Четвертая смена (Дубликат, часть 4)

VI Бессонница

      Алисе плохо спалось — слишком много впечатлений она получила за прошедший день. Стоило закрыть глаза, как начинал сниться один и тот же сон — она и Мику учат Семена играть на гитаре. Потом Мику исчезает, а Алиса с Семеном переносятся на эстраду, где вдвоем подбирают какую-то песню. Почему-то Семен из сна — ее ровесник, и оба глаза у него одинакового серого цвета. Но это, несомненно, тот самый Семен, который сегодня пришел в лагерь, которому Виола лечила спину и который угощал их вечером чаем с домашним печеньем. Во сне этот Семен каждый раз собирается рассказать Алисе что-то важное, уже открывает рот, но в самый последний момент, Алиса всегда просыпается. Наконец девушка не выдержала, встала с кровати и, стараясь не разбудить подругу, вышла на крыльцо.       Воздух уже успел остыть, и стоять босиком, в одних трусиках и длинной футболке было довольно зябко. Но, все равно, было приятно так стоять, хватая ртом и втягивая носом ароматнейший воздух спящего лагеря. Дневные цветы закрылись; ночные открылись; пыль, поднимаемая подошвами пионеров, успела осесть и запахи, совершенно не похожие на дневные, что-то обещали и куда-то звали. Вожатая давно уже обошла территорию и спала у себя в домике. Фонари горели только дежурные — каждый третий, а с учетом того, что небо затянуло облаками, закрывшими Луну и звезды, ночь казалась особо темной. Кусты, например, на противоположной стороне аллеи, воспринимались просто как бесформенное и непонятное нечто. Алиса еще подумала — не включить ли лампочку над крыльцом, даже протянулась к выключателю, но решила, что так она вообще ничего за пределами освещенного круга не увидит, а сама будет как на ладони. «Нечего им на меня в неглиже любоваться», — проворчала мысленно. Кому это «им», Алиса и сама не знала.       Какая-то зверушка шуршала в кустах позади домика. «Яблоко моё доедает, — подумала Алиса, — а я даже не откусила ни разу, как достала, так и забыла — Ульяна-большая меня отвлекла своим приходом». Вдруг вспомнилась та песня, что подбирала во сне: все слова и аккорды, начиная с самого первого — Dm. И отчаянно, так что заныли подушечки пальцев, захотелось взять в руки гитару. «Все равно не усну — пойду поиграю». Гитара, забытая, осталась на сцене, и, прежде чем идти туда, Алисе пришлось вернуться в домик, чтобы одеться. Бесшумно натянула джинсы, поправила одеяло на спящей Ульяне, вышла из домика и, обходя открытые места, иногда крадучись, иногда шагом, направилась к эстраде. Она собиралась всего лишь пробежать пару раз приснившуюся песню и решить: можно ли ее показывать или лучше будет спрятать подальше и постараться забыть.       Минут пять-десять спустя, когда Алиса, миновав площадь и медпункт, кралась мимо библиотеки, чтобы свернуть к концертной площадке, завозилась и проснулась Ульяна-младшая.       Ульяне тоже снился сон, и тоже с участием Семена. Снилось Ульяне, что она стоит на берегу и смотрит на лодку, добравшуюся уже до середины протоки. Стоящая рядом Алиса тихо произносит: «Ну Сенька, если не сумеешь сбежать — лучше до самого отъезда мне на глаза не попадайся». А Ульяна сначала прыгает на месте от избытка эмоций, и машет Семену обеими руками, как спортсмену на стадионе, а потом прекращает прыгать, опускает левую руку, а правой машет все медленнее и, наконец, замирает, с поднятой правой рукой, прощаясь. И на душе, там, во сне, становится одновременно и радостно за Семена, потому что уже ясно, что все у него получится; и грустно, что он уплывает; и обидно, что не позвал с собой и даже не попрощался. С этим ощущением радости-грусти-обиды Ульяна-младшая и проснулась.       Проснулась и, еще не открыв глаза, поняла, что подруги нет в домике, и Ульяне сразу же стало неуютно. Ульяна не боялась бегать одна по ночному лесу, она уже мысленно включила в свои планы ночной визит в Старый лагерь, она, безо всякого страха, бросалась в катакомбах на помощь Семену (Не помнила о катакомбах, конечно, но какая разница?), но она старалась никогда-никогда не оставаться ночью одна в домике. Сразу вспоминались все те страшные истории, которыми она любила пугать октябрят из младшего отряда, и в каждой тени, в каждом темном углу чудился кто-то из персонажей этих историй. Ульянке бы встать, добежать до выключателя и зажечь свет, но не хватало храбрости выбраться из-под одеяла. Наконец, когда на борьбу со страхом не осталось никаких сил, Ульянка вскочила и зажмурившись, как была — не одеваясь, выбежала на крыльцо. И мгновенно стало спокойнее, и страх сразу куда-то ушел. Девочка еще постояла, приходя в себя и осматриваясь в поисках Алисы. За домиком шуршали кусты, и Ульянка, всунув ноги в стоявшие тут же на крыльце сандалии, крадучись пошла в обход. «Ну Алиска, сейчас я тебя напугаю!»       