Молчи

Есть вещи, которые тяжело переносить и воспринимать, а главное преодолевать к ним внутри себя отвращение. Можно назвать данное ощущение обидой, но прозвучит уж больно просто. Здесь замешены сильные чувства, сильные переживания. Это личные демоны самого человека. Люди ненавидят предательства. Они сразу ощущают себя покинутыми, ненужными, разбитыми. Получают моральную пулю в спину, не желая терпеть виновника рядом. Дилан О’Брайен способен простить многое, особенно своему другу — единственному человеку, который понимает его, как себя. Но предательство… Это тяжелый проступок. Для Дейва. Ему с трудом удается усидеть на месте, ведь психологическое давление со стороны Дилана не прекращается пока они ждут в салоне автомобиля сигнала от Харпер, которая вместе с Лили вошла в дом, чтобы проверить обстановку и поговорить с матерью. Тишина. Молчание. Давка. Эмоции. Им нужно поговорить. — Я хотел сказать, — Фардж смотрит на свои ледяные ладони, пытаясь собраться, чтобы объясниться. Его гложет изнутри чувство вины. Он правда хотел все провернуть таким образом, чтобы спастись, чтобы шанс был не только у него, но и у Дилана. Дейв думал, что, подставив Псов, одержит вверх другая банда. Банда, обещавшая ему свободу, но парень проявил сверхнаивность и глупость и только сейчас в полной мере осознал это. Поэтому сидит в полном отрешении. Сидит, боясь смотреть на друга, даже поднять взгляд на его спину. О’Брайен не собирается его бить. Он не собирается проявлять агрессию по отношению к другу, но никогда не признается в том, что сам последнее время задумывался о возможности уйти из банды. Вот только таковой не существует в природе. Ты либо с Псами, либо ты мертв. Так что Дилан откладывает мысли о побеге и сейчас раздумывает над тем, как все провернуть правильным образом. Чтобы помочь Дейву. Чтобы его семью не тронули. Чтобы Роуз осталась невредима. Чтобы больше никогда не видеть Харпер. Да, Дилан О’Брайен не собирается покидать Псов. А для этого необходимо избавиться от прошлого. Помочь близким. Тогда его ничего не будет держать. Он займет то место в обществе, которое заслуживает. Место среди гончих. Быть может, это простой страх перед неопределенностью? Да, не спорит. Дейв Фардж в этом плане намного рискованнее. Он бросается слепо в любую возможность, не страшась последствий. Он не боится незнания. А Дилан страшится. И для него существует только один вариант. Поднимает голову, когда входная дверь открывается, и на темной улице появляется Харпер. Девушка спокойным жестом приглашает парней зайти, после чего исчезает в коридоре. Стоит в напряженном ожидании, поглядывая на мать, которая складывает руки на груди, всем своим внешним видом дает понять, что не совсем разбирается в ситуации, но, если её дочь так обеспокоена, то есть на то причина. И вполне серьезная. Лили Роуз отправили в ванную, чтобы она, как следует согрелась. На самом деле, ей на пользу одиночество. Девушке нужно побыть наедине с собой и своими мыслями, чтобы разобраться и понять, как поступать дальше. А пока Мэй отходит от двери, когда та открывается, и в коридор заходят двое парней, один из которых продолжает хранить молчание, а второй с мнительной тревогой озирается по сторонам, осматривая двор, после чего прикрывает дверь, оборачиваясь к остальным. Дилан без труда находит силы, чтобы взглянуть на мать Харпер — женщину, которая таким сильным и недоверительным взглядом пронзает нежданных гостей, после чего строгим голосом вещает: — Я поставлю чайник, — холод по коже. Женщина отворачивается, предварительно окинув парней взглядом, после исчезает за дверью кухни. Мэй нервно потирает ладони, делая шаг к Дилану и Дейву, виновато щурится, шепча: — Моя мать не особо понимает ситуацию, поэтому… Придется ей рассказать, — качает головой. — Она никуда меня не отпустит с вами, — объясняет. — Так что готовьтесь к давлению, — хочет подбодрить Дилана натянутой улыбкой, а лицо того остается без изменений, выражая какое-то неприятное равнодушие. Девушка хочет развернуться, чтобы поспешить за матерью, но цепенеет от холодного прикосновения к своему плечу. О’Брайен пальцами касается её кожи, заставив обернуться. Парень слегка хмурит