Sweet dreams

sia – angel by the wings Я хочу нести со скоростью света. К тебе. Но пока это выходит чертосвки паршиво. А всё эти убогие лондонские пробки, человеческая глупость и очередной дождь... — вестник ещё одной душевной травмы. Мне хочется верить, что я успею. Опять же... К тебе. Но это проклятое время летит так быстро, что я не успеваю даже смахивать слёзы, светофоры не успевают давать зелёный свет, один из девяти миллиардов человек на земле не успевает жить. О, Гарри, мне больно за тебя. И невыносимо противно за себя. Один из всех людей на планете — это часть твоего сердца. Я клялась, что люблю всего тебя, недолюбливая это место в твоей душе. Я жалкая эгоистка. Поэтому плачу. Нет. Не для того, чтобы ты жалел меня. Не надо тратить на меня часть своей теплоты, которая и так исчезает из тебя. Мои слёзы — это знак, кричащий о том, что я наконец-то полюбила тебя целиком. Твои крики, признания, слова, которые ранят, нахальный взгляд, мягкость и матовость губ, сбивчивое дыхание. А самое главное — твою любовь. Именно поэтому слёзы имеют совсем другой вкус. Такой, который до этого ужасного дня я не встречала никогда. Горче любых ночей без тебя, горче разлуки, что оплетала моё сердце, горче того момента, когда в сумраке ты появился у моего дома первый раз. Они не останавливаются в горле или на глазах. И я не пытаюсь их унять. Пусть скручивают легкие, останавливают пульс или выдергивают с корнем сердце. Если надо, помогу сама. Только вот это не осушит вины, которая вместо крови течет во мне. Я ужасный человек. Почему мне никто этого не говорил? Почему я должна была узнать это сама? Именно вот так. И это не тот момент, когда можно долго над этим думать и пообещать себе в будущем исправиться. Потому что я уже в конечной точке, после которой будущее мерещится неизвестным словом, потерянным в пустыне среди песков и песчаных бурь. Вообще все слова оставлены там. На языке крутится "Извини". До боли простое и бесполезное. Но оно не дает умереть. Как последняя миссия. Как последний бой. Видеть его глаза. Страшно и необходимо. Погрязнуть в их печали и душевных мучениях, погибать вместе с тобой. Давать воздух, которого нет в твоих сжатых и поломанных лёгких. Ведь мне не починить их, ничего не вернуть в прежнее состояние. Это сможет сделать только она. Если выживет. Сара. Девушка, чье имя отдавалось в голове ужасной болью, от которого из ушей сочилась кровь. Она стала твоим Святым Граалем. Ты сохранял её, как скрижаль. А теперь она рассыпается чуть ли не на твоих руках. Лучше дать волю слезам, Гарри. Пускай они вымывают обломки твоего разбитого сердца, как развалины храма, где некогда ты молился любви. Как я хотела, чтобы и для меня было такое место в твоей душе. Но очень сложно возвести что-то новое, если фундамент старого — свежая рана, которая искалечила тебя. Лишила духа, сделала слабым. Я буду за тобой. Будет трудно. Твои глаза потухли, будто никогда прежде не горели ярким зелёным пламенем. И это... правильно. И тысячу раз больно. Я не обращаю внимание на мерзкую больничную вонь: она теперь пахнет для меня горем — этот вкус я давно почувствовала. Сколько раз люди вдыхали этот запах смерти, уходили отсюда со крипом в сердце и потрепанной душой? И моего сожаления здесь не хватит. Даже на тебя, Гарри. Столько людей ещё способны улыбаться здесь, путаться под ногами и жить. Наверное, я никогда больше не смогу переносить белый цвет, цвет надежды, который сейчас рябит в глазах. Он кажется мерзким и давящим. В окружении его умирают люди. Вот длинные и бесконечные ступеньки, который также мешают, как и всё остальное. Вот длинный широкий коридор, чтобы призраки умерших людей могли жить в этих стенах. И вот ты, сидящий на дрожащих ногах возле операционной. Я останавливаюсь, ибо достигла цели, к которой так упорно шла, метая гром и молнии. А сердце останавливается, будто умираю я. Слёзы размывают тебя, смешивают опять же с этой противной