родителями, за их отношениями, можно сделать достаточно выводов. Моя мать тянет отношения. Отец не прилагает особых усилий для развития семьи. Он практически не участвует в нашей жизни, изредка возмущенно вздыхает, когда мать заставляет его идти на званные ужины, чтобы там показать себя с лучшей стороны, впоследствии продвинуться по службе. Я не помню, когда они в последний раз проявляли искреннюю нежность друг к другу, делают это только для вида. Создают атмосферу идеальной семьи. Первичное пламя чувств гаснет, эмоции слабнут. Теперь живи с этим человеком, терпи его для сохранения семьи. Мой отец часто уходит, пропадает на какое-то время, не удосужившись обговорить это с матерью. «Я мужчина! Я имею права на время для себя!» — да, верно. Но у тебя есть семья. И ты должен хотя бы поставить их в известность. Я не питаю сильных чувств к отцу. У меня нет привычки привязываться к людям, но… Мне не нравится видеть мать немного забитой. Да, она гордо держит голову, спина ее прямая, взгляд острый, полный ума, но это уже не то. Почему-то я уверена, что она не просто так запирается в ванной, включая воду на полную. Знаю, она по какой-то причине продолжает питать чувства к отцу. К чему заводить отношения, если в итоге тебя ждет расставание. Если не физическое, то моральное. Психологически мои родители уже не вместе. Мне не хочется обременять себя этим. В жизни и без того полно проблем, не желаю угнетать ситуацию гребаной привязанностью к кому-то, кто будет об меня ноги вытирать. Мы учимся на ошибках старшего поколения. И где, спрашивается, наша вина, что мы «такие»?

***

Неприязнь. Злость. Агрессия. Равнодушие. Спокойствие

Еще немного — и я точно пошлю заместителя по воспитательной работе к чертовой матери. Хлопаю дверью учительской, держа в руках журнал, и смотрю на наручные часы, недовольно выдохнув. Из-за этих бессмысленных собраний старост опаздываю на урок. Речь шла о какой-то школьной вечеринке. Прекрасно. Они устраиваются чаще, чем в том году. Учителям явно хочется выпить. Только повод дай. Иду по коридору, вслушиваясь в шум, льющийся из кабинетов. Слишком устаю от этого. Успокойся, Харпер, день только начинается. Если я настрою себя негативно, то не продержусь до вечера. Проблема еще в том, что у меня странное жжение. В глотке. Неприятно. Сворачиваю к лестнице, быстро поднимаясь на нужный этаж, и молюсь, чтобы учитель не привязался ко мне. Нет желания оправдываться перед кем-то. В общем, как и говорить. Мне не нравится пребывать в плохом расположении духа. Одно дело, когда ты полон безразличия, другое — когда тебе охота рвать и метать. В первом случае тебе подвластны твои чувства и эмоции. Во втором — контроль бессилен. Ты эмоционален — ты открыт. Ты открыт — ты слаб. Ты слаб — ты повержен. Шаркаю кедами по полу. Да, мои вкусы не единообразны. Сегодня я вновь внешне напоминаю… Неважно. Просто мне не нравится, что я так часто ношу его кофту. Это неправильно. Но вещи мужчин внушают носителю уверенность и ощущение защиты, что ли… Уже готовлю речь для учителя, как вдруг слышу поток хриплого мата со стороны уборной. Оглядываюсь, остановившись на месте, и хмуро смотрю на поверхность двери с табличкой, гласящей, что это помещение исключительно для мужчин. На время все стихает, поэтому решаю идти дальше, но ругань опять эхом разливается по коридору. Вряд ли в кабинетах слышно. Вздыхаю, обреченно понимая, что добраться до класса мне не дадут, после чего направляюсь на источник шума, готовясь лицезреть очередную драму. И почему все подростковые проблемы