XIV Осколки
Семен проснулся как от толчка. Было самое начало третьего часа ночи и всякая послеотбойная жизнь в лагере уже давно затихла: уже погас свет в медпункте, уже закончилась репетиция в театральном кружке, уже обошла территорию вожатая, уже Рыжие совершили ночной набег на столовую и успели уничтожить улики. Давно уснули самые отъявленные полуночники и страдающие бессонницей. Кузнечики замолкли, а утренние птицы еще не начинали проверять голос. Семен лежал и пытался понять одно: что же его разбудило. В тренерской было темно, и только под дверью угадывалась сероватая полоска; стояла абсолютная тишина, а на плече уютно сопела Ульяна, что за нарушение тишины не считалось; ни спина, ни зубы не болели. Казалось бы — закрывай глаза и досыпай. А Семену не спалось, он лежал с открытыми глазами и героически пытался ни о чем не думать. Не получалось. Сам собой вспоминался прошедший вечер: беседа с Виолой и Анатолием, особенно фраза, брошенная Виолой на прощание: «Думаешь, ты один до этого додумался?»; репетиция, на которую их деликатно, насколько это возможно со стороны Алисы, но решительно не пустили; вопросительный, нет не вопросительный, а о чем-то просящий взгляд той же Алисы; высунувшаяся было из домика и тут же спрятавшаяся назад Славя, что-то было в ней не так, но она так быстро мелькнула, что Семен не понял, что именно. Отдельно вспомнилась беседа с Артемом за ужином. Они втроем специально сели за один стол и никто, кроме мелких, не понял, почему и зачем. — Я все гадал, куда ты подевался. А ты здесь. — А я здесь. — А почему сразу не подошел? — Я думал ты все забыл и не узнаешь меня, как… — тут Артем замялся. — Ой, Артемка, ну я же извинилась перед тобой уже, но я и правда тебя не узнала, — вмешалась Ульяна. — Бывает, Рыжик, — успокоил Ульяну Семен, — мне сколько лагерей пришлось пройти, чтобы начать двойников уверенно различать. А в ходе беседы всплыла любопытная вещь. Оказывается, мелкие тоже просыпались и засыпали как старшие, но, в отличие от старших, они верили проснувшимся, не считая их слова бредом или вымыслом. И поэтому тем малышам, которые просыпались, не было нужды прятаться и скрываться, по крайней мере, в пределах своего отряда. И засыпали они легко, потому что знали, что рано или поздно снова проснутся. И всегда, в каждом младшем отряде, в каждом лагере было не меньше двух человек, которые не спали, которые делились информацией с вновь проснувшимися. Поэтому традиция не прерывалась. «Нет, мы тоже не все помним. Смены сливаются в голове в одну, да еще и в пересказах информация теряется», — примерно так, в переводе на взрослый язык, ответил Артем на вопрос Ульяны о прошлом лагеря. — Ты, Семен, когда сказку начал рассказывать, мы сразу всё поняли, — Артем улыбнулся чему-то своему. — А почему не сказали? — Так интересно же. И потом, ты самый первый из старших, который с нами на эту тему заговорил. «Нет, так я никогда не засну, — подумал Семен, — выйти подышать?» Он осторожно вытянул плечо из-под Ульянкиной головы, жена обиженно засопела, но не проснулась. Семен поцеловал Ульяну в макушку, на мгновение втянув в себя запах ее волос, сел на стопке матов, заменяющей кровать, нашарил стул с одеждой, вслепую натянул футболку и спортивные брюки, встал и, осторожно нащупывая перед собой дорогу и стараясь ни во что не врезаться, направился к двери. Открыл дверь и в лунном свете, заливавшем спортзал, нашел свои кеды, обулся и вышел. Подумал об Ульяниных страхах, и, прикрыв дверь, включил в спортзале свет. Если проснется, то света, пробивающегося под дверь, ей будет достаточно. «Взрослая