белизной, точно отбирают тебя. Но я не смогу смахнуть их, хоть на секунду потерять твой темный силуэт. Это невозможно описать, когда за стеной решается чье-то существование, когда в нескольких метрах за небольшим столом играют смерть и жизнь. Эта трясучка, будто что-то в тебе должно взорваться. Точнее, вся ты. И не хватает слов, чтобы рассказать, каким потерянным Гарри выглядит. Это чувство беспомощности, пробирающее до костей, даже глубже. Страшное ожидание, которое держит на иглах твои нервы. И что-то метится внутри, заставляя шататься без сознания из стороны в стороны, рушить стены, разбивать окна. Появляется злость, и тут же её сменяет слабость. Неизвестно откуда прилив силы и снова неспособность держаться на собственных ногах. — Гарри... — клокочет в горле, и даже нет смысла спрашивать, как обстоят дела. Ведь если человек чуть ли не лежит на полу с красными болезненными глазами, всё хуже некуда. Стайлс просто шокирован, что не удивляет меня. Не зол, не благодарен. Глазницы пусты, будто в них прокралась сама смерть. Но я чувствую шок, потому что он всё-таки смотрит на меня. Парень молчит. Из-за того, что слов не надо. Нам всегда были нужны слова, пока не настала эта минута, когда голос оказался самой ненужная вещью на земле. — Прости... — раздирающий шепот, который не получит ответа. — Просто дай мне побыть рядом... Пожалуйста Его лицо выглядит зажато и ... . Я хочу вернуть те дни, когда он улыбался, злился и ненавидел меня. Чтобы ему было хорошо. Ведь любые чувства, что не приносят боль, самые лучшие. Мне так хочется для него что-то сделать. Он кивает. Медленно. И ноги сами ослабевают по команде. Я сажусь рядом с ним, на холодный пол. В голове возникает мысль : " Смогу ли я стать донором сердца для него?". Кидаю взгляд на Гарри, в образе которого не могу найти ничего, что не колотится от человеческого страха. Рука сама скользит вбок, пока не чувствует еле теплые пальцы. Их всегда хотелось касаться. Я не смогу успокоить бурю, бушующую в нем. И это так ужасно. — Обещаю, что больше никогда не стану проблемой для тебя, — та самая вещь, которая называется пожертвование, начинает говорить во мне. — Я избавлюсь от твоего номера и перестану думать о тебе. Все мои поступки ... — замолкаю, — не вспоминай о них, пожалуйста. Сейчас я хочу побыть для тебя никем, просто поддержкой, которая не имеет никаких чувств. Кажется, его дыхание приостанавливается от моего сдавленного голоса. Я сама понимаю, что слишком много наговорила. Но я хотела, чтобы Гарри доверился мне и, может, даже открылся. Но спустя многие минуты ещё больше виню себя за то, что вообще хоть что-то сказала. Стыдно. Мне должно было хватить того, что я положила свою ладонь на его. Он до сих пор не стряхнул её. Обещаю себе молчать. — Слишком поздно, — я не заслужила его тихий хриплый голос, который прозвучал рядом. Обеспокоенно смотрю на него, не понимая значения его слов. Что поздно? Сара? Шанс на спасение упущен? Мне по-настоящему страшно. Горько. — Чересчур многое произошло, чтобы ты стала никем. И это проходится по мне, открывает люк в подсознание и ныряет в самую глубину. Дотрагивается полуразбитого разума, который погублен, затоплен слезами и муками, виной и любовью. Как я не захлебнулась вообще? Лучше бы... — Я люблю тебя, — закрывая глаза, самовольно на рожон лезу я. И удары собственного сердца в тишине. Тук. Тук. Тук. — Она всегда будет твоим выбором, — бубню что-то лишнее, слёзы сходят, оставляя неприятное стягивание кожи. — А я всегда буду любить тебя. Его ладонь переворачивается с тыльной стороны на внутреннюю и наши пальцы легко переплетаются. Вздрагиваю. Это слишком неправильно. Так считает моя чертовски больная голова. Я не могу дышать, ощущая своей кожей его прикосновение. — Сара была моей опорой со школы. Её выбрал не я, её выбрала жизнь и сделала самым родным человеком. Я люблю её, потому что не могу иначе. Я готов ради неё на всё, потому что знаю: она