должны решаться в туалетной комнате? Что за магическое место? Не собираюсь мяться. Открываю дверь резко, надеясь немного спугнуть нарушителей спокойствия, но робею, когда узнаю второй голос. Донтекю. Неприятное ощущение сжимает глотку. Это страх? Я боюсь этого ублюдка? Да не в жизни. Но медленно иду вперед, стараясь вести себя тихо. Кабинки стоят в ряд, за ними отделение с раковинами, так что подхожу к последней кабинке, выглядывая из-за нее с опаской. И от увиденного забываю о своем собственном страхе, выходя с широко раскрытыми глазами. Крупный мужчина бьет ногой в живот парня, который сидит на полу. Донтекю держит его за капюшон, с яростью нанося удары, а тот лишь защищается. Характерная реакция для Дейва. На полу в углу стоит ведро с грязной водой. Видимо, совсем недавно мыли пол. Я ничего лучше не придумываю, кроме как схватить его и выплеснуть все содержимое на мужчину, который с еще большей яростью оборачивается, окинув меня взглядом. Капли темной воды стекают по его отвратительному лицу, ткань белой рубашки испачкана. — Что ты, на хер… — Хочет прорычать на меня, но я не сдерживаюсь, перебивая криком: — Пошел отсюда! — Крепко сжимаю ведро, готовясь врезать им по учителю. — Отпусти его, больной ублюдок! Мужчина не сдается, еле сдерживаясь, чтобы не приступить к избиению меня: — Не влезай, Мэй, — указывает пальцем мне на дверь, а в моей голове только и повторяется мое имя. Как он смеет обращаться ко мне таким образом?! Не могу проконтролировать себя, поэтому размахиваюсь, бросив ведро в мужчину, которому приходится отпустить Фарджа, чтобы уклониться, так что предмет задевает Дейва, за что я мысленно извиняюсь перед ним. — Заебала… — Слышу шепот Донтекю. Он в гневе наступает, и мне с трудом удается поверить в реальность происходящего. Этот псих собирается ударить меня? Опускаю взгляд на Дейва. Тот еле дышит. Он явно под чем-то, тем более ему тяжело шевелиться от полученных ударов, так что поступаю, как всегда. Рассчитываю на себя и свои силы, не ожидая помощи со стороны других. Срываюсь с места, отступая спиной назад, и разворачиваюсь, избегая хватки протянутой руки Донтекю, который бросается за мной. Хватаюсь за ручку двери, желая распахнуть ее и выскочить в коридор, но стоит мне немного приоткрыть, как мужчина грубо хватает меня под руки, рывком оторвав от пола. Поднимает, но я не отпускаю ручку двери, на которую он давит ногой, чтобы не открылась. Дергаюсь, начав ругаться на него, и мой голос звучит слишком громко, так что Донтекю матерится, одной ладонью зажав мне рот. И нос. Перекрывает возможность поступления кислорода в легкие, так что долго не выдерживаю, отпуская ручку, и начинаю пытаться пальцами разжать ладонь. Донтекю держит меня навесу, отходя назад. Дергаю ногами, мыча, и дергаю головой, укусив мужчину, который ругается, бросив меня на пол. От давления в груди с трудом удается дышать. Пот выступает на лице. Кашляю, никак не могу привести биение сердца в порядок. Слышу тяжелые шаги позади, так что плюю на свое состояние, переворачиваясь на бок, но морально не готова к тому, что происходит дальше. Первый сильный удар ногой в грудь. Боль с треском отдается в ребрах. Меня скручивает, ложусь на плечо, одной рукой прикрывая живот, и морщусь, с ужасом понимая, что в глазах начинает щипать. — Как же ты меня заебала… — Он продолжает шептать и повторяет удар, но уже бьет мне в плечо, заставив меня вскрикнуть от боли, от которой темнеет в глазах. Хнычу, сжимая себя руками, и сгибаю ноги в коленях, носом упираясь в пол. Черт. Терпи. Тело