* * *
You got a lot of nerve But not a lot of spine You made your bed When you worried about mine This ends now I wouldn't hold my breath if I was you You broke my heart and there's nothing you can do And now you know, now you know True friends stab you in the front ♫ Bring Me The Horizon – True Friends
Чарльз сидел на балконе, обхватив чашку двумя руками, грея ладони о неё. Наверное, в какой-нибудь другой день или даже другой час он бы заметил, что его пальцы уже красные, потому как он налил кипятка, и кожа посылала сигналы S.O.S. всеми возможными способами, но не сегодня и не сейчас. Ксавье не замечал даже того, что он сам уже дрожит, как осиновый лист, потому что благополучно замёрз – окно было открыто нараспашку. На улице заметно похолодало, но он этого не чувствовал. Чарльз просто налил себе кофе, вышел на балкон – и замер в кресле, которое вытащил туда буквально вчера. Хотел писать, дыша непосредственно свежим воздухом, ему казалось, что так будет лучше. И сейчас один из блокнотов лежал перед ним, открытый для начала новой главы, но Ксавье не мог написать ни строчки, стоило ему взять ручку, как она начинала ходить ходуном вместе с пальцами молодого человека, так что приходилось откладывать её. Чарльз надеялся, что это пройдёт, но оно – не проходило. Он плохо помнил, с чего началась эта глупая ссора, то ли Эрик обронил, что его другу пора бросать пить, то ли сам Чарльз огрызнулся на что-то более безобидное, но слово за слово они разругались до того, что Леншерр заявил, что ему лучше быть совсем одному, а на возражения своего друга бросил хлёсткое «это не твоё дело». И всё. Чарльзу казалось, что мир остановился вместе с тишиной, повисшей после хлопка двери, с которым ушёл Эрик. Сколько всего они успели друг другу наговорить? Ксавье не запомнил и половины, но в память, словно ржавчина в металл, въелись несколько фраз. «Это не твоё дело». «Это мне решать». «Я хочу быть один». На Чарльза, успевшего привязаться к Леншерру всей душой и сердцем, это действовало, как пощёчины. То, что Эрик делился с ним своими мыслями и проблемами, просил совета и сам всегда был рядом – всё это говорило Ксавье о том, что он был нужен. Что он был важен. Что он не был пустым местом для человека, успевшего сосредоточить в себе большую часть Вселенной для Чарльза, и он правда был рад помочь и рад был быть рядом. И всё это рассыпалось за пару минут их ссоры, и Ксавье вздрогнул всем телом, когда дверь в коридоре хлопнула просто оглушительно. Который раз Эрик так уходит? И он всегда возвращался быстро, но не на этот раз, так что та дрожь была последней реакцией Чарльза на окружающий мир. Он словно впал в оцепенение, не понимая, что происходит и где он вообще. Писатель смог позвонить на работу, чтобы взять несколько отгулов, но это всё, на что его хватило. К вечеру первого дня Ксавье начал чувствовать давящую боль в груди, дышать было тяжело, но он не обращал на это внимания. Морозило, руки и ноги начали холодеть, иногда Чарльза просто вело в сторону, и он вцеплялся в стену, с трудом удерживаясь на ногах, но ничто из этого не беспокоило его. Он мог думать только об одном – как там Эрик. Мысль о том, что его друг решил отдалиться, замкнуться в себе, закрыться ото всех терзала Чарльза не хуже орла, который так любил лакомиться печенью Прометея. И Ксавье съедал себя сам, думая о том, что нужно было держать язык за зубами, что он вообще во всём неправильно себя вёл, что случившееся – целиком и полностью его вина, и вот итог. Его мозг не мог отказаться от прогнозирования будущего, в котором Эрик, даже если они помирятся, перестаёт рассказывать что-либо, всё держит в себе и не делится ни одной из своих проблем. И копит это в себе, копит, думая, что это сделает его сильнее, но всё же закончится нервным срывом, Чарльз знал это точно. Он сам был таким. Внутренний голос ехидно интересовался, не связано ли всё это его беспокойство с тем, что он не чувствует себя нужным? Ксавье пожимал плечами и чуть кивал в ответ – конечно, связано. Но не это было для него на первом месте, на первом был его друг, Чарльз приходил в ужас, когда представлял, сколько всего тот может собрать в себе, если не будет выговариваться. И ведь они не сразу к этому пришли, Леншерру понадобилось немало времени, чтобы понять, что он тоже может доверять – и всё это зря. Ксавье какими-то остатками разума понимал, что есть проблемы реальные, что он не ест второй день, что уже послезавтра будут звонить с работы и спрашивать, куда он запропастился, что он ничего не пишет, но всё это казалось