Перо, полотно и отрава

* * *

Эрик очень надеялся, что они поговорят - и всё пройдёт. Что всё нормализуется, и ему больше не придётся караулить Чарльза, пока тот не наделал глупостей, а нож в раковине, который он обнаружил в кухне Ксавье, наталкивал на определённые мысли. Этот парень вызывал у Леншерра смешанные чувства. С одной стороны, он хотел ему помочь, искренне хотел, с другой - не понимал, почему Чарльз сам ничего не делает для того, чтобы выбраться из состояния, в котором находился. Из любой ситуации есть выход, любая чёрная полоса рано или поздно заканчивается, но создавалось впечатление, что сам Ксавье просто не хочет видеть впереди полосу белую. Он сидел и жалел себя, бросился на первого, кто обратил на него внимание - и теперь так сильно привязался к Эрику, что Леншерру даже стало страшно. Он не был готов нести ответственность за этого сумасбродного мальчишку, который то вёл себя как ребёнок, то выдавал такие философские умозаключения, что его можно было подозревать в столетнем юбилее, отмеченном недавно, просто хорошо сохранился. Но нет, Чарльз привязался к нему быстро и, кажется, надолго, Эрику льстило это внимание, но постепенно оно стало утомлять. У него тоже была своя жизнь, свои переживания, свои проблемы. Не мог же он всё время заниматься тем, чтобы вытирать Ксавье сопли, верно? Они поговорили об этом на утро после ночи, когда Эрик сорвался и приехал из-за звонка Чарльза, напугавшего его, действительно напугавшего. Это был непростой разговор за чашкой кофе, они обсудили тот факт, что друзья не общаются двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, что они как раз оба решили, что они просто друзья, что... Много было таких "что", и Эрик знал, что Чарльз всё понимает. Он был действительно умным парнем, а ещё - всё-таки чертовски талантливым, хоть и не осознавал это, но о таланте и самооценке они когда-нибудь поговорят отдельно, на тот момент для Леншерра было важно вбить в голову своего друга, что ему не нужно замыкаться в себе. Может, стоило и ему самому притормозить? Он так старался окружить Чарльза заботой, что не заметил, как перебарщивает с этим, причём конкретно так перебарщивает, и вот результат. Нужно было успокоиться самому и дать успокоиться Ксавье, сменить вектор их общения, поменять "формат", если так можно выразиться. Если они хотят быть просто друзьями, нужно искать тот уровень взаимодействия, который бы не пересекал определённые границы, правда, с их определением были проблемы и у самого Леншерра. Он стал реже приезжать к Чарльзу в гости, меньше с ним говорить по телефону, старался убрать некоторые вещи из их общения и пресечь то, что раньше позволял себе. Например, он больше не обнимал Ксавье на прощание, иногда даже забывая про это вообще, потому что тоже уставал - и от людей в том числе. С Чарльзом было тяжело, кажется, для него было невозможным устать от кого-то, объяснить ему это было трудно. И Эрик начал отмечать перемены в настроениях друга, правда, не те, которых он ожидал. Голос Чарльза тускнел с каждым днём, по телефону он звучал совсем тревожно, словно... Словно Ксавье заставлял себя разговаривать. Его апатичность чувствовалась даже на расстоянии, он перестал читать отрывки из того, что написал, и Эрик подозревал, что его друг просто не писал ничего. Он злился на Чарльза за его состояние, буквально выходил из себя, кажется, пару раз даже накричал на него - и услышал в ответ самое бесцветное в мире "Да, ты прав". И это стало последней каплей, Леншерр решил, что им надо поговорить - и приехал без предупреждения. Как он и предполагал, в квартире Чарльза обнаружилось просто бесчётное количество бутылок - пустых и полупустых, они валялись по