немеет, но борюсь с эмоциями, закрывая их в себе. Просто терпи, Харпер. Мне даже не удается дышать. — Молчи, — Донтекю хрипит, опускаясь на одно колено возле меня, и касается мокрой от пота ладонью моей шеи, чтобы сдавить. — Заткнись! — Другой рукой дает мне пощечину, схватив за волосы. — Молчи, — шепчет. Его тело дрожит. Трясется. — Ты будешь молчать. Приоткрываю глаза, зло взглянув на него: — Больной, — плюю ему в лицо. Мужчина тяжело дышит. Клянусь, вижу, как дрожат его губы, что он сжимает, начиная без остановки и с рычанием бить меня сжатой в кулак ладонью по голове. Пищу, пытаясь прикрыть лицо руками, но он убирает их, повторяя с пеной у рта: — Молчи, молчи, тупая су… Хлопок. Дверной. Тот, кто входит, вовсе не собирается скрываться. — Что ты делаешь? — Распахиваю веки, узнав голос Причарда, и могу вдохнуть, когда мужчина резко встает на ноги, то ли от растерянности, то ли от переизбытка чувств заикается. Вздрагиваю, ощущая осторожное прикосновение к своей коже, и сгибаюсь пополам от боли, когда Пенрисс поднимает меня на ноги, придерживая за плечи. Стоит между мной и Донтекю, жестко задавая вопрос: — Какого черта ты делаешь? С неприятием отхожу от парня, сжимая пальцами больную голову, и задеваю плечом дверцу кабинки. Меня поражает то, как стихает пыл мужчины. Он знает, что ни я, ни Фардж не сможем противостоять ему физически, но что насчет Причарда? Почему Донтекю начинает отступать к двери? Еще секунда — и он вовсе уходит. Поспешно. Не сводя взгляда с парня. Тот стоит еще какое-то время лицом к двери, после чего оглядывается, но не сумев посмотреть мне в глаза. Ничего не говорит. И я молчу, уставившись в пол. Тяжело дышу, хмуря брови, когда Пенрисс выходит, тихо прикрыв дверь. Какое-то время стою на месте, привыкая к боли, после чего шаркаю ногами, держась одной рукой за кабинки, и выхожу к Дейву, который продолжает сидеть на полу, согнув ноги в коленях. Ладонями с разбитыми костяшками прикрывает побитое лицо. Хочу подойти ближе, чтобы понять, как он, но замираю, буквально ощущая, как мурашки с отвратительной болью покрывают кожу. Ведь слышу шмыганье носом. Моргаю, хмуря брови, и смотрю на парня, который начинает тереть лицо руками, опускает голову ниже, запуская пальцы в волосы, оттягивает их, что-то промычав разбитыми губами. Моргаю, с чувством какого-то беспокойства опускаюсь на одно колено, не думая о том, как сильно ноет мое тело от боли: — Фардж? — на него так действуют наркотики? Вряд ли он поддается эмоциям, не выдерживая напастей со стороны Донтекю. Даже мне удается сдержать слезы. Так, в чем причина? — Эй, Фардж, — протягиваю руку, касаясь его плеча, но он дергает им, скрывая лицо под ладонями. Облизываю губы, не зная, как поступить. И первое, что приходит в голову: — Г-где Дилан? И от реакции сворачивает глотку. Парень громче мычит, хлопнув себя кулаком по макушке. — Он не в школе? — глупый вопрос. Они ведь всегда вместе. — Он дома? Заболел? — Я не знаю, блять! — Дейв повышает голос, наклоняя голову так низко, что касается лбом своих колен. Его так сильно тревожит, что он понятия не имеет, где Дилан? Что за нездоровая зависимость, доводящая до слез, хотя я по-прежнему уверена, что главную роль здесь играют наркотики и, судя по запаху, алкоголь. Потираю ладони, вздохнув, и откашливаюсь, решая не давить на него тоном голоса: — Ты не можешь связаться с ним? — спрашиваю, на что получаю грубо: — Отвали. — И дома его нет? — очевидно же. — Отвали, Харпер! Встаю на ноги, держась за живот, и контролирую себя, спокойно говоря: — Тебе