брови, кивнув в сторону лестницы: — Иди к Лили, — звучит… Как приказ. Дилан О’Брайен приказывает Харпер, и девушка заметно напрягается, в ответ сжав ладонью его локоть. Смотрит с полной серьезностью в глаза: — В чем дело? Я… Я могу помочь уговорить её, вам даже не обязательно… — она бросает взгляд на Дейва. Тот со всей серьезностью косит взглядом на друга, явно понимая, что тот задумал, поэтому поддакивает, еле шевеля губами: — Иди, Харпер, — устало. Просит. Мэй теряется, начав активно моргать, и её взволнованный взгляд скачет с одного на другого парня. Чувствует, как Дилан поглаживает её плечо большим пальцем, но это не способно расслабить. — Иди, — О’Брайен подталкивает к лестнице. Харпер поддается. Она сохраняет тревогу на лице, пока идет спиной к ступенькам, с суровой задумчивостью в глазах отворачивается, медленно поднимаясь наверх. Дилан с Дейвом переглядываются. И Фардж вновь виновато опускает голову, просто тупо следуя за другом, который откашливается, проходя на кухню. Мэй тормозит, взявшись на перила. Смотрит на дверь, что медленно прикрывает за собой Дейв, и хмурым взглядом упирается в пол. Что они задумали? *** Я доверяю Дилану. Доверяю Дейву. Они, наверняка, уже что-то придумали. Главное, чтобы мою мать в это не впутывали. Ей и без того тяжело. Хорошо было бы уговорить её уехать к родственникам, пока все не уляжется. А когда все пройдет? Неизвестно. Главное, что мне толком даже неизвестно, что вообще происходит. Я знаю, что есть банды. Есть противники. Есть нехорошие люди. И Дилан с Дейвом повязли в этом. Им нужно помочь как-то выбраться. Уверена, вместе у нас получится. По крайней мере, мне будет гораздо спокойнее рядом с ними, ведь буду знать, что и как. Медленно шагаю по коридору, невольно ощутив покалывание в плече, которое сжимал Дилан. Пальцами касаюсь кожи, замечая красные следы от его ладони. Так сильно… Я ведь даже не заметила боли. Она проявилась только сейчас. Видимо, мой организм ещё не отошел от шока. Иду к ванной комнате. Сомнение в груди сдавливает легкие, отчего сжимаю руками тело, ненадолго притормозив, чтобы перевести дух. Надо одежду подобрать для Лили, чтобы она согрелась. Хочу занять всю свою голову мыслями о подруге, с которой правда что-то не так. Или я надумываю… Все возможно. Сейчас не выходит отвечать за свои поступки и сознание, что постоянно рисует мне картинки возможных событий. Отгоняю, пока открываю дверь в свою комнату, стараясь не позволять морозу проникать под кожу и охватывать. Здесь темно и холодно. Мерзко. Так было всегда, но раньше я не придавала этому значение. Возможно потому, что и внутри меня был такой же лед. Кажется, прошло столько времени, и мне удалось немного измениться. Моя крепость не рухнула, но её потрясло. Не смотрю в сторону детской кроватки, не позволяю никаким голосам из темноты овладеть мною. Не время поддаваться эмоциям. У меня и без того много проблем. И в данной ситуации, ты не одна из них, Джемми. Живые важнее мертвых. Я должна стараться для тех, кто ещё рядом со мной, а не думать о прошлом, которое никак не повлияет на мое настоящее. Кажется, люди много внимания уделяют своим воспоминаниям, мыслям и ностальгии. Они проводят целые дни за картинками из прошлого в своей голове. Это убивает настоящее. Это убивало меня. Думаю, со временем все это поймут и прекратят тратить свою жизнь на мысли о том, чего уже никогда не будет в их обыденности. Тяжело отпускать. Я еще не смогла распрощаться полностью, но уверена, что когда-нибудь смогу проснуться с легкостью в груди. Или не проснуться вовсе, но знать, что меня больше не отягощают мысли о грехах. Но моя ложь остается ложью. Она никуда не исчезнет до тех пор, пока я не приму правду. Хватаю с полки первый попавшийся в темноте свитер. Беру спальные штаны и теплые носки, не зная, как решит поступить сама Роуз. Она ничего не говорила всю дорогу. Собирается вернуться домой и не влезать? Хотелось бы, чтобы так оно и было, но, зная Лили… Больно сомнительно. Не знаю, почему, но их отношения с Дейвом слишком близкие. Выхожу из комнаты, спешно закрывая дверь на замок, чтобы запереть там, во мраке и холоде, всю себя, все свои переживания. Запереть голос из