всей квартире, как и листы бумаги, скомканные, разорванные, Ксавье неловко кутался в халат, заспанный, обросший щетиной - кажется, эти выходные он провёл дома и даже не выходил за порог. Знал бы, что Эрик явится, точно бы прибрался, и именно поэтому Леншерр не предупредил друга о своём визите. - Что происходит, Чарльз? - Эрик поставил коробку с пирожными на столик, смахивая с него пробки от винных бутылок, не меньше пяти. Ксавье молча прошёл мимо него, словно игнорируя пристальный взгляд серых глаз. Чарльз вытащил из-за кресла бутылку и сделал большой глоток прямо из горла, заставив Леншерра сглотнуть: раньше друг при нём не пил, то ли стеснялся, то ли ещё что. Разве что когда они немного выпивали вместе, но на этом всё, а сейчас... - Чарльз?.. - Я чувствую, что не нужен тебе, - Ксавье повернулся к нему, не отпуская бутылку. - Я никому не нужен. И мне кажется, что если я исчезну, то ничего не изменится. Ни в твоей жизни, ни в чьей-либо другой. Эрик опустился в кресло, одновременно хмурясь, даже не пытаясь скрыть своё недовольство. Снова-заново... Кажется, они всё тогда обсудили и решили, но нет, у Чарльза опять что-то замкнуло в голове, и вот печальный итог. Снова пьёт, снова жалеет себя, снова сидит в яме, куда сам себя затащил. Леншерр тяжело выдохнул, потирая переносицу. Ещё и эти слова... Про "исчезну", как будто он говорил с подростком, а не с молодым мужчиной, которому исполнилось уже двадцать четыре года. - Ты увидел меня всего, - чуть покачнувшись, Ксавье прошёл к окну, отодвигая занавеску в сторону и смотря на улицу. - И тут два варианта: или тебе не понравилось, или ты решил, что я точно никуда не денусь. И... зачем уделять внимание тому, что и так останется с тобой, да? Он горько усмехнулся. Его боль... Его бесконечная боль, вскормленная одиночеством этих дней, усугублённая собственными мыслями, культивированная алкоголем и невозможностью расслабиться. После их разговора Чарльзу ненадолго показалось, что всё будет хорошо, что он со всем справится, и Эрик некоторое время был таким... Близким. Как будто он понял, что на самом деле делает своим отношением, резкими словами, небрежными формулировками и прочим, и прочим... А потом он резко прекратил всю эту ерунду с заботой и беспокойством, и Чарльз с головой окунулся в размышления о своей никчёмности, раз уж даже такой терпеливый человек, как Леншерр, отвернулся от него. Ксавье засыпал и просыпался с мыслью о том, что он потерял внимание, которое так ценил. Потерял право на то, чтобы у него узнавали, как он себя чувствует, потерял Эрика. И всё потому, что он не замолкал вовремя, говорил прямо о том, что его беспокоит, не скрывал своих чувств. А надо было. Надо было прятать это максимально глубоко, скрывать, проглатывать, как ком в горле, и тогда всё было бы действительно хорошо. А так... Он просто надоел. И видел в этом исключительно свою вину, разумеется. У него была острая нехватка Эрика - и Чарльз просто не мог справиться с тем, что с ним происходило. Он знал, что сам так прикипел к новому другу, что тот, скорее всего, не желал такого эффекта, что это получилось случайно, но легче от этого знания не становилось. Легче не становилось ни от чего, и чем дальше от него был Леншерр, тем болезненней Чарльз реагировал на всё. Он снова перестал писать, и это было самым страшным, пожалуй, потому что писательство являлось для него путём к обретению гармонии, а он не мог. Просто не мог. И вырывал листы из блокнотов, комкал их, рвал на клочки, а потом сидел на полу, запустив пальцы в волосы, сжимая голову, желая избавиться от голосов, которые повторяли, что он пустое место. Для всех, в том числе и для Эрика, чьего внимания Чарльз теперь так