стоит поехать домой. А лучше в больницу, чтобы убедиться, что у тебя ничего не сломано, — отхожу назад, по какой-то причине отвожу глаза, понимая, что не могу видеть этого придурка таким… Разбитым. Так нуждается в ОʼБрайене? Это неправильно. И ненормально. Покидаю уборную, минуя кабинеты. Не собираюсь идти на уроки. Знаю, что мне за это попадет, тем более я бросила журнал где-то в туалете. Хорошо, что рюкзак остается на плечах, хоть от его тяжести мне только труднее. Иду вперед, к лестнице, чтобы покинуть школу через двери, ведущие на парковку. Я не обязана этого делать, но… Мне не нравится, когда один человек так эгоистично поступает по отношению к другому. И кажется, я догадываюсь, где может быть ОʼБрайен. *** Роуз обычно ходит на переменах с друзьями, но сейчас ей крайне необходимо одиночество. Компания с самой собой. Мысли скапливаются в голове, и девушка должна выветрить их, каким-то образом освободить сознание, избавиться, наконец, от тяжести в груди. Дышать всё так же трудно, хотя ночь давно миновала. Идет по коридору здания в школьной форме, которая в этом учебном заведении является обязательной: белая блузка, синий джемпер с эмблемой школы, длинная до колен юбка. Волосы убраны в косичку, и та уложена на плечо. Лили не носит сумку или рюкзак. Только учебники, меняя их каждый урок. Всё держит в шкафчике. Её спина не выдержит тяжести. Шум и голоса. Толпы людей. В однообразной одежде. Девушка теряется среди них, подходя к своему шкафчику, и прислушивается к голосам за спиной: «Господи, что это?», «Она вообще живая?», «Да не говори, одни кости», «А сиськи-то есть?», «Вряд ли»… Не слушай. Без друзей Роуз чувствует себя незащищенной. Прикрывает веки, прижимаясь лбом к двери шкафчика, и выдыхает, сжав пальцами учебник экономики. Сплетни — не то, что заставляет её с волнением глотать кислород. Она до сих пор думает о Фардже. И в этом нет ничего необычного. Лили надеется, что он не станет избегать её после случившегося, в чем нет его вины. Он просто… Просто немного расклеился. Вот и всё. «Такая худая… Анорексичка блин». Изолируйся.

***

При свете дня заброшенная станция всё равно выглядит довольно мрачно, но именно это и внушает мне приятное успокоение. Спускаюсь вниз, смотрю под ноги, чтобы не поскользнуться, и держусь за перила, если эти развалины можно так назвать. Кажется, слышу, как трещит потолок. Интересно, побелка уже начинает сыпаться мне на голову. Боюсь даже кашлянуть здесь. Вдруг всё рухнет в ту же секунду? Полумрак царит и на станции, когда выхожу на неё, оглядевшись по сторонам. Никого. Все скамейки пусты. Может, я ошибаюсь? Этот тип может быть где угодно. С чего ему скрываться здесь? И с чего я взяла, что он скрывается? Но игнорирует же Дейва, а они вроде как близки… Иду вперед, вслушиваясь в эхо от хруста под моими ногами. Выхожу на середину платформы, опустив руки вдоль тела. Черт, здесь никого нет. Я еле передвигаюсь и трачу время и силы на это. Надо пойти домой. Если, конечно, смогу дойти. Мне ещё с трудом удается стоять ровно. Лучше присесть перед выходом. Хромаю к скамейке, касаясь её рукой, и чувствую, какую боль приносит мне попытка согнуться и сесть, поэтому замираю в таком полусогнутом положении, громко выдохнув. Дерьмо. Прикрываю веки, набираясь терпения, и выпрямляюсь. Пошло всё оно… Стоп. Оборачиваюсь, моргая, и смотрю вглубь станции. Там за колоннами. Я ведь помню, как показывала Дилану зал ожидания. Там намного тише и спокойнее. И мало кто знает об этом месте. Может, он сидит там? Добраться до него, конечно, нелегко. Приходится