ведь уже, а так и боится оставаться ночью одна, в темной комнате. Что там было в ее биографии? Мнимой или реальной. Ее самой или ее оригинала». Подумал еще написать записку, чтоб не волновалась, если проснется одна, но не стал. Это надо было возвращаться в комнату, шариться в темноте по столу и в столе, в поисках бумаги и ручки, включать свет. А значит — гарантированно разбудить Ульяну. «Далеко не пойду. Так, постою на крыльце». На крыльце было прохладно и светло от полной Луны. «Вот интересно. В каждом лагере своя фаза Луны. Всю смену. В этом — всегда полнолуние». Сразу, только перейти на ту сторону главной аллеи, начинался пляж, пустой, по случаю глубокой ночи и тоже залитый лунным светом. «Окунуться? Нет. Это надо возвращаться за плавками, а не хочется. Конечно, сейчас можно и без плавок, пока зрители спят, но нет». Семен вдохнул полную грудь ночного воздуха и задержал дыхание. «Все-таки это — мой мир. Не тот, с той стороны теплообменника, или откуда там приходил Пионер, а именно этот. Надо его сохранить, и как мне ни жаль, но придется Виолу и Толяныча огорчать и ставить перед выбором. Интересно, что там Рыжик насчитала?» Семен зевнул. Кажется, можно возвращаться, но что-то мешало. «Пойти пройтись еще? Я недалеко, только спортплощадку обойду по кругу и назад». Семен, сойдя с крыльца, повернул налево, в сторону хозяйственных ворот, прошел вдоль спортзала и по тропинке между туалетом и спортзалом вышел на футбольное поле. Прошел за трибунами к проходу между скамьями, вышел по проходу на беговую дорожку и пошел по ней обходить поле по периметру. У восточных ворот белел забытый пионерами мяч. Семен огляделся — никто не видит? Разбежался и отправил мяч к центру поля. И тут же, словно от удара по мячу, включилось остальные, дополнительно к зрению, органы чувств. Стало слышно, как ежик фыркает и топает где-то под скамьями; легкий ветерок приласкал правую щеку; запахло близким лесом, Семен зачем-то вспомнил, что там, за футбольным полем, где в лагерях уже начинается лес, в поселке Шлюз стоят три пакгауза, к которым подходит железнодорожная ветка, и пахнет больше креозотом от шпал, чем грибной сыростью и листвой. Ухо уловило что-то еще, и Семен больше угадал, чем услышал удары по мячу со стороны волейбольной площадки. «Интересно, кто бы это мог быть? Да еще в это время? Бадминтон это Лена. А волейбол? Славя? А с кем?» Пока, не торопясь, шел к волейбольной площадке, обходя футбольное поле по периметру и задержавшись на то, чтобы чуть повисеть на турнике, игра, видимо, закончилась. Удары по мячу стихли и стали слышны девичьи голоса. Знакомые и незнакомые одновременно. Калитка в сетчатом ограждении волейбольной площадки открылась, и навстречу Семену вышли… — Здравствуй, Сёмушка. — Славя? Славяна? И следом. — Здравствуй… Сенечка? — Мику… ся? И заблокированный цикл с отчетливым таким щелчком занял в памяти Семена свое место. Это было… болезненно. Да что там, больно это было, настолько больно, что Семен охнул и схватился за виски. К счастью удалось устоять на ногах. Девушки подбежали к Семену, но тот уже справился с приступом. По крайней мере, руки от головы он убрал и смог посмотреть на девушек еще раз. — Вы — не они, — произнес это даже со злобой, хотя, вообще-то, по настоящему злился очень редко. Просто решил однажды, что его чувства слишком дорогого стоят, чтобы тратить их на бытовые мелочи. В затылке Семена что-то пульсировало, и мир плыл перед глазами. Очень хотелось сесть, хоть прямо на землю. — Пойдем, Сенечка, посидим. Семена взяли под руки с обеих сторон… — Прости, Сенечка. Я… Мы