таким бессмысленным в свете происходящего в их с Эриком общении. Всё было пустым, как и он сам. Боль бродила по телу Чарльза, то поселяясь в груди, камнем укладываясь на сердце, так что оно билось через раз, сдавливаясь и отзываясь чем-то колючим, не давая вдохнуть. Потом она перемещалась в голову, и молотком колотила по вискам, лбу, затылку, и Ксавье проводил рукой по своим волосам ещё чаще, путаясь в них – и они оставались в пальцах. Боль спускалась в живот, стягивая там всё в узел, заставляя его сгибаться, обхватывая себя руками поперёк торса, чуть покачиваясь вперёд-назад, словно это могло избавить его от мучений. Наконец, руки начинали дрожать, суставы словно выкручивало неведомой силой, и горло перехватывало, потому что к глазам подступали слёзы. Он не замечал, как начинал плакать. Просто две мокрые дорожки по щекам – без всхлипов, без воя, Чарльз сидел неподвижно, а слёзы текли, собираясь на подбородке, срываясь с него по капле, падая на руки, которые были сложены на коленях. Ксавье просто не был способен что-то делать или о чём-то думать. Хотя нет, некоторые мысли его всё-таки посещали. Например, он смотрел на свои запястья и думал о том, что хотел бы проверить – действительно ли кровь красная, несмотря на то, что вены кажутся синими? Нет, Чарльз и не помышлял о самоубийстве, он давно отказался от подобных мыслей, но вот такие странные вопросы порой приходили ему в голову, и удержаться было очень сложно. Ксавье не замечал, как вырывал волосы или царапал себе спину до крови, хотя казалось, что она просто чешется. В глубине души он надеялся, что не будет резать себе вены, чтобы узнать, какого же цвета там кровь на самом деле. Чарльз часами сидел за своим столом, смотря на рисунок Эрика, который всё-таки поставил в рамку, несмотря на то, что его друг до бесконечности повторял, что это всего лишь набросок, который не стоит внимания. Ксавье любил каждую линию этой работы, кажется, он видел её всякий раз, когда закрывал глаза, пряча глубоко в своём сердце тепло, возникающее при мысли о том, как его друг это рисовал. Неужели всего этого больше не будет?.. Разум говорил Чарльзу, что он себя накручивает, но на то он и разум, чтобы бороться с чувствами. А чувства превратили душу Ксавье в пустыню, он мог себе представить, как цветущий сад высыхает, сначала земля покрывается лепестками, облетающими от любого дуновения ветра, потом за ними следом летят листья, стволы и ветви скручиваются от недостатка влаги и, наконец, земля трескается, знаменуя этим завершение метаморфозы. И сейчас Чарльз сидел на балконе, не чувствуя ни холода, хотя губы его уже немного посинели, ни жара от чашки, хотя кожа на пальцах была красной. Зачем мы так привязываемся к людям? Почему можем зациклиться на одном человеке? Что заставляет нас терзать себя безо всякой рациональной причины – только потому, что болит душа, которую нельзя даже потрогать? Что-то эфемерное, непонятное, почти что мифическое, но Чарльз верил, что она есть у каждого. И его душа умирала, пока они с Эриком не говорили. Пару дней назад всё было хорошо, всё было просто идеально, Ксавье сидел и писал одну из глав, Эрик в соседнем кресле что-то набрасывал в своём блокноте, кажется, он всерьёз решил вернуться к рисованию, и Чарльз был счастлив, ведь он так этого хотел. А потом они пили кофе и говорили о том, что у кого в итоге вышло, показывать своё Леншерр отказался, сказал, что это будет сюрприз, и писатель не мог не улыбаться, чувствуя искреннюю радость. Его друг занимался тем, чем хотел, а не тем, что ему говорили делать – что могло быть лучше?.. И из всего того тепла его швырнули в ледяной бассейн равнодушия и больных фраз, которые крутились в голове, как заевшая пластинка. И нельзя было сказать обо всём этом Эрику, ведь он решил, что должен быть один, а Чарльз обещал, что будет уважать любое его решение. Обещал – и не мог сдержать обещание. «Ты мне нужен». Сообщение, набранное негнущимися пальцами, улетело быстрее, чем Ксавье осознал, что делает. Он отложил телефон, понимая, что выставил себя полным идиотом и нытиком, потому что снова клянчит внимание, словно эгоистично думает только о себе, но даже на то, чтобы укорить себя чем-либо, не было сил. Чарльз откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, он был уверен в том, что Эрик проигнорирует его сообщение, а через минуту уже и вовсе забыл о том, что отправлял что-то вообще. С его губ срывалось облачко пара, они были уже почти фиолетовые, но Ксавье не чувствовал этого, продолжая тонуть в своих мыслях. Может, он сделал что-то сильно не так? Может быть, Эрику просто не нужен такой друг? Может быть, это его удел – быть всегда одиноким? По горькой иронии мы не оказываемся нужны тем, кто нужен нам, может, всё, что было между ними, вся эта связь… Может, он всё это придумал? Может, может, может – слишком много возможностей и ни одного факта. Слишком много переменных для одного уравнения, с решением которого Чарльзу было никак не справиться. А хотел ли он этого?..* * *