жаждал. Это было смешно и горько. То, как Леншерр с ним носился, как звонил, как неловко чувствовал себя сам писатель, нехотя отвечая на звонки, боясь такого активного общения. Он сначала даже избегал всего этого, не понимая и не веря, что это возможно - такое искреннее желание помочь, хотя сам испытывал то же самое, только по отношению к другим людям, которым требовалась поддержка. И ведь в итоге поверил - и как теперь было больно, когда всё это исчезло, когда он перестал быть интересным Эрику, когда сам Эрик старался вытеснить его из своей жизни. Чарльз варился в этих мыслях каждую свободную и несвободную минуту, медленно сходя с ума. И вот теперь Леншерр хочет поговорить. - Наше общение изменилось, и мне не хватает того, что было раньше, - Чарльз сделал ещё глоток. - Я веду себя на уровне друга, - спокойно проговорил Эрик. - На уровне друга? - Ксавье резко обернулся. - Ты даже не знаешь о том, что я терял сознание. Ты не знаешь о том, что у меня болит сердце. Ты ничего этого не знаешь. - Я спрашиваю тебя каждый день, как у тебя дела, - Леншерр сжал пальцами подлокотники кресла, чувствуя, как в нём закипает гнев. - Да, ты спрашиваешь: "Как ты?" - но слышал ли ты сам себя хоть раз? - Чарльз нервно улыбнулся. - Да тебе всё равно. Я говорю тебе, что всё в порядке, и тебе этого хватает, друг мой. Я тут сдохнуть могу - и поставить на автоответчик: "Всё в порядке", - ты и не заметишь, и... Он не успел договорить, потому что Эрик сорвался с места и схватил его за грудки, даже чуть встряхивая. Леншерр готов был ударить своего друга, причём со всей силы, лишь бы тот понял, насколько он кретин, иначе назвать это было нельзя. И как ему такое только в голову пришло? Как он до этого вообще дошёл своим гениальным мозгом? Чарльз продолжал улыбаться, он был уже достаточно пьян и от того неприлично смел. - Ты говоришь: "Поешь". Ты говоришь: "Поспи". Ты говоришь: "Не пей". И ни разу не убедился в том, что я тебя послушался, - Ксавье демонстративно сделал ещё один глоток, и Эрик тут же выбил бутылку из его рук. - Не нравится, да? Мне тоже не нравится, что я чувствую себя обузой для тебя. Ты был самым заботливым человеком за всю мою жизнь - а теперь становишься самым равнодушным. Ты даже не понимаешь, что разговариваешь со мной так... Как будто хочешь только одного - чтобы я отстал. Эрик слушал молча, стиснув зубы, с трудом подавляя в себе желание всё-таки врезать Чарльзу. Пожалуй, он это действительно заслужил, не столько своими словами, сколько тем, что позволил себе всё это выдумать. Выдумать и не сказать ни слова вслух. Действительно же ребёнок, настоящий подросток - весь мир против него, но он будет таскать это исключительно в себе. Потому что надо пострадать. - Готов поспорить, ты сейчас думаешь о том, сколько я замалчивал, но я говорил тебе об этом - прямо и косвенно, но ты игнорировал. Раз за разом. Леншерр медленно отпустил его и сделал пару шагов назад, выдыхая и сжимая кулаки. Он бы сам сейчас выпил, но понимал, что если сделает это, то тогда точно побьёт Чарльза, причём не один раз. Чисто для того, чтобы выбить всю дурь из его светлой головы, которая слишком много думает. Просто непомерно много - и всё не о том. - Что за подростковый максимализм, Чарльз? - он старался говорить спокойно. - Это всё романтика и идеалистичность, пора вырастать из этого и смотреть на факты. Нужен, важен... Это всё чушь. Ты должен быть для себя прежде всего, и... - Не надо мне говорить о том, какой я плохой, и о том, что мне надо повзрослеть, - Чарльз перебил его резко, практически огрызнувшись. - Я слышал это не раз и не два. И открою тебе большую тайну: когда человек говорит, что ему плохо и что он чувствует себя