* * *
Эрик наблюдал за своим другом краем глаза. Вытащить Чарльза куда-то оказалось задачей не из простых, но у Леншерра была цель – и он с ней справился, просто поставив писателя перед фактом, что они идут на концерт. Выступление большой театральной труппы, гастролирующей по большим городам, включало в себя и короткие сценки, и танцы, и пение – в общем, полный комплект, если можно было так выразиться. Ксавье смотрел на всё огромными глазами, в которых отражался такой искренний и безграничный восторг, что Эрик периодически забывал вдохнуть, когда в очередной раз кидал короткий взгляд на своего друга. Всё-таки он был ребёнком. Взрослым, запутавшимся, одиноким ребёнком. Последнее было особенно удивительно: Леншерр видел много фотографий Чарльза с друзьями, слышал о них достаточно часто, но при этом писатель производил впечатление безмерно одинокого человека. Почему они не замечали, что с ним что-то не так? Почему он не хотел им сказать об этом? Глупый-глупый альтруист и человеколюб – Ксавье даже с ним, Эриком, периодически пытался сделать вид, что всё хорошо. Им стоило поговорить об этом. Эрик понимал, насколько ему повезло встретить такого человека: в свои двадцать четыре года Чарльз не потерял главную детскую способность – умение удивляться. Находить что-то новое, восхищаться, верить… Бесконечно доверчивый и такой наивный, Леншерр всерьёз опасался за своего друга, удивляясь, как тот дожил вообще до своих лет. Сейчас с ним творилось что-то странное, последние дни. Эрик не мог не замечать, как писатель периодически замолкает, уставляясь в одну точку и как будто впадая в какой-то транс. Что происходило в его голове в такие моменты? С какими демонами он сражался в эти минуты? Такое случалось и раньше, но было связано с писательством – и Ксавье просто тут же хватал блокнот. Теперь нет, теперь он просто выпадал из реальности, и это беспокоило Леншерра. Чарльз весь его беспокоил. С каждым днём Эрик всё больше понимал, что его желание затащить тогда ещё едва знакомого юношу в постель никуда не делось, оно переродилось из плотской жажды в душевное изнеможение. Ксавье был ему нужен, весь, целиком, до последней клеточки, мужчина гнал от себя эти мысли, пытаясь убедить свой внутренний голос, что они просто друзья – и проваливался в этом целиком и полностью. Давно не друзья, очень давно. И желание поцеловать Чарльза росло пропорционально их общению, а эта его манера обнимать Эрика всё время… - Ты устал? – они сидели в небольшом кафе после концерта, и Чарльз, такой светящийся от восхищения, сейчас снова сник, смотря в окно. - Нет, - Ксавье покачал головой, он заказал только кофе, с которым сейчас и сидел. - Ты притих, - Эрик осторожно подвинул к нему свой десерт, фруктовый и максимально несладкий, предлагая попробовать, но писатель только отрицательно покачал головой. - Просто… - Чарльз шумно вздохнул. – Пожалуйста, ты должен рисовать. Эрик едва не пронёс ложку мимо рта, опешив от такого заявления. Как говорится, ничто не предвещало… Он всё-таки съел кусочки киви и клубники, осторожно запивая их капучино (Леншерр не преминул поворчать на писателя за то, что тот снова заказал себе крепкий американо), и посмотрел на друга. - Просто… - Ксавье повторился, кажется, ему так легче было начинать предложение. – Это уникально. Умение рисовать. Танцевать. Петь. Быть актёром. Я смотрел на них и думал, как это вдохновляет, как вдохновляет твоя картина… А я ничего не умею. Я бесполезен. - Чарльз, ты пишешь. - Писать могут все, - Чарльз едва не перебил его, поворачивая голову и смотря в глаза Эрику. – Это самое простое – писать. Нет, не так… Это то, чему можно действительно научиться. Можно воспитать в этом талант. Чёрт… - Ксавье потёр виски. – Снова не так… Литература – это такое же вдохновляющее искусство, как и другие. Но я не вдохновляю. Я не гений, я не талант. Мой уровень – бульварные романы. Я просто… писака. Он скомкал салфетку, которую до этого держал в руке, досадливо кидая её на стол, тут же ставя на край локти и роняя голову на ладони. Чарльз закрыл лицо, почти сразу чуть опуская подбородок, зарываясь пальцами в собственные волосы, а в ушах Эрика всё звучало то отчаяние, с которым его друг бросил это небрежное «писака», наполненное таким отвращением, что сердце сжалось от боли. - Прекрати, - Леншерр сказал это строго и даже резко, понимая, что самое время действительно серьёзно поговорить. – Ты хорошо пишешь. Тебя читают. Тебя любят. Хватит себя накручивать. - Я не достоин того, чтобы меня читали или любили, - ответ прозвучал глухо, Эрик даже не видел лица Ксавье. - Хватит, - ещё резче. – Хватит этого, Чарльз. Ты должен быть сильнее. Перестать думать лишнее, перестать загонять себя в угол, перестать ныть, в конце-то концов! – Эрик чуть стукнул кулаком по столу, так что чашки даже немного подпрыгнули над блюдцами. – Если тебе не нравится, как ты это делаешь – учись. И научись постоять за себя, ты слишком мягок. - Я сильнее, чем ты думаешь, - Ксавье поднял голову, смотря в глаза другу; глаза писателя были сухи, но по чуть подрагивающим губам было