темноты. Иду быстрым шагом к ванной комнате, уже не слышу гула воды, поэтому предполагаю, что Лили вылезла. Стучу по двери: — Лил? — спрашиваю, и девушка молча открывает, кутаясь в полотенце. Не успела ещё вытереть кожу, поэтому та влажная. Капли воды стекают по покрасневшей от горячей воды коже. Роуз в себе. Она чем-то омрачена, но мне, думаю, говорить пока не собирается, но и я давить не стану. Придет время — расскажет. Понимаю, что порой открыть что-то другому труднее, чем кажется. — Я принесла тебе вещи, — прикрываю дверь, подняв взгляд на подругу, которая встает у зеркала, вытираясь. Вовсе не стесняется меня? — Можешь, пока повесить свою одежду сушиться здесь, — предлагаю, желая словами уничтожить возможную тишину. Она нам сейчас не нужна. Совсем. Подхожу к стиральной машине, положив вещи для Роуз, и не успеваю обернуться, как голос девушки, такой ровный, безэмоциональный, врезается в спину, разъедая кожу: — Их убьют? Хмурюсь, оглядываясь, и смотрю в глаза девушке через отражение в запотевшем у краев зеркала. Лили серьезно уставилась в ответ, на время прекратив водить полотенцем по коже. Смотрит. Молча ждет ответа, и я ей его даю без запинки, но с долей сомнения: — Нет, — коротко. Сама верю? Не знаю. Мой мозг просто отказывается предполагать, что может произойти что-то столь ужасное. Не хочу представлять подобное, поэтому делаю вид, что занята расстановкой ванных принадлежностей по местам. Стоим спинами друг к другу. Лили продолжает молчать, вытираясь. Я потерянно и мрачно вздыхаю, начиная волноваться о том, что происходит на кухне. Знаю свою мать. Знаю, что к ней нужен особый подход. Чего говорить… Видели бы, как на Лили она отреагировала. Нет, не злилась, но была немного озадачена. Я пыталась объяснить ситуацию, но женщина только поднимала брови, еле переваривая информацию после сна. Лили натягивает свитер, штаны и носки, но ещё какое-то время просто стоит у зеркала, разглядывая свою кожу лица. Покраснение сходит, и мне удается заметить небольшие синячки на её подбородке, поэтому подхожу к раковине, приглядываясь: — Ударилась? — предполагаю, а девушка в ответ только вздыхает, сжав искусанные губы. — Готова? — нет, не буду давить. Роуз кивает, не пытаясь ответить мне улыбкой, как поступала обычно, так что между нами сохраняется атмосфера холода. Открываю дверь, не зная, куда вести девушку. Можно ли нам спуститься? Мне хотелось бы уже увидеть и услышать, что происходит на первом этаже, поэтому без лишних слов, но медленно, иду в сторону лестницы, слыша тихие шаги за спиной. Роуз. Что с тобой произошло? Как только мы сворачиваем к ступенькам, дверь кухни приоткрывается. Уверенным шагом выходит мать. И мне знакомо её выражение лица. Такое холодное, ровное, гордое. Она замечает нас, поэтому тормозит у подножья лестницы, молча поставив руки в боки. Смотрит. Я спускаюсь ниже, с напряжением моргая: — О чем вы… — О многом, Харпер, — её голос ровный. Женщина вышла с точно поставленной целью. И это вызывает мурашки, но сохраняю твердость в голосе: — Так, ну… — Лили, — мать перебивает, переводя свой стеклянный взгляд на девушку рядом со мной, и она хватает меня за пальцы, сжав, будто своим взором женщина пробила дыру в её голове. — Твои родители заберут тебя, — ровно и строго. — Жди. — Что? — мы с Роуз переглядываемся, утопая в непонимании, а женщина обходит нас, с прямой спиной поднимается: — Вам нужно поговорить, — дает направление. — Я собираю вещи. — Что? — повышаю голос, разрываясь на части, ведь Лили дергает меня в сторону кухни, когда кидается вниз, отпуская мою руку. Смотрю на мать, заикаясь, а женщина не оборачивается: — Мы уезжаем, — никаких отрицаний. Я распахиваю рот, чувствуя, как начинаю задыхаться, поэтому бросаюсь за Лили, вбегая на кухню с полным помутнением в голове, ведь… Что не так? Что произошло? Не знаю, как объяснить, что сейчас происходит. Приглушенно слышу ругань Роуз, которая стоит у стола, смотря на Дейва. Тот потирает сжатые веки, явно борясь с собой, чтобы не закричать в ответ на девушку. Дилан спокойно встает со стула, вынимает телефон из кармана, желая с кем-то связаться. Не смотрит на меня, но знает, что я сбита с толку. И что… Я потеряна.