перебраться через обвалившуюся колонну, миновать пару мусорных баков, попытаться не дезориентироваться в темноте. С горем пополам и, кажется, сломанным ребром, добираюсь до дверей, за которыми находится зал ожидания. Они приоткрыты. Неужели, угадала? Касаюсь ручки, потянув на себя, но дверь не поддается, поэтому вздыхаю, пролезая через расстояние между ними. Оказываюсь в зале ожидания. Пыль витает в полумраке, воздух влажный, холод проникает сквозь щели оконных створок, а на грязь смотреть противно. Делаю пару шагов вперед, пнув камушек, и оглядываюсь, сразу замечая парня, который спокойно сидит в одном из рядов. Поправляю ремни рюкзака, чувствуя, как внутри не остается никакого намека на уверенность. Гордо поднимаю голову, но расправить плечи не выходит. Боль отдается в ребрах, поэтому хромаю к ОʼБрайену, который медленно поворачивает голову, краем глаза взглянув на меня. Тут же отворачивается, и я вижу, как он закатывает глаза, опустив голову, чтобы пальцами надавить на сжатые веки. Откашливаюсь, проходя между рядами, и, да, не нахожу слов, поэтому продолжаю глупо молчать, добираясь до Дилана, который спиной прижимается к спинке скамьи, голову отвернув в сторону. Не смотрит на меня. Неуверенно переминаюсь с ноги на ногу, пальцами дергая ткань кофты, и сажусь напротив, крепко сжав ноги. Ладонями потираю колени. Что за хреново смятение? Убери это, Харпер. Вскидываю голову, взглянув на парня хмуро: — Не мне тебе читать нотации и давить на мозги, но… — нет, неправильно начинаю. Черт. Сглатываю, повторяя попытку: — Ты знаешь, что… — блять. Я выгляжу, как дура, которая лезет не в свое дело. Нет, не показывай смятения: — Почему ты игнорируешь Фарджа? — сразу в лоб. Да кто так вообще разговор начинает?! Идиотка Харпер. — Что тебе надо? — видимо, парень не выдерживает моих несвязанных между собой предложений, поэтому прикрывает веки, вновь потирая ладонью лоб, и отклоняется назад, продолжая смотреть в сторону. — Позвони Дейву, — это не похоже на приказ. Скорее, просьба. — По какой-то причине, он нуждается в таком мудаке, как ты, — молодец, Харпер, давай, разогревайся. И мой тон становится жестче: — Ты не имеешь права так поступать с теми, кто переживает за тебя. Понятия не имею, что происходит у тебя в жизни, но ничто не может послужить причиной твоему эгоистичному отношению к человеку, который еле выдерживает безызвестности. Как ты можешь так плевать на своего друга? — отлично, так держать. — Знаешь, может, я чего-то не понимаю, но особой привлекательностью и дружелюбием ты не выделяешься, так что я поражена, что с тобой хоть кто-то имеет желание общаться. Может, тебе нравится, когда тебе таким образом уделяют внимание? Беспокойство и тревога. Жалкая смесь, и… — Ты, на хер, пришла мне лекцию читать? — наконец, он смотрит на меня, прямо в глаза. Неясно, с каких пор я считаю наш зрительный контакт своей небольшой победой. Дилан щурит веки, нервно дергая ткань кофты в карманах: — Кто ты такая, чтобы читать мне нотации, тупая ты шлюха? — Я тот, кто сегодня возможно спас твоего друга от реанимации, — рычу в ответ, сложив руки на груди. Смотрю на то, как тяжело дышит парень напротив. Он стискивает зубы, недобро усмехнувшись, и отводит взгляд в сторону, хмыкнув: — Мне тебе ноги целовать за это? — вновь смотрит мне в глаза. — Чего ты хочешь? — Хочу, чтобы ты прекратил жалеть себя и позвонил Дейву, — стучу пальцами по коже руки, громко выдохнув, чтобы перевести дух. — А ещё ты теперь мой должник. Поскольку работа «спасать Дейва» твоя, то ты мне