Анатолий с Виолой тоже не спали, правда, никакие необычные сны их не тревожили. Последние, не считая Шурика, люди-подлинники* вспоминали. Вспоминали закрытие проекта, вспоминали поселок Шлюз, вспоминали Денисовну, которую видели последний раз лет десять назад, когда удалось созвониться, удалось договориться о встрече, и последние люди, сохранявшие память, собрались, в ночь между циклами, на автобусной остановке у ворот поселка. А еще не давало уснуть письмо Глафиры Денисовны. По словам Семена, пакет с письмом ему было вручен за один цикл до смерти профессора Андрейко, вручен со словами: «Передашь Виоле или Анатолию. Если не сумеешь — прочти сам, а там уже решай, как поступить», — вполне в духе Денисовны. А через две недели Глафира Денисовна ушла, и первый настоящий переход между узлами Персуновы совершили по печальному поводу.       А завтра нужно было еще раз, уже внимательно, перечитать письмо, в той его части, которая касалась Сети лагерей. Изучить содержимое общих тетрадей, проверить обоснованность содержащихся там выводов, и уже тогда принимать решение. Кстати, нужно было показать это письмо еще и Семену, тем более, что там была пара абзацев обращенных к нему лично.       — Давай спать, старушка, головы должны быть свежими. Сейчас мы все равно ничего не решим.       — Семен?       — Поговорю. Он не помнит почти ничего, но поговорю. Или ты поговори. Может, он что-то со стороны в этой ситуации увидит.       — Да уж — человек-загадка какой-то… Он должен был вспомнить все, либо давно уже отключиться. У него в узле только пятеро в активной фазе, а он не спит. И похоже, пока он не спит, он и другим вокруг себя спать не даст. Ладно, оставим ему его проблемы. А нам спать, действительно, пора.       Свет в медпункте погас, и оба обитателя, не беспокоясь больше ни о чем, проспали до самого подъема. Их ждало пять общих тетрадей, исписанных от корки до корки, и у них было трое с половиной суток на прочтение и принятие решения.       — Сёмк, ты спать думаешь идти?       — Думаю, Рыжик. Или поиграть еще?       — Пф. Что ты меня-то спрашиваешь? Я только поинтересовалась, собираешься ли ты спать. Ты ответил, что да. А идти спать или еще поиграть — дело твоё. Поиграй, а?       — Ты знаешь, я ведь учился играть именно на этой гитаре. А Алиса мне за каждую ошибку щелбан ставила. И не улыбайся — случится с тобой приступ ностальгии — поймешь меня.       Семен и Ульяна-большая лежали на скамье первого ряда концертной площадки. Лежали головой к голове, так, что их волосы перемешались. Лежали в одинаковых позах, подложив руки под голову и глядя в небо. Казалось бы, что можно рассмотреть на затянутом облаками небе, если последний раз Луна мелькнула в просвете между облаками минут пятнадцать назад, а звезд вообще не было видно? Сорокаваттная лампочка, под накрывающей сцену половинкой купола, освещала только саму себя, и даже край сцены всего лишь угадывался. Но нет, Персуновы разглядывали мотыльков, кружащих по своим орбитам вокруг лампочки, и разговаривали.       — Поводишь меня завтра по лагерю? Я хочу твоими глазами его увидеть.       — Я же водил.       — Ты по нашему водил, а я хочу по этому. — Ульяна повернула голову в сторону входа. — Кто-то идет.       — Хорошо, — Семен улыбнулся, — только в шахту не полезу.       Теперь и Семен услыхал осторожные шаги — Алиса. Зашла на площадку, смерила глазами парочку, посмотрела на гитару, лежащую на соседней скамье…       — Хозяйка за гитарой пришла. Вот и поиграл. Так что — только спать, Рыжик. — И, уже обращаясь к Алисе, добавил. — Спокойной ночи.       А Алиса, неожиданно для себя, спросила то, о чем думала с самого обеда, и о чем не решилась спросить у Ульяны-большой после ужина.       — Послушай, Семен. Где я тебя видела?       И что-то внутри Алисы оборвалось от ее собственного вопроса. И было слышно, как Ульяна с шумом вдохнула воздух и так и замерла. А Семен улыбнулся, хорошо так улыбнулся, поощрительно. Правда, в темноте этого никто не увидел, но интонации подсказали.       — Жаль, что ты не Славя. Потому что для нее я уже сто лет назад приготовил красивый ответ... Но мне нравится то, что этот вопрос задала именно ты. Последний раз ты меня видела в лодке: ты стояла на берегу и что-то говорила Ульяне-маленькой, а я уплывал от вас, делая двадцать гребков в минуту. Я бы помахал вам всем на прощание, но боялся сбиться с ритма. Что-то еще? Спрашивай.       