***
Мы привыкли видеть в людях что-то одно и доводить это до смешного абсолюта: если человек убивает, то он не сможет спасти чужую жизнь. Немилосердный. Бесчувственный. Чёртов социопат, рушащий чужие жизни. Тогда почему Джером Валеска срывается с места, когда понимает, что бессмысленный разговор в его голове чужой женщины и этой долбаной сучки Молли Джейсон, мешающей ему нормально жить — не чёртов сон, который хочется поскорее забыть? Картинки, наполненные красками, чужой адрес на полу и дикий, такой дикий страх, бьющийся в глотке. Джером трясёт головой, пытаясь вытряхнуть, выпихнуть всю эту гадость, осевшую на нём, избавиться от назойливой мысли, что ему надо её спасти, но у него ни черта не выходит. Так кто ты, Валеска, чистое зло или живой человек, на которого навалились чужие, неправильные чувства? Выбор, как тонкий лёд — трещит под его ногами с едва различимым хрустом. Выбор, после которого неприятное послевкусие оседает на нёбе. Выбор, ты сделал свой выбор, Джером, когда так нагло открыл дверь чужого дома, заполняя своим гневом всё помещение и выстреливая в голову женщины. Тишина. Чёрт, Валеска так ненавидит эту осточертелую тишину. Может, голос чёртовой Молли Джейсон — это воспалённая раковая опухоль в его голове, которая даёт о себе знать? Дуло пистолета трижды ударяется по белой двери, ведущей в ванную комнату, в импровизированном стуке. Пожалуйста, Джейсон, просто скажи, что он не сошёл с ума окончательно. А Молли мечтает вернуться в свою квартиру, на которую она наконец-то наскребла, желая жить подальше от орущих детей и вечных синяков на теле. Но всё это полная фигня, которая никогда не сравнится с настоящей паникой, которую Джейсон сейчас испытывает. Теперь Молли знает, какой должен быть страх, чтобы призвать Дьявола. Какой из тебя коп, если ты даже за себя постоять не можешь, и зовёшь на помощь того, кто перебил половину департамента? Его голос, с этими чёртовым пробирающими ноткам стали, вышепчивающий её имя. До самого нутра. И Молли хочет отчаянно и резво отмотать время вспять и получить кухонный нож в сердце. Стул с неприятным скрежетом отлетает в сторону, и девушка считает до пяти, закрывая глаза и надавливая на дверную ручку. Абсолютная тишина. Весь его натянуто-спокойный вид, очевидно, говорил, почти выкрикивая в лицо, что если она сморозит очередную хуйню, то он собственноручно сдвинет ей челюсть. Никаких криков «Ты идиотка» и ни одного удара. Это пугает гораздо больше осознания того, что кровь женщины, растаявшей в своём горе — на её руках. Затишье перед бурей. Она осмеливается выйти, морщась от того, как при соприкосновении с шершавой стеной в поисках опоры — осколки двигаются глубже, прорезая кожу сильнее. Молли пытается сфокусировать взгляд на Джероме и шумно втягивает носом кислород, нервно облизывая потрескавшиеся губы. Лучше бы он сейчас опять по-идиотски посмеялся и поскорее задохнулся собственным смехом. Только бы не молчал. — Ой? Он стоял прямо перед дверью, облокотившись спиной о стену и расслабленно скрестив руки на груди. На языке крутятся бесчисленное количество грубых слов, которыми хочется покрыть каждый сантиметр этой идиотки, но Джером только давится своей ядовитой усмешкой: — Дорогая и бесценная Молли, — Боже, сколько сил он вкладывает, чтобы не размножить её бесполезную черепную коробку о стену. — Давай перешагнем через труп этой сумасшедшей дамы, и продолжим нашу беседу на кухне. В нём нет заботы, нет понимания, он просто хочет расслабиться и сбросить цепкий сон со своих плеч. — Иди сюда, я приехал не для того, чтобы тебя убить, — он и сам сомневается в сказанных словах, копается в миниатюрной аптечке, найденной в крайнем ящике кухонной тумбы, лениво перебирая то, что ему понадобится в маленькой игре в героя. Это всё для него игра, понимаешь? В его голосе дикая насмешка над её беспомощностью и глупостью. Девчонка задыхается потоком возмущения, округляя глаза и смотря с немым вызовом. — Прекрати так со мной разговаривать, будто я несмышлёный ребёнок, который не понимает, что моя смерть уж слишком