готова сделать то же самое. Мы встречались, целовались, занимались сексом, но наша любовь свернула не за тот угол, она гораздо выше этого. Наша связь особенная. Как у брата и сестры. — Я видела, как Гарри выжимал себя, как лимон, как он борется за Сару. В его словах, не смотря на боль, жила любовь, которая дарила тепло. Оно проникало в меня. Но я была не уверена, что оно принадлежало мне. Гарри напрягается за минуту до того, как мужчина в преклонном возрасте выходит из отделения реанимации. Его загорелые руки контрастируют с зелёной формой, а лицо наполовину скрыто за маской. Только темные узкие глаза, дарившие нам стальной и спокойный взгляд под темными бровями, были единственной частью, по которой можно было попытаться выяснить всё до того, как рот врача откроется. Гарри срывается с места. Я быстро отпускаю его, давая возможность идти навстречу правде, его жизни, имя которой было Сара. Мои слёзы должны были замедлить всё вокруг, но они остались во мне. Затаив дыхание, я на дрожащих ногах поднимаюсь вслед за парнем, но, сделав пару шагов, остановилась. Мужчина лениво снимает маску с лица, скомкивая её большими пальцами. — Вы родственник Сары Элизабет Келли? — говорит он своим гортанным голосом, который разносится для меня по всему коридору, хотя гул посторонних голосов легко заслонял его. — Я близкий друг, — нервно хватая воздух ртом, прохрипел Гарри. — А родственники? — упрямо требует врач. — Их нет, — глухо, но четко и резко отрезает Стайлс. Наверное, его легкие постепенно растворялись в нем, поглощались кровью, расползались внутри тела. Организм бил тревогу тянуть кислород всеми силами, но все было безуспешно. Так же, как если бы я пыталась изменить вчерашний вечер. — Ладно, — поджал губы мужчина. — Время смерти 21:06. Распишитесь тут. Я успела сделать вздох перед тем, как земля остановилась. Всё внутри похолодело до такой степени, что я не чувствовала своего тела, своих мыслей. Во мне образовалась большая впадина, которая поглощала вообще все признаки живого человека: слёзы, большинство эмоций, слух, даже осушила рот. Всё стягивалось в эту черную дыру, бездну, как зверь, пожирающую меня. На самом деле это было угнетающее бессилие от осознания, что это конец, нет возможности вернуться хотя бы на несколько шагов назад. Дополнением была обычная боль. Она была душевная, хотя приносила столько же страданий, как и физическая. Она всегда становилась частью любого яда, который разъедал меня. Но этот был самый сильный: он уже превратил меня в живого трупа. Сильная душевная боль. Смерть прошла так близко. Коснулась Гарри. Его замершая фигура… Смерть Сары сделала это с ним. Если она убрала окончательно всю мою желчь и ненависть по отношению к этой девушке, оставляя меня в муках совести, то Гарри она проглотила. Не осталось ничего. Его и так пустые глаза стали стеклянными. Я не могла оторвать от парня свой взгляд. Его шок и скорбь, испуг, недоверие и ещё куча, куча всего скривили лицо Стайлса. Будто кто-то поднес к его сердцу нож, а потом резкими, раздирающими движениями стал вырезать этот еле-еле бьющийся орган. Я чувствовала, как по рукам смерти стекает невидимая горячая кровь Гарри, обжигая ледяную кожу этой иссохшей гарпии, питающейся душами, покрывая её пальцы волдырями. Смерть пришла за одной душой, а получит сразу две. Гарри не кричал, он только со всей силой обхватил свою голову руками и завыл. Я видела это: самое ужасное зрелище в моей жизни. Стайлс никуда не мог засунуть осознание того, что Сара, его Сара умерла. Он не мог избавиться от этих дурацких цифр, которые определяют время. 21:06. Темнота за окном забрала душу светловолосой, может быть, иногда несправедливой, но живой девушки. 21:06 — время терять то, что приклеено к нашим легким. Я медленно подхожу к Гарри. В нерешительности сглатываю. Я нужна ему. Пожалуйста, Сайв. Я обнимаю его так осторожно, как могу. И чувствую угасающее тепло. Cloves — Don't Forget About Me