Но Алиса только неподвижно стояла на месте и, кажется, перестала дышать.       — Алис! Ты в порядке?       Алиса молчала, пытаясь втянуть в себя воздух, и, похоже, начала терять равновесие. Семен с Ульяной вскочили, с двух сторон подхватили девушку, помогли сесть. А у той, наконец, получилось вдохнуть, выдохнуть, сделать еще несколько судорожных вдохов и выдохов, пока не смогла задышать более или менее нормально. Но, взамен, ее начала бить дрожь и закружилась голова. И хорошо, что рядом были люди, которые сидели по обе стороны от Двачевской, и на которых она смогла опереться.       — Алиса, все хорошо. Сейчас мы тебя к Виоле отведем.       — Чт-то эт-то так-кое был-ло? — дрожь постепенно проходила, но говорить было трудно.       — А что именно было?       — Т-ты сказал мне про лодку, — тут с Алисой чуть опять не случился новый приступ. — И я вдруг увидела это все, как будто вспомнила. И после этого мне стало плохо.       — Не знаю, — Персуновы переглянулись, Ульяна при этом пожала плечами.       — Алис, ты идти сможешь? — Ульяна вступила в разговор.       — К Виоле? Нет-уж, нет-уж, — Алиса уже приходила в себя.       — А домой тебя проводить?       — Да в порядке я уже! Вообще-то я поиграть пришла, на гитаре. Которую кое-кто успел потрогать.       — Ну не ломать же было дверь музыкального кружка, когда тут нашелся инструмент, брошенный хозяйкой, — ответил Семен. — Мы сейчас уйдем. Только скажи мне честно и откровенно — ты действительно в порядке?       — Р-р-р-р!       Семен даже расхохотался и сказал, что теперь верит.       — Пошли, Ульяныч, не будем мешать творческому процессу.       А когда Семен и Ульяна встали со скамейки. Когда Семен вдруг протянул руку и сжал на секунду предплечье Алисы, обеспокоенно взглянув ей в глаза и, что характерно, Алиса поморщилась, но руку не выдернула. Когда Персуновы уже отошли на несколько метров. Алиса вдруг спросила Семенову спину.       — А ты играешь?       — Немного, — гости обернулись.       — Сыграешь?       — Не сейчас, но до отъезда — обязательно. А сейчас я спать. И ты не засиживайся, а то Ульянка одна проснется.       Шли домой молча. И только где-то на тропинке, на полдороги от концертной площадки, смахнув паутину с лица, Ульяна тихо сказала.       — Я сейчас очень сильно испугалась за Алису.       — Я тоже. Никогда и ни у кого не было такой реакции на мои рассказы о прошлых циклах. Когда я на вас орал в бункере, вы просто боялись. Мику и Сашка мне не поверили. Вообще, большинство или пальцем у виска крутило, или говорило, что я красивую сказочку рассказываю. А тут вот так... Хорошо, что успели подхватить рыжую.       И уже в тренерской, когда Персуновы наконец-то легли спать, и Ульяна-большая привычно устроила голову на Семеновом плече, он продолжил:       — Шоковую реакцию своими фразами у пионеров вызывает Виола — сам сегодня видел, правда шок, гм, специфический. Шоковую реакцию вызывал Пионер — вспомни случай с Сашкой. И получается, что теперь шоковую реакцию вызываю еще и я. Я боюсь, Рыжик. Я не хочу, чтобы от моих неосторожных слов кто-то пострадал или вообще исчез.       Алиса, оставшись одна, попробовала поиграть, но, после непонятного приступа, ничего толкового не получалось. Несколько раз пробовала — бесполезно. Перед глазами стояла описанная Семеном сцена, и всплывали подробности, о которых Семен не упоминал: вроде всхлипнувшей Слави или команды вожатой: «Сыроежкин, бей стекло и доставай весла!» «Что за гипноз такой? Зачем спросила? Кто за язык тянул? Ведь пришла поиграть, вот и играла бы, тем более, что Семен с Ульяной уже уходили». Поиграть не получалось никак, и оставалось только идти спать. Встала со скамьи, потянулась, подхватила гитару и, уже ни от кого не таясь, пошла к себе. Когда свернула с площади на аллею к домику, показалось, что кто-то побежал от их крыльца в сторону Старого лагеря. Ульяна? Решила себе нервы пощекотать? Нет, просто тени так сложились. А Ульяна, тихая и грустная, сидела на крыльце и ждала Алису.       — Тоже не спится? Давно сидишь?       Ульяна всегда делала вид, что ничего не боится, а Алиса — что ничего не знает об Ульянкиных страхах, только старалась не оставлять ее одну. Но не всегда получалось, вот как сегодня.       — Нет, не очень. Как песня?       — Никак — надо еще работать. Давай спать.       — Давай.       И последние обитатели лагеря наконец-то угомонились. До подъема оставалось чуть больше пяти часов.