ненужным, достаточно его обнять и сказать, что он нужен. Всё. - Это всё детский сад, - Эрик уже откровенно рыкнул, окончательно теряя терпение. - Знаешь, что? Если тебе нравится сидеть в этом состоянии - пожалуйста. Твоё дело. А мне тут тогда делать нечего. Чарльз смотрел на него молча, оглядывая своего друга и не узнавая его. Вот он, Эрик, вроде всё тот же, но... Но нет, не тот. Он почему-то не мог подойти и обнять, сказать два коротких слова: "Ты нужен", - даже когда его об этом попросили прямым текстом. И вместо них говорил всё это... Демонстрируя равнодушие - самое страшное для Ксавье, то, что он просил никогда не применять к нему. Повторял, что с ним такое не проходит, что его внутренний мир устроен не так, что оплеуха не поможет. Она усугубит положение дел. И вот что делает человек, которого он за короткий отрезок времени записал в число близких. Бьёт этим со всей силы - в самое больное, ничуть не ограничивая себя в средствах. - Если... - Чарльз сделал паузу, сглатывая слёзы и проходя к бару, доставая очередную бутылку. - Если ты думаешь, что тебе тут делать нечего - уходи. Он повернулся, они встретились взглядами на секунду - и Эрик развернулся, направляясь к двери, уходя, как и в тот раз, когда они были в спальне, когда Чарльз остался один, пусть и ненадолго. Он и сейчас точно так же осел на пол, теряя все свои силы в один момент, понимая, что больше не может это выносить, что хотел бы умереть здесь и сейчас. Внутри было пусто, снова пусто и холодно. Холодно было и на улице, Эрик вышел, отстранённо наблюдая за облачком пара, сорвавшемся с губ. Он всё делает правильно, Чарльзу нужна встряска, ему нужно понять, что он прежде всего сам себе помощник, а потом уже все остальные. Что он должен жить для себя, а не для кого-то. Леншерр стоял у подъезда и не мог сделать ни шагу дальше. А если он ошибся? Если здесь это всё-таки так не работает? Если он сейчас совершает самый большой промах в их общении? Если такие встряски помогают не всем, как об этом упоминал сам Чарльз? Эрик оглянулся на окна, вспоминая всё то, что говорил ему его друг. Его нервный, беспокойный, принимающий всё слишком близко к сердцу друг. Которого он сейчас оставил одного в пустой квартире. Обвинив в том, что он ведёт себя как подросток. Одного. Обвинив. Мысли давили на Эрика со всех сторон, и он бежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, открывая дверь ключами, которые спокойно взял у соседей, уже даже привыкших к нему. Он готов был задохнуться от осознания того, как поступал с человеком, который был ему небезразличен, но держался. Леншерр нашёл Чарльза на балконе. Тот стоял у открытого окна и пил вино - снова из горла, кажется, он успел только найти штопор, откупорить бутылку и выйти на балкон. Ксавье смотрел на небо, молчал и пил, не поворачивая голову, даже когда Эрик подошёл совсем близко. - Чарльз... - Всё хорошо, - Чарльз грустно улыбнулся. - Никто не будет бороться с твоими внутренними демонами кроме тебя самого. Точнее, я бы с твоими поборолся, а вот с моими возиться никто не будет. Он поднял бутылку - и Леншерр забрал её, на этот раз мягко, отставляя в сторону и поворачивая друга к себе за плечо. Он смотрел в глаза Чарльза и видел в них небо, небо, которое было затянуто тучами, обещающими дождь - долгий и болезненный. Тучи, которые он не разогнал, хотя его об этом просили, и теперь это будет сделать гораздо сложнее, но он готов был попробовать. - Мне твои демоны даже нравятся, - он осторожно прижал Чарльза к себе, сразу ощущая, как тот слегка обмякает в его руках, растроганный этим жестом. - Но не те, которые вкладывают бутылку в твои пальцы, с ними мы точно не подружимся. А с остальными - стоит попробовать.