обязан, — знаю, как он не любит это, поэтому делаю акцент на сказанном, ставя его перед фактом. — И что теперь? Достать тебе травки? Отправить в вип-комнату в каком-нибудь клубе, чтобы ты могла вдоволь натрахаться? — продолжает неприятно усмехаться, когда я щурю веки, сглотнув от злости, но не даю его попыткам вывести меня из себя сработать, поэтому глубоко вдыхаю пыльный воздух, наклонив голову: — Да нет… Просто подбрось меня домой, а потом отправляйся к Фарджу и проси у него прощения, — моргаю, оставаясь довольной его сжатым губам. Злю его? По всей видимости, да. Это хорошо. ОʼБрайен стучит зубами, поднимая голову, и смотрит в потолок, явно сдерживая нервный смех, ведь я веду себя крайне нелепо, но если я его не заставлю покинуть это место, то вряд ли он сделает это в ближайшее время. Да, тяжело. Если честно, понимаю его. Порой мне самой с трудом удается заставить себя выйти из комнаты, покинуть свою зону, справиться с унынием. Для этого нужна сила воли. А у ОʼБрайена её нет. Продолжаю смотреть на него, ожидая его слов, и парень кашляет, накрывая лицо ладонями, и что-то мычит, ругаясь матом, после чего опускает голову, секунд десять разглядывая что-то в ногах, после чего исподлобья смотрит на меня, и я не отвожу взгляда, кивнув, мол, «ну, на чем порешили?». Дилан борется с собой, но в итоге цокает языком, недовольно выдохнув, и встает со скамьи, схватив биту и рюкзак. Поворачивается ко мне спиной, и я не могу не улыбаться, ведь мне, в какой-то степени, нравится манипулировать людьми, если это идет кому-то другому во благо. Да, Дилан явно не умеет противостоять психологическому давлению. Он уже идет между рядами, поэтому встаю, терпя боль в ребрах и груди, спешу за ним, прихрамывая, и совсем не удивляюсь тому, что Дилан рывком без особых усилий открывает дверь шире, в то время как мне не удалось сдвинуть её даже на сантиметр. Следую за ним, молча, хоть и радуюсь, что темнота скрывает мою довольную собой улыбку. Да, она бы точно его выбесила окончательно. И ещё я крайне рада тому, что мне не придется трястись с болью в каком-то переполненном автобусе… …Если честно, мне хотелось бы меньше думать об этих двух придурках, но почему-то, сидя в салоне автомобиля, продолжаю задумчиво всматриваться в окно на кирпичные здания, размышляя об их отношениях. Они друзья. Это видно сразу. Но в случае с Дейвом всё куда проще понять. Он явно слишком зависит от Дилана, а что последовало причиной этому — неизвестно. А сам ОʼБрайен? Если бы ему было не наплевать на Фарджа, то он хотя бы позвонил ему, так? Вздох со стороны Дилана, который держит руль одной рукой, продолжая открыто направлять в мою сторону свое раздражение, но мне плевать. В данный момент я имею право думать о себе. Я заслужила. — Если бы мне… — вдруг слышу с его стороны, но голос обрывается, поэтому поворачиваю голову, хмуро взглянув на него краем глаза. Парень нервно вытирает губы пальцами, откашливаясь: — Если бы мне было наплевать, я бы не отдалялся от него. Не знаю, во что сложнее поверить: в то, что Дилан говорит о чем-то личном, или в то, что он говорит со мной? Черт, я не должна молчать. Мне необходимо что-то ответить, иначе этот и без того закрытый человек почувствует себя хуже: — И в чем логика твоих слов? — не понимаю, поэтому и спрашиваю, чтобы осознать. — Как ты поступаешь, Харпер, когда тебе хреново? — интересуется, тормозя на светофоре. — Я… Не знаю. Сижу в комнате, — пожимаю плечами, ведь мне… Мне не нравится откровенничать с кем-то вроде него. — То есть, ты подсознательно отдаляешься