сократит тебе жизнь. Джером хочет напомнить ей, что есть больше сотни вариантов заставить её умолять прервать собственную жизнь, но он лишь сжимает челюсть с противным скрежетом, да таким, что даже девчонка наверняка его слышит. Джейсон садится на чёртов стул вместе с ногами, беззащитно подтягивая коленки к груди, апатично следя за действиями юноши. Тот капается в аптечки с видом знатока, у которого за плечами купленный в переулке диплом. Хочется съязвить, но приходится закусить губу и упереть взгляд ему в спину. Чёртова соулмейтская херня. Она определённо позаботилась о том, что не влюбиться в свою родственную душу невозможно. Вас всё равно будет немыслимо тянуть друг другу. Молли от этого хочется выблевать органы и прочистить мысли с мылом. — Я подумала, что есть вероятность избавиться от ханахаки, — вопреки желанию — голос глупо дрожит и Джейсон приходится вдохнуть как можно больше воздуха после минутной паузы, кажущейся бесконечной в этой тишине, прерываемой лишь трением склянок в аптечки, когда Джером их касается. — Но вышло так, что кто-то перестрелял весь департамент, включая её сына, — Валеска на неё влияет пагубно. — И она усилила нашу соулмейтскую связь. Мы чувствуем эмоции друг друга, видим чужими глазами при сильном выбросе эмоций. Ну ты же понимаешь, Молл-с, что твоя напускная уверенность и злоба в голосе дрожит и теряется, стоит только Джерому развернуться к тебе лицом и посматривать с крупной долей насмешки? Молли Джейсон, милая, позволь напомнить тебе первое правило: в Готэме героев нет, и не будет, так что не надейся, что от разозлившегося психопата тебя спасёт лапочка Джимбо. Но Молли ранее спасает тот, ради которого и было создано словосочетание «особо опасен». Не будущий герой Джим, не верный Харви. Джером. Так что сиди и помалкивай. — Богом клянусь, если ты сейчас засмеёшься, то я вылью на тебя вон ту склянку с йодом. Он правда пытается, но ни черта не сдерживается в попытке подавить короткие смешки, перерастающие в привычный пугающий смех. — То есть, ты обвиняешь в этом меня? — возмущение искрится в атмосфере. — Не умеешь ты, Молли, отвечать за свои поступки. Он умеет так быстро переключаться между своими эмоциями, что это пугает даже больше долбаного смеха психопата. — Ничего лучше придумать не могла? — усталость оседает тень в уголках глаз, будто он живёт сотню лет и ему так осточертели эти мерзкие люди. — Если не вытащить осколки, для тебя это закончиться глубокой задницей. Джейсон обиженно смотрит, хмуря брови и сжимая кулаки до неприятного хруста, что уж говорить про многострадальную руку в осколках. — Отличилась бы сообразительностью, если бы мне в дверь не долбила женщина с ножом, — ощетинилась, но это не произвело должного впечатления. Джером подмечает, что ему больше нравится, когда девчонка трясётся от страха и плачет навзрыд, но это на потом, на следующую встречу, которая в любом случае состоится, но сейчас он тянет пинцетом осколки из её руки и совершенно не понимает, зачем он, чёрт возьми, это делает. — Не бойся, я в этом спец, — а она даже не сомневается. Слишком близко, неправильно, когда она всё же протягивает свою руку в ответ, касаясь чужой ладони с горячей кожей. — Слушай, — он начинает издалека, едва смотря ей в глаза. — Ты сказала, что мы можем теперь видеть глазами друг друга при всплеске эмоций, так? И у меня есть к тебе серьезная просьба. Чёртов позер, специально растягивает тишину для эпичного эффекта, а затем насмешливо добавляет, вытаскивая очередной осколок: — Ты бы не могла быть особо эмоциональной в душе? Он даже озорной смешок не сдерживает. Джером шутит. Плоско, так, как шутят глупенькие мальчики в её классе, только заметив короткую черлидерскую юбку или глубокий вырез, вызывая скребущиеся раздражение. Но Джейсон едва заметно улыбается, ощущая абсолютную нормальность в этой ненормальной ситуации. Нормальным парам бы пить чай в узкой кухоньке, да безостановочно смотреть друг другу в глаза, а не вынимать стёкла из ран и криво ухмыляться на очередную реплику. Но фишка как раз в том, что они не