Создавалось под: Ben Cocks – So Cold

— Эй, — дергаю его за край кофты, когда парень проходит мимо в коридор. Не желая того, оставляю уже ругающихся между собой в голос Лили с Дейвом, спешу за О’Брайеном: — Дилан, — шепчу, понимая, что голос сам выдает мое состояние. Дрожит, ведь мне страшно из-за догадок. Хватаю его у самого порога, не давая открыть дверь. — Эй, эй, — запинаюсь, насильно разворачивая к себе лицом. Дилан с равнодушием опускает телефон, спрятав его в карман кофты. Смотрит на меня. Без эмоций. Начинаю сильнее нервничать, да и ругань ребят с кухни сбивает мои мысли. Приходится нести какую-то несвязную чушь: — О чем вы говорили с моей матерью? Почему она собирает вещи? — меня начинает трясти, а глотка сжимается, мешая говорить, ведь О’Брайен просто смотрит. Не на меня. Сквозь. Будто перед ним пустота. — Эй? — мой голос противно нежный, требующий. Пальцами касаюсь его щеки, и Дилан дергает головой, наконец, подавая признаки жизни. — Мы все обсудили и приняли решение, которое устраивает всех, — говорит ровно, будто на автомате. Я хмурюсь, качая головой: — Оно устраивает вас, не меня, — внутри закипает злость, отчего дыхание тяжелеет. Начинаю переступать с ноги на ногу, требовательно прося: — О чем вы говорили? — не хочу повышать голос, но тот сам проявляет нотки недовольства. — Мы не можем впутывать вас, — спокойствие Дилана выводит из себя. — Подвергать опасности людей, которые не имеют никакого отношения к делу. — Да ты что? — я еле сдерживаю смешок. — Харпер, — О’Брайен явно сжимает пальцы в карманах, пытаясь донести до меня то, что и так понимаю, но не принимаю. — Твоя мать права. Надо быть рассудительными и не подвергать других опасности по своей глупости. Вы не причем, — хочу вставить слово, но Дилан перебивает, громче. — Подумай, сколько всякого дерьма ты бы избежала, если бы не мы, — в глотке сохнет, но я повторяю попытку заговорить, правда, без успеха, ведь выражение моего лица слабнет. Дилан сдержанно вздыхает, качнув головой: — Я попросил твою мать уехать вместе с тобой, — взглядом врезаюсь в его лицо, которое, как и прежде, ничего толкового не выражает, отчего становится только больнее. Еле сдерживаю писк, ведь что-то терзает грудь, вызывая горечь. — Она говорит, что знает, куда отвезет тебя. Она… — ненадолго прерывается. — Она давно хотела, чтобы ты оказалась там. И я прекращаю дышать. Приоткрываю рот, широко распахнутыми глазами смотрю на парня, полное отчуждение которого сводит с ума мое сознание. — Что будет с Лили — решат её родители, Дейв позвонил им, попытался объяснить ситуацию, — Дилан прикусывает губу, ведь видит, как еле сдерживаю слезы, что горячим слоем покрывают глаза. Смотрю на него, не веря в происходящее. Мне тяжело переваривать реальность. Тяжело оценивать происходящее, поскольку разум уже теряет ниточку здравомыслия, так яро хранимую мной. Моргаю, неприятно для себя усмехнувшись: — Ты… — не могу сдержать смешок, и отвожу взгляд, заикаясь. –Ты… — сглатываю. — Бросаешь меня? — поднимаю взгляд, пропитанный одними эмоциями, который встречается с холодом. О’Брайен не вздыхает. Он со спокойствием щурит веки уставших глаз, шепотом выговаривая те слова, что буквально разбивают мои ребра, добираясь до скачущего сердца: — Это странно звучит. Мы даже… — смотрит, не моргает. — Не были вместе. Делаю рваный вздох, чувствуя, что слезы готовы разорвать глаза. Боюсь моргать и выпускать их катиться по щекам. Пытаюсь собраться. Соберись, Харпер! Но нет. Сжимаю губы, разбито глотаю воздух, пытаясь сообразить, как сложить свои спутанные мысли воедино и высказать человеку, который с таким морозом воспринимает мою боль: — Серьезно? — шепчу, активно дыша. И пускаю неприятный смешок, заморгав. А О’Брайен продолжает разбивать меня своим внешним видом. Он будто с трудом проявляет терпение ко мне. — Возможно, ты что-то надумала, но это я, Харпер, — острым взглядом, полным обиды, смотрю на него, шмыгая носом. — Это даже смешно, — да, черт, он усмехается, качнув головой, ведь считает свои мысли нелепыми. — У меня не может быть отношений с кем-то, — сжимает губы, вздохнув полной грудью. — Но если ты считала, что между нами… — начинает заметно мяться. — Что-то было, то сделаю правильно, — ненадолго замолкает, отводя взгляд в сторону. Не свожу с него внимания, продолжая бороться с дыханием, которое застревает в глотке. Как-то отдаленно понимаю, что он просто не хочет подвергать меня опасности, но… Но воспринимаю это, как предательство. Они обсудили и приняли решение без нас. Они… — Я бросаю тебя, потому что… — какого хера ты запинаешься, ублюдок? Дилан