от других, даже от тех, кто тебе важен, — проглатывает половину слов, постоянно прикрывая рот ладонью, будто сам пытается сдержать внутри слова, чтобы не сказать лишнего. — Зачем тому же Дейву терпеть меня таким? Мне не нравится обременять кого-то. Мое состояние — это мои проблемы, они не должны портить жизнь другим. — Да что ты?.. — ворчу шепотом, сложив руки на груди. Он ведь только и делает, что портит мне жизнь. И вряд ли те, кого он избивает, и избивал, остались счастливы и довольны своим существованием. Дилан ОʼБрайен — это комок противоречий. Молчание дарит странный дискомфорт, заставляющий задуматься о моем отношении к Дилану сейчас, в этот период времени. Изначально он вызывал неприязнь, потом злость, после шла агрессия, которая сменилась равнодушием, а теперь… неловкое спокойствие? Между нами нет той самой вражды, но и гладким назвать рано. Мы, по крайней мере, не пытаемся испепелить друг друга взглядами, а это уже хорошо. Ссоры с ним лишают сил, хоть и не считаю его морально сильным человеком. Тут скорее роль играет моя боязнь того, что парень выйдет из себя и заедет битой мне по голове. Горит зеленый — и Дилан всё-таки спрашивает: — Та-ак… Куда тебя везти? Не могу не усмехнуться, пока даю ответ: — Помнишь, где Причард живет? — Серьезно? Какую травку он тебе продает, что ты так часто трахаешься с ним? — шепчет, надавив на педаль газа. А я сжимаю губы, сдерживая довольный смешок: — Живу через дорогу, — краем глаза вижу, как ОʼБрайен поворачивает голову, но на секунду, после чего смотрит перед собой: — Милое соседство. — А-га, — тяну, удобнее устраиваясь на сидении, и продолжаю смотреть в окно, чувствуя, как дискомфорт уходит, а ему на смену приходит обыкновенная неловкость. Молчим. ОʼБрайен, думаю, тоже не в восторге от тишины, которая нагло давит на мозги, поэтому ворчит под нос, терпя, чтобы не вымещать свое раздражение на мне: — Так… Что произошло с Дейвом? — опять прикрывает рот свободной ладонью. — Судя по тому, как жутко ты выглядишь, тебе тоже досталось. — Кто бы знал, что ты можешь быть таким милым? — сарказм с моей стороны оценивается, поэтому Дилан поднимает брови, качнув головой: — Так? — Небольшая стычка в мужской уборной, — отвечаю, стараясь лишний раз не задумываться над тем, как нам это удается. Вот так спокойно говорить друг с другом. В обществе мы все ведем себя иначе, так, как привыкли. Такие, какими нас привыкли видеть. — Кто? — он спрашивает одним словом, но я понимаю, что дать в качестве ответа, поэтому вздыхаю, погладив больное плечо рукой: — Донтекю. Опять минутное молчание, сопровождаемое шумом дороги, и я почти успеваю увериться в том, что на этом мы закончим наш диалог, как сама же и открываю рот, хоть и начинаю говорить не сразу: — Ты побьешь его? Дилан зло усмехается, нервно вытирая то одну вспотевшую ладонь о джинсы, то другую: — «Побью»? Что за ребячество, — сглатывает. — Я его убью. Пускаю слабый смешок, вздохнув с облегчением: — Тогда передай ему парочку ударов по голове от меня, — бросаю быстрый взгляд в сторону парня, после чего отворачиваюсь к окну, часто заморгав, и давлюсь, не зная, отчего так жжется в глотке: — Я не хотела давить насчет Дейва, — оправдываюсь? Ты больна, Харпер. — Просто, он правда нуждается в тебе, и это, к слову, ненормально, — поздравляю, Харпер. Ты упала в своих же глазах. — Знаю, — ОʼБрайен коротко отвечает. И мы молчим оставшуюся часть пути. Что ж, по крайней мере, мы не кричим друг на друга. Мне даже удается расслабиться за полчаса езды. Думаю, мне стоит провериться в