пара. Когда ты проводишь столько времени запертым во тьме, тьма начинает испытующе глядеть на тебя в ответ. Молли долго вчитывалась в маленькие статьи о Джероме, показания циркачей, которые так безостановочно сильно не любили молодого человека, с виду совершенно обычного, но к которому так приелся шёпот «дьявол» за спиной. Так может Валеска и смотрел во тьму внутри себя и, проиграв, моргнул первый, замечая, что она с таким же любопытством рассматривает его? — Тео Галаван, — когда испытывать терпение надоело, Молли включила привычный режим стажёра Джима Гордона и испытующе смотрела на парня. — Я долго размышляла, делала свои выводы, анализировала и пришла к кое-какому выводу — за вами всеми стоит фигура покрупнее. Все эти ваши сценические костюмы, оснащённость оружием — выдаёт то, что он довольно богат, более того — он запредельно богат, нужно же вас где-то спрятать. А для этого нужно какое-нибудь поместье у окраин Готэма, и знаешь что, Джером? Ты приехал слишком быстро, а неподалёку как раз особняк Тео Галавана. Это оказалось проще, чем два плюс два. Он так похож на какого-нибудь агента для восходящих звёзд Голливуда, который ищет, где бы подопечным сняться, чтобы привлечь внимание, вот только есть один промах — вы для него не более, чем маленькие пешки, выполняющие грязную работу отвлечения внимания, чтобы что-то провернуть. Это доказывает, почему Допкинса убили до того, как он сказал хоть что-то вразумительное. Он следит за каждым вашим шагом, чтобы его любимые игрушки сделали всё правильно, не просто так на той вышке оказалась винтовка на крайний случай, чтобы подстрелить то, что вышло из-под контроля. Шах и мат, Джером, тебя обыграли так просто. Догадливая дрянь. Острая игла входит достаточно глубоко под кожу, поддевая маленький осколок стекла, который позже вытаскивается пальцами. Он делает это быстро, но болезненно, все-таки Джером не знает, что такое нежность с самого детства. Иголка вонзается глубже положенного, вырывая рваный вскрик и осуждающий взгляд ореховых глаз. Но девушка чувствует и глубокое раздражение, умело спрятанное оскалом. Чужие эмоции совсем близко, проходят сквозь неё бешеным потоком и это так…впечатляюще. — Знаешь, милая, это совсем не твое дело, — он может оставаться спокойным, но Молли чувствует — Джером недоволен. Джейсон проглатывает очередное «спасибо» и шипит от боли, когда перекись попадает на раны. Остаётся только устало перевязывать руку найденным бинтом, делая очередной оборот и задумчиво смотря в спину Джерома, когда всё закончилось, поджимая под себя ноги. — Зачем ты это сделал? Ты же знаешь, что я не признаюсь тебе. Мы всё равно умрём через шесть месяцев, сколько бы осколков ты не вытащил. И Молли понимает, что умирать ей совсем не хочется. Он медленно поворачивается, слишком медленно, если честно, усмехается своей до тошноты уже знакомой ухмылкой. Шаг, ещё один чёртов шаг, он приближается. Его шаги мягкие, тихие, почти бесшумные. Гонит бедного зверька в самый тёмный угол, чтобы, наигравшись, разорвать. Но Джейсон играть роль жертвы отказывается, продолжая сидеть на стуле и отсчитывая миллионный удар сердца в секунду, нервно облизывая губы в напряжении. Начала играть с огнём — играй до конца, пока кожа не слезет, а кости обуглятся. Джером Валеска — настоящая катастрофа, природный катаклизм в действии. — А ты думаешь, что излечением твоей руки, я пытаюсь добиться каких-то чувств? Мне просто скучно, Джейсон, и больше не никаких причин. Она не хочет его слышать, борется с желанием закрыть уши руками и срывается с места, почти сдирая свою джинсовую куртку вместе с лакированной петлёй. — Смотри не захлебнись своим весельем. И дверь закрывается с едва различимым хлопком. Да, это один из твоих глупых поступков, Молли Джейсон. Тот самый, который стал, как бы это не звучало, началом конца.Глава 5. Фатальная глупость
16 февраля 2020 г. в 22:57
Мы совершаем глупые поступки. Стоит это признать, когда мысль только нагло прорастает в голове. Но нет, мы предпочитаем признавать свои ошибки, когда уже слишком поздно.