понятно, что он на грани. – Не путай умение прощать и уступать с мягкотелостью. - Убеди меня в том, что ты сильнее, - Эрик рыкнул. – Пока что я вижу только бесконечные слёзы. Ты просто не хочешь ничего менять. И это точно не признак силы. Хватит плакать, Чарльз, слёзы утомляют. Перемена в лице писателя заставила Леншерра сглотнуть. Ксавье неуловимым движением вытащил из кармана пальто купюру, бросая её на столик – за свой кофе, видимо, - и схватил свою сумку, которую носил через плечо, срываясь с места. Эрик догнал его уже на улице, схватив за запястье и рывком разворачивая к себе. - Чарльз, что это значит? – Эрик тяжело дышал, он был зол, чертовски зол, он не помнил, когда последний раз чувствовал себя так; он же хотел помочь, правда, а в итоге… - Ты ведёшь себя, как истеричная девица, которой что-то не понра… Звонкая пощёчина оборвала речь Леншерра. Он застыл, как застыл и Чарльз, изумлённо смотрящий на щёку друга, которая покраснела от удара мгновенно. Кажется, он сам не ожидал от себя такого, нет, точно не ожидал – и тут же сорвался на бег, пользуясь тем, что Эрик от подобного впал в небольшой ступор. Когда мужчина очнулся, писатель уже скрылся в метро, значит, его уже не догнать… Леншерр скрипнул зубами, возвращаясь в кафе, чтобы оплатить счёт. Нет, так просто он Ксавье не отпустит.* * *
If you play with fire I'll control the flame I'll do anything To make you believe! ♫ Cold – With My Mind
Леншерр бы не удивился смене замков – сегодня его друг открылся для него с новой стороны. С очень импульсивной стороны, которой Эрик в нём раньше никогда не видел, но нет, ключ подошёл – и мужчина толкнул дверь, сразу морщась от запаха алкоголя, резко ударившего в нос. Судя по всему, на этот раз был виски. Эрик до боли в пальцах сжал ручку, закрывая за собой дверь. Чарльз не пил эту неделю, Леншерр точно об этом знал – и вот сорвался… - Чарльз?.. Да, пощёчину получил он, но Эрик, едва успокоившись, осознал, что вполне заслуженно. Леншерр всё время забывал о том, что его друг не был рядовым человеком, с которым можно пробовать привычные способы встряски. Понимание того, что он ударил по самому больному, пришло не сразу – когда он ехал сюда из дома, где умылся и захватил кое-что из художественных принадлежностей. Эрик надеялся остаться у Ксавье на ночь и порисовать, показать ему, что прислушивается к его словам. А тут… Леншерр нашёл его рядом со столиком, на котором они обычно играли в шахматы – в одном из кресел. Фигуры раскиданы, прямо на доске стоит стакан с виски, рядом – растрёпанный блокнот с вырванными листами, и Эрик про себя воззвал ко всем богам, чтобы это было что-то из опубликованного. Чарльз сидел поперёк кресла, закинув ноги на один подлокотник, на второй опираясь спиной, он смотрел куда-то в потолок, отрешённо и безучастно. - Ты не понимаешь, друг мой, - голос писателя звучал совершенно бесцветно, и от этого тона Эрик покрылся мурашками. – Ты просто не понимаешь. Он протянул руку, беря стакан, вливая в себя очередную порцию алкоголя, уже даже не морщась. Леншерр осторожно пододвинул второе кресло ближе, садясь в него. - Это осознание абсолютной бесполезности своего существования, - Ксавье опустил руку со стаканом, с негромким стуком роняя его на пол. – Невозможности создать что-то великое, важное, нужное… Не чтобы запомниться, нет. Чтобы оправдать свою жизнь. Мне всегда казалось, что во мне есть это… Есть что-то, что воплотится в действительно стоящую вещь. Но я ошибся. Во мне нет ничего. Я пустышка. Он сел в кресле нормально, ища затуманенным взглядом бутылку. Эрик дышал с трудом, не понимая, как мог этого всего не замечать. Не видеть того, насколько глубока боль его друга, возможно, для большинства людей она была непонятна, возможно, кто-то мог бы даже посмеяться над этим, но Леншерр знал: это настоящие мучения для Чарльза. Его личный персональный ад. Ад, который он не разглядел. - Я не способен ни создавать, ни вдохновлять. Но это уже неважно. Больше неважно, - Чарльз подхватил бутылку, наливая немного в стакан, слегка болтая жидкость внутри, но Эрик отобрал его тут же, беря друга за руку. - Ты вдохновляешь меня. Ксавье медленно поднял взгляд на друга, не сразу понимая, что он сказал. Опьянённое сознание не хотело обрабатывать информацию, но сердце уже услышало слова Эрика – и заколотилось с какой-то невероятной скоростью, заставляя дыхание участиться. - Ты вдохновляешь, - Леншерр приподнялся, подаваясь вперёд, приближаясь так, что Чарльз невольно прижался к спинке кресла, смотря на мужчину снизу вверх. – Ты целый мир, Чарльз. Эрик поцеловал его осторожно, словно боясь навредить резким движением, и во вкусе виски вперемешку с солью от слёз, он почувствовал доверие. В том, как писатель чуть повернул голову, устраиваясь удобнее, в том, как он едва-едва приоткрыл губы, в том, как закрыл глаза, в подрагивающих ресницах, выдающих волнение… Леншерр чуть улыбнулся в поцелуй. Его Чарльз. Его вдохновение. Эрик негромко выдохнул, отстраняясь на каких-то пару сантиметров, чтобы заглянуть в бесконечно голубые глаза. - Мир, который мне необходим.