смотрит на меня, переступив с ноги на ногу: — Ты будешь балластом, Харпер. — Ты не можешь принимать решения за меня, — мой шепот рвет ушные перепонки. — У тебя нет права… — Ты не нужна мне! — и его голос срывается, ведь время идет. Его мало. Слова встают комком в горле. Дрожу, хмуро, зло смотрю на парня, который так же активно дышит, не понижая тон: — Ты будешь мешать, Харпер, — жестко. — Просто свали куда-нибудь, ясно? — начинает жестикулировать руками, которые вынимает из карманов. — Не мешай мне, блять! Пускаю смешок, качнув головой, и с обидой прикусываю язык: — Так… Выходит, — понимаю. — Мы всегда мешали… — Да, — Дилан перебивает. Телефон в его кармане начинает вибрировать. Парень сглатывает, не сводя с меня напряженно-злого взгляда: — У тебя и без меня проблемы, — говорит, сдавливая меня психологически. Искоса слежу за его словами, глотнув воды во рту, так как О’Брайен не собирается останавливаться: — Ты убила своего брата, — шепотом. На выдохе. Но меня оглушает ударом по голове. Внешне вряд ли меняюсь, но внутри затихает буря. Остается только открытая злость, открытая обида и такой же сильный отказ верить в то, что этот человек пытается избавиться от меня, спихнуть в какой-то диспансер, куда меня хочет отвезти мать. Да, блять, я знаю, она говорила об этом с отцом. Я знаю, но… Не верю, что Дилан делает такой выбор. Что он… Я думала… Я просто… Понимаю, что мои собственные мысли загоняют меня в тупик. Выражение лица слабнет. Мне с трудом удается заставлять себя дышать. О’Брайен видит это. Осознает, что осталось нанести последние удары — и я сама откажусь от него. Я не собиралась бросать его, зная, как сильно ему требуется помощь. Я хотела быть рядом. Но как можно жить для человека, который сам отказывается от тебя? Слезы текут по щекам. С отвращением выдаю эмоции, когда начинаю всхлипывать, сжимая пальцами свои предплечья. Дилан остается невозмутимым. Он принял решение. Он отпускает меня. Он… — Ты убила брата, — повторяет. — И тебе нужна психологическая помощь, — делает шаг ко мне, а я… Я не хочу этого делать, но от урагана внутри мой контроль над словами пропадает. — А тебя изнасиловал Донтекю, — моргаю, со страхом поднимая глаза на застывшего парня с замирающим в глотке дыханием. Открываю рот, трясусь от боли в животе, что скручивает органы, выворачивает их, выжимает всю кровь. Взгляд Дилана направлен на меня. Губы слегка приоткрыты. Он… Он выглядит загнанным, но это тот самый человек, который не только бьет первым. Последний удар так же за ним. О’Брайен хмурит брови, делая шаг назад, и гордо поднимает голову: — Дейв! — зовет, не разрывая наш зрительный контакт. — Мы уходим, — сквозь зубы. Я сжимаю дрожащие губы, со злостью прорычав: — Ты не уйдешь, — разрываю его взглядом, и с судорогой во всем теле наблюдаю за тем, как О’Брайен берется за ручку двери. Выражение его лица меняется, оно заметно слабнет, а рваный вздох с разбитых губ уж больно выдает его настоящее состояние: — Прощай, Мэй, — он должен. Уйти. Я знаю, но… Опускаю руки, непроизвольно шагнув за ним, но замираю на месте, когда слышу за спиной громкий крик Лили: — Да пошел ты! — обращение к Дейву, который проходит мимо меня, так и не подняв головы. Мне тяжело удается воспринимать происходящее. Пелена из слез мешает видеть, как Дилан ждет, пока его друг переступит порог. О’Брайен хмуро смотрит в пол, сглатывает, выглядит замученным. Продолжаю смотреть на него, с диким желанием восстановить зрительный контакт. В голове хаотично носится простое: «Посмотри на меня». Начинаю нашептывать холодными губами слова, борясь с чувством осознания. Да, безумное осознание, черт возьми. Все мы. Все. Я. Лили. Дилан. Дейв. Мы будто жили, ожидая этот день. Мы знали, что это произойдет. Что нам придется разойтись. Каждый, своей дорогой, но я… Я не могу принять это. Они нужны нам, мы нужны им, это… Неправильно. Черт, Дилан, просто остановись, скажи, что я нужна тебе! Он отворачивает голову, закрывает за собой дверь. До щелчка. И в эту самую секунду мы становимся чужими. Людьми, не имеющими никакой связи. Лили плачет позади. Я стою, морально врастая в пол ногами. Всем своим существом. Смотрю на поверхность двери, словно она сейчас распахнется. Хочется ударить себя, чтобы вырваться из кошмара. Одного из таких, которые сводят меня с ума. Мой мозг пустеет. Мысли вытекают. Они уходят из головы, оставляя только болевые ощущения. Одни эмоции. Моргаю, понимая, почему глотку рвет от чувства потерянности. Хочется кричать, но молчу. Молчание. Оно такое громкое. Именно в данный момент я хорошо понимаю это. Молчание