Friends will be friends, When you're in need of love they give you care and attention, Friends will be friends, When you're through with life and all hope is lost, Hold out your hand cos friends will be friends right till the end ♫ Queen - Friends Will Be Friends
- Боги, Чарльз, - голос Эрика выдернул Ксавье из дрёмы, в которую он провалился, но ответить что-то не получилось, мышцы лица как будто окаменели от холода. – Ты с ума сошёл? Леншерр поспешно подхватил его на руки, занося обратно в квартиру, тут же закрывая балкон. Он уложил друга на диван, обхватывая ладонями его лицо, чуть потирая, чтобы согреть, через секунду уже делая то же самое с руками Ксавье, Эрик по очереди растирал его пальцы в своих, обеспокоенно вглядываясь в глаза писателя. - Ты приехал… - с трудом прошептал Чарльз, чувствуя, что сейчас снова заплачет – и действительно, слезинка скатилась из уголка его глаз, тут же стёртая Эриком. - А мог не приехать? Голос Леншерра звучал как будто на грани, кажется, он не предполагал, чем может закончиться их ссора. Он думал, что Чарльз будет пить, но что дойдёт до такого… Эрик почувствовал такой укол вины, что с трудом подавил желание разбежаться и удариться головой о стену. И даже то, что он готовил сюрприз, чтобы помириться, не спасало его от нарастающего ужаса – а если бы он не увидел сообщение? Пришлось бы ехать уже в больницу, подсказывало сознание, но Леншерр отгонял от себя эти мысли. - Сейчас ты немного согреешься – и пойдёшь догреваться в ванную, пока я сделаю тебе чай, - Эрик провёл ладонью по волосам друга, снова заглядывая в его голубые глаза. - Лучше кофе… - пробормотал Ксавье, опуская взгляд, стыдясь своего состояния. Он снова выставил себя беспомощным и жалким – в очередной раз. Странно, действительно странно, что Эрик вообще приехал, но он был тут, разве может что-то больше говорить о том, что ему не всё равно?.. - Нет, чай, - Леншерр покачал головой. – А ещё – у меня для тебя кое-что есть. Он взял с журнального столика пакет, который привёз с собой и оставил тут, едва увидев, что Чарльз на балконе практически без сознания. Ксавье уставился на руки Эрика, наблюдая, как они медленно вытаскивают из пакета раму. Леншерр не мог не улыбнуться, видя, как за одну секунду глаза писателя буквально загораются от восторга. Море. Это было море. Прекрасное, восхитительное, раскинувшееся до самого горизонта, оно было таким живым, словно Чарльз и правда оказался на берегу. Кстати, берег тоже присутствовал – тонкая кромка, на которой было несложно различить шахматную доску со стоящими на ней и частично валяющимися рядом в песке чёрными и белыми фигурами. Это был закат, восхитительно прорисованное небо алело над водой, а солнце уже частично нырнуло в волны, оставляя за собой световую дорожку, и Ксавье протянул руку, неловко касаясь пальцами стекла, там, где море встречалось с берегом. - Как-нибудь мы поедем туда, - Эрик осторожно передал картину в руки друга, наклоняясь и целуя его в макушку. Чарльз не мог оторвать взгляда от этого заката, забыв, как дышать, забыв, что замёрз, забыв о боли, которая сопровождает постепенно согревающиеся конечности, впиваясь в кожу тысячей иголок. Он забыл обо всём, и только рука Леншерра, которой он накрыл всё ещё прохладные пальцы Чарльза, оказалась реальной. - Я хотел привезти тебе её завтра, но пришлось срочно заканчивать сегодня, - Эрик всё так же осторожно забрал картину, снова укладывая её на стол. Он помог Чарльзу подняться с дивана, чтобы проводить его до ванной, но вдруг писатель крепко обнял его, уткнувшись в плечо, собрал все остатки сил ради одного этого движения. Эрик судорожно выдохнул и прижал Ксавье к себе, поглаживая его ладонью по спине, бесконтрольно, просто желая показать, что он здесь, он рядом и не собирается уходить. - Ты мне очень нужен, - Чарльз шептал, с трудом удерживая слёзы, кажется, он и правда стал слишком много плакать, это уже ни в какие рамки не лезло. - И ты мне, - негромко отозвался Эрик, приподнимая уголки губ от того, как замер писатель в его руках. – И ты мне очень нужен, Чарльз.