больнице. Сделать рентген, а то у меня сомнения насчет целостности моих костей. А ещё стоит потратиться на томографию головы, а то вся создавшаяся ситуация в салоне кажется мне пределом невозможного. Может, я уже начинаю бредить? Удары, как ни как, были сильные. Наконец, неловкость позади, когда я вижу свой дом. Дилан тормозит на дороге между коттеджами, не оглядывается по сторонам, стукнув пальцами по рулю. Не знаю, что сказать, поэтому мычу под нос, решая просто оставить всё произошедшее, все наши сказанные слова в этом салоне, и выйти обновленным человеком, который впредь попытается не лезть не в свое дело, а для этого придется игнорировать существование этих двоих. И, как показывает опыт, это куда сложнее, чем кажется. Берусь за ручку дверцы, дернув, и хмуро свожу брови к переносице, повторив попытку, после чего проглатываю волнение. Она заперта? Почему? Этому типу ещё есть, что сказать? Или… — А, точно, — Дилан щурит веки, наклонившись вперед, и кивает на мою дверцу, опять прикрыв рот пальцами руки. — Она открывается теперь только снаружи. Оборачиваюсь, изогнув брови, и удивленно спрашиваю: — Я думала, ты не посмеешь «навредить» своей тачке, как любой другой парень. — Так это не я, — Дилан опирается локтем на руль, кулаком подперев висок, а другой рукой жестикулирует. — Тот раз, когда ты хлопнула ею. С тех пор она не открывается изнутри. Поднимаю брови, не понимая, отчего начинаю смеяться, и отворачиваю голову, повторно дергая ручку. — Какого хера ты угараешь? — ОʼБрайен закатывает глаза, ворча, и открывает дверцу со своей стороны, выбираясь. Ждет, пока я вылезу через водительское сидение, а мне, по неясной причине, хочется смеяться. Не знаю, что именно я нахожу таким забавным, но вспоминаю о боли в ребрах, только поставив ногу на асфальт. Морщусь, прекращая хихикать, и давлюсь неприятной сухостью во рту, слишком внезапно согнувшись, и, кажется, ОʼБрайен принимает это за то, что я спотыкаюсь, поэтому протягивает руку, вовремя останавливая её возле моего запястья, которым хватаюсь за дверцу. Парень так же быстро отворачивает голову, как я выпрямляюсь. Мы оба делаем вид, что этого порыва не было с его стороны, так что молча обхожу автомобиль, желая скорее скрыться за дверью своего дома. Неловко. И до безумия странно. *** Есть несколько причин, по которым Дейв Фардж сидит на крыльце своего дома. Первая — он ждет Дилана. Вторая — он хочет извиниться перед Лили, но ни первого, ни второго нет. Парень потирает больные запястья, иногда касаясь разбитой губы, чтобы проверить, остановилась ли кровь. Синяки на теле больно ноют, но кому до этого есть дело? Кто вообще интересуется жизнью этого типа, этого отброса, ублюдка, которого променяла собственная мать? В моменты своеобразного одиночества Дейв чувствует на себе этот груз из дерьма, что успевает наживать каждый день, и когда-нибудь ему всё это осточертеет, и он сорвется, но не скоро. Фардж выделяется особым терпением. И его умение ждать дает свои плоды. Парень поднимает голову, хмуро смотря на автомобиль, паркующийся у его участка. Немного опускает руки, не вставая с крыльца, ведь ещё с трудом передвигается. Из машины выходит ОʼБрайен. Дилан неуверенно переминается с ноги на ногу, нервно дергая связку ключей в руках. Дейв недолго сохраняет хмурое выражение лица. Его губы растягиваются в улыбку, а ладонь поднимается в качестве приветствия. И это знак, позволяющий ОʼБрайену продолжить идти к нему. Да, у этих двоих нездоровая зависимость. Но Фардж куда сильнее нуждается в Дилане, и на то есть причины.