кричит. Оглушает. Тихий плач Лили никак не влияет на меня. Медленно. Медленно разворачиваюсь. Медленно шаркаю ногами по паркету, не опуская на подругу взгляд. Мои глаза смотрят только в пустоту. Осознание. Мне необходимо все осознать, чтобы… Чтобы принести ещё большую боль. Дилан О’Брайен отказывается от меня. Черт, я должна понять его, но… Я… — Мэй, — строгий женский голос сверху. Вскидываю голову, глазами, полными слез и боли, полными потери и наивного ожидания, что сейчас все просто исчезнет и станет, как было, смотрю на мать, которая стоит на втором этаже, жестко говоря: — Я заказала билеты. Рейс ночной, — она видит, что я полностью разбита, что теперь я — не живой человек, значит, буду послушна, ведь… Не могу принимать решений самостоятельно. Приоткрываю губы, начав пытаться что-то ответить, попросить о… О чем-то, я даже не знаю, чего желаю, просто… Я… Я не знаю. — Собирай вещи, — мать равнодушно и строго заявляет. — Ты едешь в Вайберри, — ее взгляд немного смягчается. — Там тебе окажут помощь. Не верю. Не могу верить. Опускаю голову, взгляд, еле сдерживая крик, что рвется наружу из самых легких. Все эмоции, вся их гамма наваливается на меня. Одновременно. Моргаю, слыша громкий стук в дверь. Всё плывет, будто в тумане. Не воспринимаю происходящее, когда мать проходит мимо, словно тень, она плывет в пространстве, открывает дверь. Слышу голоса. До неприятия знакомые. Слышу, как ругается Лили. Продолжаю стоять спиной. Не двигаюсь. Не оборачиваюсь, когда Роуз зовет меня. Никакой реакции. Дверь хлопает. Все вокруг затихает. Мать что-то говорит. Не воспринимаю. Осторожно поднимаю тяжелую ногу, берусь за перила, поднимаюсь. Тишина в сознании. Тишина вокруг. Молчание. Только далекий шум воды. Иду по второму этажу, смотря сквозь пустоту. Пальцами нахожу ключи в кармане, щупаю, пока перебираю ногами. Больной взгляд опускается на дверь ванной комнаты, из-под которой единым сильным потоком вырывается ледяная вода. Черная. Мутная. Грязная. Как я. Не реагирую на неё, встав напротив двери комнаты. Справляюсь с замком, чувствуя, как вода проникает в обувь. Переступаю порог. Не закрываю за собой, просто иду вперед. Иду, не сворачивая. К кроватке, накрытой простыней. Глотаю. Рывком открываю её, стягивая постельное белье. Взглядом врезаюсь в игрушечное, неживое лицо младенца, стеклянные глаза которого смотрят в потолок. Шум воды возрастает. Поток способен снести меня с ног. Уровень жидкости быстро поднимается, настигая колен. Не обращаю внимания, наклоняясь, и беру малыша, отходя от кроватки. Шаг назад. Второй. Не слышу его плача, поэтому пальцами вожу по резиновой коже. Вода касается бедер. Ледяная. Омертвляющая. Моргаю, ощущая, как равнодушие покрывает меня, и поворачиваю голову, уставившись в зеркало. На себя. На свое безликое лицо. У меня нет лица. Хмурюсь, подходя ближе. Еле двигаюсь. Вода настигает живота. Не поднимаю малыша, встав поближе к зеркалу. Смотрю на ровную кожу. Без глаз. Без носа. Без рта и губ. Смотрю и слышу, как его плач проявляется среди шума жидкости. Черная вода настигает шеи. Судорога сводит мышцы. Стопы отрывает от пола. Вода поднимает меня выше. Сжимаю веки, но никакого напряжения не ощущаю. Только понимание, что мне придется уничтожить ложь, которая столько лет защищала меня. Которую я создала, чтобы выжить. Крик ребенка усиливается. Громче. Вода накрывает с головой, отчего морщусь, больше не имея возможности вдохнуть пыльный кислород. Пузыри воздуха спокойно поднимаются к поверхности. Сжимаю малыша, пальцами ощущая мягкость его кожи. Я должна сделать это. Я должна принять грех. Взять на себя всю вину. Еле открываю веки, неприятно жидкость касается глазниц. Смотрю перед собой. У меня нет лица. Предметы в комнате начинают подниматься к потолку. Невесомость дарит ощущение легкости, но только не в мыслях. Опускаю глаза на малыша. На его прекрасное бледное личико с пухлыми щечками. На этот здоровый румянец. На шелковистые короткие темные волосы, по которым провожу пальцами. Смотрю ему в глаза. Карие. Живые. Смотрит на меня. В ответ. От нехватки воздуха начинает кружиться голова. Моргаю. Прикрываю веки, сжав их с болью, как и губы. Меня зовут Мэй Харпер. И я убила своего младшего брата. Я бросила его в ванную, наполненную водой, поскольку завидовала и люто ненавидела. На то, что он портил жизнь мне и матери, которая на самом деле могла справиться с ним, несмотря на все свои срывы, ведь она давно хотела ребенка. Своего ребенка. Я убила не только Джемми. Я убила свою мать. Я убила отца. Я убила их брак. Я убила семью. И я убиваю себя. Сознание