* * *
Cause I'm only human And I bleed when I fall down I'm only human And I crash and i break down your words in my head, knives in my heart . You build me up and then I fall apart 'Cause I'm only human. ♫ Christina Perri - Human
Чарльз наткнулся на ещё один свой «рисунок» под шахматной доской и улыбнулся. Каракули, непонятные фигурки, в которых их с Эриком можно было узнать только по характерным деталям и не больше, Ксавье периодически делал небольшие зарисовки, чтобы увидеть улыбку друга, которому, кажется, такие глупости даже нравились, хотя Чарльзу было каждый раз немного стыдно это показывать, хоть он и не подавал виду. Он привязался. Быстро и сильно, настолько сильно, что с нетерпением ждал звонка Эрика каждый вечер. Чарльз улыбался, вспоминая их разговоры, думал о друге, сидя на работе, делал в блокноте записи, намереваясь написать про него отдельную историю, вдохновлённый его характером. Эрик занял в его жизни так много места, настолько много, что для Чарльза их общение стало смыслом, спасательной шлюпкой для тонущего корабля его жизни, он даже стал меньше пить, гораздо меньше, чтобы выглядеть лучше и дольше бодрствовать. И чтобы не увидеть однажды отвращения на лице друга, конечно. - Мило, - Эрик усмехнулся, вертя в руках очередной «рисунок». - Буду их ритуально сжигать, когда бросишь меня, - Ксавье качал головой, улыбаясь, смотря в свой блокнот, куда вклеил первую такую зарисовку, чтобы не потерять. - Не брошу. Голос Леншерра прозвучал так серьёзно, что Чарльз вздрогнул. Он поднял взгляд на Эрика, тот протягивал рисунок и смотрел прямо и спокойно. И Ксавье поверил, неловко забирая листок, пряча его между страниц блокнота, поверил, чувствуя, как на его щеках вспыхивает румянец. Мужчина напротив улыбался уголками губ, делая небольшой глоток из чашки, они сидели в кафе, встретившись после работы, Чарльз как раз хотел поделиться одной из новых глав. Он часто читал Эрику отрывки из своих работ, лицом к лицу или по телефону, и Леншерр был единственным, с кем Чарльз делился частями незаконченных работ, желая услышать мнение или просто показать то, что считал наиболее удачно написанным. Для него это было чем-то безмерно личным, пожалуй, даже более личным, чем если бы он оказался перед другом полностью обнажённым. Кажется, в их общении всё было таким. Ксавье рассказывал ему всё, начиная от идей для будущих сюжетов и заканчивая тем, что успевал себе накрутить и чем доводил себя до сумасшествия. Эрик слушал – и Чарльз обнажал перед ним свою душу, почему-то совершенно не боясь того, что тот может сделать, зная всё это. Ксавье доверился ему весь, несмотря на маленький срок общения, потому что чувствовал, что нашёл того самого, своего человека, с которым и молчать приятно, и говорить необходимо. А они говорили – много и долго, о друзьях, об увлечениях, о размышлениях. Чарльз рассказывал о том, как любит тех, кто рядом с ним, Эрик делился впечатлениями о своих недавних прогулках с друзьями. Кажется, у него были небольшие проблемы с ними, потому что Леншерр немного мрачнел, когда речь заходила об этом, но Чарльзу почти всегда удавалось его развеселить, даже если ему самому было грустно. Ксавье понял, что ему нравится видеть улыбку Эрика, видеть его счастливым и довольным. Он смотрел на Леншерра и восхищался им. Спокойным, уверенным, фундаментальным, готовым позвонить сразу, как только получал какую-нибудь тревожащую его смс. Способным развеять все страхи одним взглядом или словом, вернуть Чарльзу гармонию и умиротворение. Эрик всегда приобнимал друга за плечи перед тем, как уйти, и говорил, что всё будет хорошо. Казалось, что он всегда был рядом. Так и было. До