чувствуем, как тебе сейчас плохо. Но нам очень нужно было с тобой поговорить. — И мы не они, ты прав, Сёмушка. Но мы еще помним… Славя (Или Славяна?) говорила что-то еще, но Семен ее не слышал. Он проживал тот, потерянный и возвращенный цикл. От дурашливого: «К воротам, рысью, марш-марш!», — до прощального негромкого: «Сенечка!». И, кстати, стало понятно, что память ему заблокировали не из-за Микуси, а из-за Ольмитревны. Система по каким-то своим причинам берегла информацию о Мониторах. Наконец острота воспоминаний стала спадать. Вернулось восприятие мира. Семен обнаружил себя на волейбольной площадке, на зрительской скамье. Обе девочки сидели по сторонам от него и чего-то ждали. — Вот так, Славечка. Говорила ты, говорила, и все зря. Сенечке же очень плохо и ему не до нас. Сенечка, мы действительно не они. Мы то, что осталось от них в памяти системы. — Да, Сёмушка, можешь считать нас призраками. Это ближе всего к правде, — Славяна вздохнула, помолчала чуть, и, решившись, продолжила о наболевшем. — Не удержалась я, Семушка. Наверное, я должна была умереть тогда, в душевой, и восстановиться с нуля, чтобы начать заново с чистой памятью. Но оказалсь слишком крепкой и выжила, а потом ты меня выдернул из кошмара, но я не смогла одна. Тридцать циклов я держалась, мне было все хуже и хуже, а меня все перекидывало из лагеря в лагерь, это Система искала мне место, но не нашла. И, когда я проснулась в Городе, я сдалась. И рассеялась. И сейчас в одном из узлов живет просто Славя. Только кос у ней нет, еще не отросли. Просто волосы до плеч. Но что-то от меня в Системе осталось, вот как и от Мику… — Сенечка. Мы помогали тебе, как могли. Жаль, что почти-почти никак. А пришли, чтобы сказать, что мы скоро не сможем этого делать. То, о чем догадался ты, и то, что вычислила Ульяна, навсегда изменит Систему. Уже изменило, просто, Сенечка, у ней очень большая инерция. — Сёмушка, мы сейчас уйдём. Нужно, чтобы девочки отдохнули. Если сумеешь, то попроси у них прощения от нашего имени. И, Сёмушка, береги Мику и Славю, везде береги, во всех лагерях. Когда мы… когда нас не… когда мы рассеялись… В общем, теперь в каждой из них есть наша частичка. Семен вымученно улыбнулся и без голоса ответил. — Так и сказала бы: «Береги всех». У него и тени сомнений не было, что все это правда. Только всплыли изнутри тоска и чувство вины перед этими девочками. «Не смог. Не удержал. Никого». И сразу: «А как же Ульяна?» — И Ульяну свою береги, Сенечка. Вы с ней вместе не просто так. — Пора идти, Мику. Сёмушка, пока мы еще сможем, мы будем с тобой. С вами. — Да, Сенечка. Может, у нас почти и не осталось чувств и эмоций, но мы о них еще помним. Славяна поцеловала Семена, легко поднялась, подошла к рубильнику и погасила освещение на площадке. — Пошли, Мику. Мику встала на ноги. Семен, чуть пошатываясь, поднялся следом, а девушка придержала его под руку, не давая упасть. Подошла Славяна и все трое вышли за ограждение площадки. — Прощай, Сенечка. И спасибо тебе за всё. За то, что сделал нас живыми. Мику качнулась к Семену, будто хотела его обнять, но тут же отшатнулась назад и даже отступила на пару шагов. Всхлипнула: «Прощай!» И убежала, закрыв лицо руками. — Прощай, Сёмушка. — Славяна коснулась щеки Семена тыльной стороной ладони. — Девочкам сейчас снится сон о нас троих. Так что завтра не удивляйся, — повернулась легко и ушла следом за Мику. Семен постоял еще несколько минут, потом вернулся к себе, поцеловал так и не проснувшуюся Ульяну: «Я тебе все расскажу. Надо». И уснул, как провалился в колодец.Осколки
10 октября 2016 г. в 13:21