темнеет. Кислород. Головокружение охватывает. Чувствую, как малыш начинает шевелиться в руках, поэтому крепче прижимаю к груди, согнувшись, колени подтянув к себе. Я убила тебя, Джемми Харпер. И я прошу прощения. Извини меня. — Мэй? Спокойно, без резких движений открываю веки. Стою на месте. У зеркала. Смотрю на себя. Ничего не слышу. Никакого плача. Никакого шума воды. Моргаю, шокировано хмурясь, и делаю шаг к зеркалу, рассматривая свое лицо. У меня есть лицо. — Мэй? — голос матери привлекает. Но не сразу оглядываюсь, сначала опустив взгляд на малыша в руках. Игрушечные глазки смотрят в потолок. Моргаю, не веря, что в ушах так тихо. — Харпер, — мать подходит ближе, с явным интересом осматривая мою комнату, ведь присутствует здесь впервые за десять лет. Спокойно поворачиваюсь, видя, с каким тихим ужасом она смотрит на кроватку в углу. Женщина пытается не подавать виду. Она сохраняет подобие строгости, когда оборачивается ко мне, отказываясь замечать игрушечного младенца в моих руках. — Собирай все необходимое. У нас мало времени, — голову держит гордо, прямо. И я невольно пропускаю через себя чувство теплоты, когда понимаю, что она учила меня тому же. Она воспитывала меня. И это её ошибка. — Нет, — говорю без эмоций. Поднимаю голову, подобно ей, расправляю плечи. Гордо. Невозмутимо. А вот мать не совсем справляется. Она заметно мнется, хоть и пытается не показывать своей растерянности: — Не обсуждается, Харпер, — заявляет. — Мы уезжаем. Тебе требуется помощь специалиста, — уверяет. — Ты слишком хорошо воспитала меня, — перебиваю, сохраняя равнодушие на лице и в тоне своего голоса. Женщина замолкает, видя, с какой серьезностью во взгляде смотрю на неё. — Я никуда не еду. Не сейчас. — Мэй, — она подходит ко мне, сдает позиции, ведь на лице выражается тревога. Женщина начинает активно потирать мои плечи, смотря в глаза: — Ты должна понять. Тебе нужна помощь. — Я знаю, — мой ответ ставит её в тупик. — Я знаю, мам, но не сейчас, — говорю, смотря прямо в глаза. — Я не могу уехать сейчас. — Мэй… — Мама, — прерываю её попытку начать говорить. Теперь говорить буду я. — Ты и понятия не имеешь, что мне пришлось пережить, пока тебя не было. В одиночку, — произношу, попутно сама осознаю истину, которая открывает мои глаза. — Я справилась с Оливером, — не знаю, почему шепчу это, отводя взгляд в сторону, но мать явно не понимает, о чем я. Ей не понять, но для меня все становится ясно. Опять смотрю на женщину, которая готова умолять меня. — Я… — открываю рот, вдруг на выдохе, с какой-то нервной улыбкой шепчу. — Я ведь сильная. — Я знаю, но… — женщина не оставляет попыток, она сжимает мои руки, невольно все-таки взглянув на младенца. — Господи, Мэй, посмотри же. Тебе необходима помощь. — Да, — киваю, заморгав. — Но чуть позже. — Что? — она явно не понимает, что я хочу сказать, поэтому собираюсь с силами, чтобы объяснить: — Я знаю, мам, мне нужно обратиться к специалисту, но не сейчас, — повторяю уже в который раз. — Обещаю, придет время — и я лягу в больницу, но не сейчас, — качаю головой. — Почему? — мать не хочет принимать мои слова. — Я должна быть здесь и… — Почему? — она срывается. — Этот тип сказал, что мы должны срочно уехать, так, почему ты должна остаться?! — сжимает мои плечи, дернув, чтобы встряхнуть меня. Остаюсь невозмутимой и спокойной: — Ты должна уехать. — Что? Ты вообще… — возмущение, но не отступаю: — Мам, все хорошо, — уверяю. — Но тебе нужен отдых. Поезжай к родителям, отдохни, оставь на время бизнес, забудь про отца. — Мэй, — женщина касается пальцами одной руки своего лба, качнув головой, но перебиваю: — Я хотела бы поехать с тобой, но… Дай мне время, хорошо? — Нет, — женщина готова силой потянуть меня за собой, но перехватываю её запястье, дернув на себя: — Со мной все будет хорошо. Я просто должна помочь своему другу, — оседает на языке, но отбрасываю ощущение горечи. — А когда все закончится, когда он будет в порядке, я… — заикаюсь, но не теряю уверенности во взгляде. — Я обещаю. Лягу в больницу и пройду лечение. Я поеду к тебе, останусь с тобой, я… Мы, наконец, выпьем вместе чай и поговорим. Не знаю, что заставляет мою мать расстроено усмехнуться. Она прикладывает ко лбу ладонь, опустив голову. Смотрит в пол, прикусив губу, и с обречением и тревогой спрашивает: — Почему твой друг, — называет его подобно мне, — просил меня увезти тебя? Его проблема как-то коснется тебя? — Нет, — ложь — мой мир. Отвечаю спокойно, уверенно, без нотки сомнения. Мать выпрямляется, упираясь одной ладонью в свою талию. Смотрит на меня. Изучает мое состояние. Минуту. Две. Молчим. Женщина