определённого момента. Чарльз пропустил момент, когда всё повернулось не в том направлении, когда всё посыпалось прямо на его глазах. Точнее, он знал, когда это началось, но не мог понять, что сделал не так, чем обидел, чем разочаровал. Эрик уехал почти на неделю – в командировку, о чём предупреждал заранее, и Чарльз задолго морально готовился к тому, чтобы провести целых семь дней без того, чтобы видеть друга. И Леншерр… Почти что пропал. Позвонил всего однажды и очень ненадолго, они буквально перекинулись парой слов и всё. Это была жуткая неделя, Чарльз не знал, куда себя деть, чем занять руки и мысли. Он пытался писать, но каждая его история невольно напоминала ему об Эрике, и он откладывал ручку, запуская пальцы в волосы. Он сидел за столом, упираясь в него локтями, уронив голову на ладони и сжимая её до боли. Он видел Леншерра в каждом своём герое, перечитывал диалоги и угадывал их с Эриком разговоры, а за описания внешности и вовсе было лучше не браться. Всё было бы немного легче, если бы друг звонил, но… Но он не звонил, и Чарльз съедал себя собственными домыслами. Он пил. Много, увеличивая дозу с каждым днём, чтобы забыться, чтобы хоть немного не думать о том, что он что-то сделал не так – и разрушил всё этим. Ксавье с мазохистским удовольствием прокручивал в голове все их разговоры, закрывал глаза, вспоминая, как улыбался Эрик, как смеялся, как смотрел на него. Чарльз успел возненавидеть себя так сильно, что… Даже страшно представить, что могло бы случиться, но Эрик вернулся. Ксавье казалось, что он самый счастливый человек в мире, однако это ощущение было крайне недолгим. Из командировки как будто вернулся другой человек, холодный, равнодушный, закрытый. Он почти не улыбался, когда они говорили, не звонил первым и… перестал обнимать Чарльза на прощание. И тогда Ксавье понял, что такое настоящее падение. В небольших разговорах, которые случались всё реже, Эрик рассказывал о друзьях – и это было редкое время, когда Чарльз мог видеть его улыбку. А потом он уходил, а Ксавье оставался наедине со своими мыслями, которые становились всё чернее с каждым разом. Он не нужен. Он всё себе придумал, всю их дружбу, всё их тесное общение… Это всё было лишь фантазией в его голове и не больше. Он был развлечением, заменителем какого-то общения, которого не хватало Эрику, прихотью, когда Леншерру захотелось поиграть в спасителя, и, как только он почувствовал, что Чарльз в его власти и никуда не денется – он ушёл сам. Всё просто. Пойманная жертва не представляет интереса для хищника, он разрывает её на кусочки и уходит. Чарльз сходил с ума от одиночества. Оно было не таким страшным до появления Леншерра в его жизни, человека, который показал, что значит быть нужным, что значит быть важным, что значит беспокойство, когда тебе звонят и спрашивают, дома ли ты, поел ли ты, не пил ли ты… Эрик окружил его заботой, которой Ксавье никогда не чувствовал – и забрал всё это. В один миг он словно решил, что с него хватит, и Чарльза накрывало волнами ненависти к себе, потому что он не мог простить себя за то, что отпугнул друга своей сутью, которую буквально вывалил на Леншерра. Да, во всём, что случилось, во всей этой перемене Чарльз винил исключительно себя. У Эрика было время подумать обо всём и решить, что ему это не нужно – возиться с таким неврастеником и алкоголиком, который не может контролировать себя и своё эмоциональное состояние. Решить и дать задний ход, уйти, пока не увяз в этом сам. Леншерр говорил, что у него много работы, что он просто занят тем, что накопилось ранее, но Чарльз за каждым словом слышал только одно: «Уходи». Он действительно сходил с ума. Метался по квартире в