Не так ли, Молли? Расскажешь о своих глупых поступках прямо сейчас?
Дорога мелькает неприятными, режущими пятнами, и эта история может продолжаться, как волшебная сказка, что принцесса спаслась от дракона, только…она же себя и загоняет в самый тёмный угол, плавясь под жаром чудовища.
А ещё эта принцесса просто доверчивая дурочка, наслушавшаяся внушающих надежду историй уже покойного Джека, что его мама чудесным способом избавляла соулмейтов от их прочных, мать их, связей.
Запомни, Джейсон, раз и навсегда: судьба сталкивает лбами людей не для того, чтобы они кривились в отвращении и пытались избавиться друг от друга. Но ты не понимаешь, да? Не хочешь понимать.
Эта женщина не похожа на ведьму, не похожа она и на ту, которая сможет её спасти, но девушка упрямо прикрывает за собой дверь, вдыхая сладкий аромат свежих лимонных пирожных.
Всёбудетхорошовсёбудетхорошовсёбудетхорошо.
Миссис Уиннифред оказалась вечно улыбчивой женщиной в возрасте, носящей сверкающие жемчужные серёжки и гостеприимно предлагающей зелёный чай. Ей хочется доверить ту самую постыдную тайну, сжирающую её целиком, не давясь.
Ту грязную тайну, в которой Джером Валеска оказывается её долбаным соулмейтом.
— Это может быть довольно неприятно, так что потерпи, милая.
Молли готова терпеть сотню воткнутых под кожу иголок, лишь бы рыжий псих не был связан с ней прочными нитями судьбы.
Шёпот. Низкий шёпот наполняет маленькую комнатку. Джейсон давится шуткой о том, что фильмы ужасов именно так и начинаются: с тупой девчонки, рискнувшей на сомнительную авантюру, и старой ведьмы, давно мечтавшей выпустить на волю мстительных духов. Давитсядавится, когда в её голову чуть не вонзается остриё кухонного ножа, она в последний момент срывается с места, опрокидывая стул с громким, дробящим звуком.
— Прости, детка, я немного усилила вашу с ним связь, ты сможешь чувствовать то же, что и он, видеть его глазами при избытке эмоций, — голос женщины дрожит, но она уверенно отсекает пути отступления, позволяя ножу блеснуть при свете люстры. — Джек, он убил моего малыша Джека.
Чёрт возьми, мысли слипаются в отвратительную кучу, слабость оседает на теле. Это так мерзко — сбегать от чего-то ужасного, попадая в широкие объятия того, что гораздо хуже, от чего ты так быстро бежала.
Из последних сил Джейсон отталкивается от стены и влетает в ванную комнату, лихорадочно закрывая дверь и подпирая ручку ближайшим стулом, с которого валятся все косметические принадлежности миссис Уиннифред. Громкий треск бьёт по голове настолько сильно, что хочется закричать от боли.
— Чёртчёртчёрт, — и желание раствориться прямо на этом скользком кафеле, когда женщина с недюжинной силой барабанит в дверь, растёт с поразительной скоростью.
В голове так пусто, никаких идей, кроме самых дурацких, из-за которых страдать придётся в тысячекратном размере.
«Плохие идеи — не всегда действительно плохие» — этим Молли успокаивает себя, когда бьёт кулаком в зеркало. Боль панически расходится по телу вместе со страхом, находя выход через звонкий крик. Осколки застревают в ране, а кровь стремительно стекает с костяшек, пачкая белоснежную раковину.
Какая же ты, чёрт возьми, жалкая.
Руки дрожат, когда приходится на начищенном кафеле выводить выученный адрес собственной кровью. Чёрт, если бы она не оставила ту бумажку в салоне машины — было бы гораздо проще.
Боль пульсирует, а страх срывает дыхание, подгоняя сердце быстрее биться. Только бы успел, лишь бы пришёл.
Её погибель — её спасение, и это самое ироничное, что происходит в её жизни.