открывает рот, выдыхает, качнув лицом, и сильнее сжимает мое предплечье, признаваясь: — Я не могу оставить тебя. — Я уже оставалась здесь одна, — напоминаю. — И видишь, — выдавливаю скромную улыбку. — Все ещё живая, тем более, скоро вернется отец, — мать с волнением улыбается, но я не сдаюсь, уверяя. — Недолго. Дай мне время. Потом заберешь отсюда. Но мне нужно… Чтобы ты была там, где нет отца, — нахожу причину. — Он приедет сюда. Начнете ссориться. Тебе нужен отдых подальше от него, — убедительно. Вижу. Мать уже начинает поддаваться, но ещё полна сомнений, поэтому собирается что-то сказать. Перебиваю: — Ничего сверхужасного, мам, просто у моего друга проблемы. Не у меня. У него. И я… — признаюсь открыто. — Хочу быть рядом, чтобы поддержать. Хотя бы морально. Женщина наклоняет голову набок, вдруг сощурившись с подозрением, и шепчет: — Друг, так? Мнусь, но киваю быстро, чем подтверждаю предположения матери, которая тепло улыбается, но еще с долей неуверенности и волнения: — Что ж, — она прикусывает губы, положив ладонь мне на голову. — Отец скоро приедет, так что… В принципе, тебе нужно закончить этот год. Ты не будешь одна здесь, — смотрит на меня, явно не желая отрывать от себя. — Но потом. Я приеду. И заберу тебя. Ты ляжешь в больницу, — ставит перед фактом, и я киваю, молча. Мать ещё какое-то время гладит меня, собираясь с мыслями, и принимает сложное решение. Женщина отходит, делает шаги к порогу комнаты: — Тогда, я могу собрать свои нераспакованные вещи, — шутит. Но нервничает. Я улыбаюсь до тех пор, пока мать не выходит в коридор, медленно направившись к себе. Стою. Смотрю перед собой. Оцениваю происходящее. Разум ещё в темноте, но… Опускаю взгляд на игрушечного младенца. Но я здесь. Я в здравии. Я отказалась ото лжи. Правда, не знаю, как действовать дальше. Но обязательно что-нибудь придумаю. А пока есть дело, которое мне необходимо совершить.

***

Вам когда-нибудь казалось, что сама ночь сдавливает тебя, нарочно мешая сосредоточиться, победить панику и лишает сил для действий? Дейв чувствует нечто похожее, пока бежит через деревья, отмахиваясь от веток. Острые концы бьют по замерзшей коже лица. Глотку рвет мороз. Пар быстро поднимается от треснувших губ к черному небу. Бежит по сугробам, бежит, не зная, куда, главное, не останавливаться. Стреляет взглядом на Дилана. Его лицо не рассмотреть. Голоса позади. Псы догоняют. Охотятся. Жертвы. Игра. Фардж теряет силы, но рвется вперед, зная, что О’Брайен бы не двинулся в эту сторону, если бы здесь не было выхода. Дейв доверяет другу. Слепо. Выбегают к краю. Край. Что? Обрыв, метров пятьдесят, не меньше. Внизу бешенный поток реки, одно прикосновение к которой омертвляет организм любого живого создания. Дейв тормозит. Озирается по сторонам. Вокруг лес. Оглядывается на друга, торопя, ведь необходимо продолжить бег, но О’Брайен смотрит на воду внизу, сбито дыша. — Дилан! — Дейв взглядом скачет с друга на лес. Голоса Псов громче. О’Брайен моргает, поворачиваясь к другу лицом. Смотрит. Фардж ждет приказа, ждет, что они вновь побегут. Его страх и растерянность сверкают в широко распахнутых глазах. Вибрация. В кармане Дилана. Он вынимает телефон, слишком спокойно смотрит на экран. Уже можно, да? Мэй стоит на крыльце дома. Держит в руках младенца, взглядом следит за матерью, которая садится в такси. Женщина оглядывается, с хмурым волнением изучает спокойное выражение дочери. Автомобиль трогается. — Эй! — Дейв с ужасом замирает, когда из леса выбегают мужчины. Псы. Они с неприятным смехом окружают, заставляя Дейва отойти к обрыву. Он ругается под нос, хочет приблизиться к Дилану, но застывает на месте, теряясь, когда его друг вынимает оружие из кармана. Псы начинают хлопать, галдеть. Они кричат что-то, подгоняя и одобряя одного из своих. О’Брайен проверяет наличие пуль. Спокойствие и равнодушие. Дейв не может глотнуть. Он моргает, понимая, что голос дрожит: — Эй… — шепчет, не зная, куда себя деть от шума, что загоняет его в угол. Дилан поднимает голову, взглянув ему в глаза. Гудение, свист, «стреляй», «убей», «давай» — все это. Оно льется в потоке брани. Фардж моргает, зная, что его глаза уже слезятся, а брови еле хмурятся: — Ты ч-чего? — запинается, сглатывая, и нервно усмехается. — Хэй… Дилан поднимает оружие, направляет на друга, который больше не дышит. Больше ничего не слышит. Просто. Смотрит. На. О’Брайена. Тот. Равнодушно. Смотрит. В ответ. Между ними наступает секундная вселенская тишина. Дейв не верит, поэтому с неприятными слезами пускает смешок, сделав шаг к другу, еле качнув головой: — Дил... Выстрел.