одиночестве, хватался за телефон, чтобы позвонить Эрику – и звонил, иногда по нескольку раз, злясь, когда Леншерр не брал трубку, а потом злясь на себя за то, что ведёт себя как нелюбимая жена, которая требует от мужа объятий и любви, которых у него после долгих лет совместной жизни давно нет. Чарльз ненавидел себя всё больше и всё больше себя жалел, не в силах вынести ощущения пустоты, которое стало его постоянным спутником. И, как водится, мир вокруг потускнел. Ксавье утром уходил на работу, вечером возвращался домой - и садился пить. Он не мог читать, не мог смотреть, отворачивался от шахматной доски, но самое страшное – он не мог писать. Ни строчки. Ронял ручку, захлопывал блокнот, борясь с желанием вышвырнуть его в окно, а лучше – сжечь всё, что когда-либо написал. Всё казалось неважным. Глупым. Пустым. Смешным. Это была не просто боль, это было отчаяние, и Чарльзу казалось, что сердце в его груди больше никогда не будет биться. Что его нету, что вместо сердца в лёгкие впиваются осколки, поэтому так тяжело дышать, поэтому так невозможно вдохнуть полной грудью. Ксавье готов был умолять Эрика о том, чтобы всё было как прежде, он брался за телефон и откладывал его тут же, ощущая себя лишним в жизни друга и не желая становиться большей обузой, чем сейчас. Он знал, что привыкнет. Что смирится. Что сделает всё правильно, как и всегда делал. И ненавидел себя и за это тоже. Но в один из вечеров Чарльз сорвался. Он был пьян, безобразно пьян, он дошёл до крайней степени отчаяния и очнулся с ножом в руке на кухне, который тут же бросил в раковину. Ксавье не помнил, как звонил Эрику, пожалуй, смутно осознавая, что несёт. В ответ на привычное теперь уже «я на работе» он просто вывалил на Леншерра всё, что успел передумать за время с момента его командировки. Все мысли, всю боль, всю свою зависимость, всё о «развлечении», «жертве» и «нелюбимой жене». Всё. Кажется, он даже заплакал в итоге, чего не позволял себе с той сцены в спальне, а потом едва не прокричал: «Так кто я для тебя?» - и бросил трубку, не давая Эрику ответить. Чарльз лежал на полу и смотрел в потолок, сжимая телефон в руке. Он не был уверен, звонил ли другу или ему это почудилось. Он жалел о том, что очнулся с ножом в руке, а не в груди, то есть, жалел просто о том, что очнулся вообще. Ксавье смотрел в потолок и чувствовал, как слёзы бегут двумя дорожками по его вискам, теряясь в волосах. Он думал, думал, думал… А потом открыл глаза и понял, что лежит на диване. Под одеялом. И головой на подушке. Чарльз сел резко, так, что закружилась голова, перед глазами всё поплыло, и сильные руки тут же уложили его обратно, толкнув в плечи. - Лежи, идиот. Даже знать не хочу, сколько ты выпил, - Эрик смотрел сверху вниз, Ксавье не мог понять, мерещится ли ему друг или нет. Он перевёл мутный взгляд с его белой рубашки в сторону, чтобы увидеть ноутбук на столе и кучу бумаг рядом. Но как он попал в квартиру?.. Ах да, Чарльз же говорил, что дубликат ключей есть у соседей… Ксавье шумно выдохнул. - Прости… - Просто лежи, - Эрик выпрямился, совсем снимая ослабленный галстук и отправляя его на спинку стула к пиджаку. Он отошёл к столу, но замер, чтобы через несколько секунд вернуться и присесть на край дивана, крепко обнимая Чарльза и прижимая его к себе. Ксавье вцепился в плечи Эрика так отчаянно, что, кажется, мог бы потягаться с дьявольскими силками, он снова плакал, беззвучно, только едва слышно всхлипывая. Леншерр осторожно провёл ладонью по его волосам. - Меньше думать, Чарльз, - его голос прозвучал так мягко и так тепло, что Чарльз едва не задохнулся от накрывшей его волны счастья. – Я говорил, что тебе надо меньше думать.