Твоё имя

      Черная машина мягко и бесшумно неслась все дальше и дальше по пустынной виляющей дороге, рассекая тоскливый холод и тьму неумолимо назревающего рассвета. Печально и сонно гудел ветер в безмолвном, точно мертвом салоне; тревожно шептались летящие колеса с траурным асфальтом; позади глухо и отчужденно заливалась сирена; и всё кругом казалось напряженно замеревшим и ожидающим чего-то страшного и судьбоносного. Толпы безглазых ропщущих многоэтажек расступались, мрачная трасса, шипя, расползалась шире. Россия, устало прильнув локтем к открытому окну, механически вел машину; тонкие, упрямо сомкнутые его губы не выдавали больше ни звука и ясно обнаруживали смятение и беспокойство души и мыслей своего хозяина; потухшие, будто затянутые бархатной пеленой глаза в необъяснимой и неутолимой печали блуждали по мелькавшему впереди пути. Иван словно не сидел рядом с Алом, не спасался вместе с ним от кровожадных головорезов, нет, Брагинский был далеко, очень далеко отсюда, — далеко и гораздо выше.       Хранивший молчание Альфред иногда взглядывал на Россию, но тут же отворачивался, зараженный чужой тревожной задумчивостью. Боялся ли Иван, сомневался ли, предчувствовал ли что-то, Джонс не понимал да и отчего-то не стремился понять. Америка только сейчас начинал осознавать случившееся: пожарная сигнализация в отеле, побег его оттуда со спящим Иваном на руках, разговор у Дейва, нападение вооруженных людей в черных одеждах и масках, безумное преследование и оглушительные выстрелы и, наконец, Россия, бледный, судорожно сжимающий руль, с лихорадочно горящими глазами и тихо, как заклинание повторяющий: «оторвались». И вот они здесь — вместе. Что дальше? Нужно было что-то говорить, на что-то решаться. Но Ал не хотел — не сейчас. Им вдруг овладела какая-то странная усталость и растерянность, какая приходит на смену бешено кипящему в крови адреналину. Америка чутко прислушивался к пульсирующей боли в ушибленной руке и мерному гулу машины, а мрачные блики придорожных фонарей изредка озаряли его непривычно серьезное, застывшее в волнении лицо.       Спящее небо неторопливо начинало светлеть. Они не останавливались. Джонс вздохнул и медленно обратился к Брагинскому. Неизбежный разговор, сначала тихий и отрывистый, но со временем становившийся все увлеченнее и глубже, сплелся со свистящим в окне ветром. И странно, Альфреду даже на несколько мгновений почудилось, что между ним и Иваном никогда не было никакой вражды, ненависти или недопониманий. Как будто они уже не раз ехали в одной машине, сбегая, спасаясь, быть может, от целого мира, не раз рассуждали без едкостей и колкостей о том, что дальше и куда дальше, и обменивались короткими цепкими взглядами, заключающими в себе больше смысла, чем слова. Джонс вдруг мечтательно усмехнулся: он поймал себя на мысли, что был бы не против повторить их маленькое приключение.       Было решено проехать еще некоторое время, убедиться, что погони нет, а затем смело поворотить к отелю. Джонс хорошо знал эти места, поэтому уверенно указывал водителю дорогу.       Позади снова уныло завыла сирена.       Иван внезапно нахмурился, как будто осуждая что-то в своем поведении, и тон его неестественно резко переменился; презрение и недоверие намеренно сковали снисходительную теплоту его негромкого голоса. Альфреду резко стало горько и грустно: ему понравилось их с Брагинским короткое задумчивое перемирие. Джонс внутренне сжался и приготовился к самому худшему из раскладов.       — Почему я оказался вместе с тобой в чужом доме?       Америка замер, судорожно выдумывая более-менее удобоваримый ответ. Но ответ никак не выдумывался. А сказать правду он не имел ни сил, ни желания, ни мужества.       Помолчали немного.       — Что ты сделал со мной? — снова спросил Иван. Но в словах его словно не было ни капли заинтересованности.       «Выдать правду, но частично?» — Альфред уже открыл было рот, чтобы во всех красочных подробностях поведать о том, как он героически вынес Россию из полыхающего отеля, но вовремя одернул себя. Нет, этим Брагинского удовлетворить не получится. Необходимо будет вдобавок так извернуться и изловчиться, чтобы дать разумное и ладное объяснение многим необычайным сопутствующим обстоятельствам, а Джонс не был настолько уверен в собственных фантазии и логике. «Думай, думай, думай», — Америка обводил воспаленным взглядом тесный салон автомобиля и проносящиеся за окном темные улицы. «Думай!»       Россия упрямо безмолвствовал.       — Я ничего с тобой не делал… — торопливо начал Ал, но не договорил; он вдруг весь как будто встрепенулся и просиял — нашел. — Глянь-ка, бензин почти на нуле! Еще пара километров, и мы встанем намертво! Тогда нас точно догонят и найдут.       Действительно, бензин практически закончился. Россия озадаченно изогнул бровь и усмехнулся:       — Ты прав. Где здесь ближайшая заправка?       И обрадованный Альфред принялся сбивчиво объяснять дорогу. А потом и просто болтать обо всем, что взбредет в голову: лишь бы не возвращаться к последней теме.       Однако Иван больше ничего не спрашивал. Он и сам отчего-то не спешил услышать ответы на свои вопросы. Америка облегченно выдохнул.       Их машина, по указанию Джонса, сделала несколько поворотов, затем помчалась по прямой.       Впереди лениво начинал распускаться крупный алый бутон зари; все чаще и чаще с глухим шумом проносились мимо чужие автомобили. Город нехотя оживал и готовился к новому дню.       Вскоре они прибыли. Россия поспешил поскорее расправиться с заправкой машины, не прекращая настороженно осматриваться, а Альфред, засунув руки в карманы, побрел к кассам.       Было свежо, прохладно и достаточно светло. Но на заправке не оказалось ни одного человека, ни одного автомобиля; пространство вокруг представлялось подозрительно и непривычно пустым и лишенным чего-то важного. Иван чувствовал неприятную зябкую дрожь и страх: здесь они с Алом были слишком заметны и открыты. «Поскорее бы покончить со всем этим», — думал он.       Америка в ожидании заглянул за угол. Неподалеку он обнаружил автомат с различными напитками и шоколадными батончиками в цветастых обертках. Джонс внезапно осознал, как безумно он голоден, и желудок его в согласии болезненно заскулил. Ал беспечно покинул Россию и приблизился к блестящей витрине. «Что же выбрать для Вани?» Он нагнулся, ткнул на нужную кнопку и аккуратно вытащил сладости, слабо улыбаясь. «Эти ему понравятся?» На душе у него что-то уютно и нежно теплилось. Для него бандиты и выстрелы более не существовали и опасности не представляли. Они ушли от погони, они в безопасности. Все закончилось.       Ведь так?       Вдруг там, позади, где находился Россия, — грохот и крики. Америка помертвел. Все нутро его дрогнуло. Он не мог вздохнуть. Там — Иван; Ал оставил его одного. Там — нападавшие на них люди. Нет, они не убежали. Джонс рано забылся, рано потерял осмотрительность. «Но как? Как они нас нашли?»       Альфред бросил еду и в стремительном порыве обернулся, сделал шаг, но тут же застыл. В грудь ему угрожающе глядело дуло пистолета. В трех шагах, напротив Ала, стоял высокий, облаченный во все черное человек с закрытым повязкой лицом. Его глаза, злые и черные, окруженные тяжелыми морщинами, пылали страшным огнем. Бежать было некуда. За спиной у Джонса послышались шаги.       Загнанный в угол, Америка не мог пошевелиться, не мог выдавить из себя ни звука. Он был в отчаянии исступленном. Ал ненавидел их и ненавидел себя. За слабость, за страх, за беспомощность, за все, что предстоит пережить.       И там — его соулмейт, которого он поклялся защищать. И что же? Что же с ним теперь? Лежит и истекает кровью, а эти ублюдки бьются над ним как стервятники и выносят ему приговор? А он, Ал, ничего, ничего не может изменить.       Стоит смиренно — не страна, обычный человек — и ждет, когда прогремит выстрел. И чувствует, как все равно жалки становятся перед пулей, как жалок и он в этот миг.       Но выстрела не было. А был удар. И все померкло.