Колючка в сердце

Успокаивал меня Дима, выгнав Лерку, в своей спальне, долго и старательно, но, увы, я больше заснуть не смог — слишком боялся возвращения кошмара. Так и провалялся до рассвета, слушая похрапывание прикорнувшего под боком мужчины и дрожа от накатывающих волн страха, чувствуя себя при этом круглым дураком. Когда за окном забрезжило, я, стараясь двигаться бесшумно, ужиком выполз из-под обнимающей меня руки, натянул треники и футболку и на цыпочках покинул спальню, оставив Диму досыпать. Мой бурчащий пустой желудок требовал пищи. На кухне в любимом уголке у холодильника обнаружился Валера — злой, бледный и взъерошенный, с темными кругами вокруг воспаленных слезящихся глаз, парень, активно жестикулируя, ругался с кем-то по мобильному. Меня он заметил не сразу, и я стал невольным слушателем не предназначавшегося мне куска диалога. Точнее, монолога — ведь голос Леркиного собеседника звучал лишь для самого Лерки. — …Я не могу ждать до завтра, пойми! — негромко, но с напором отчаяния уговаривал блондин прижатую к уху трубку. — Объясняю человеческим русским языком! У меня запаса всего на три дорожки! Ну, может, на три с половиной! Ты хочешь, чтобы я загнулся, да? Он немного помолчал, слушая ответ, и, похоже, остался крайне недоволен. Аж на месте подскочил от возмущения и заговорил снова, на тон выше, почти срываясь на крик: — Мне будет хреново, ты это понимаешь, идиот?! Я уже и сейчас на голодной дозе, меня колбасит вовсю! Запалюсь перед Димкой с ломкой, вообще бабла никакого не получишь! А вещи хорошие, дорогие, там даже ярлыки не сняты — продашь легко… Принял ли предложение дилер, осталось мне неведомым, но судя по тому, как радостно разулыбался блондин, тот все-таки поддался на уговоры. А потом Лера поднял глаза и увидел меня. На его красивом подвижном лице попеременно отразилась целая гамма чувств — удивление, страх и злоба. — Ты! — выдохнул парень, отшвыривая мобильник и обнажая в недобром оскале остренькие вампирьи зубки. — Давно уши греешь?! Я отпрянул в коридор и торопливо замотал головой. Лерка в одно мгновение оказался рядом и толчком в грудь швырнул меня к стене. Вдавленный спиной в обои, я настолько перепугался, что едва мог дышать. А блондин продолжал напирать. — Говори быстро, что понял из разговора! — рыкнул он, нависая сверху. — Или шею сверну, как куренку! Почему я справился с накатывающей паникой и не заорал на весь дом, зовя на помощь? Элементарно: ради Лерки. Ведь этот парень так много для меня сделал и пока что ничегошеньки не попросил взамен, ни единого разочка. И сдавать его Диме мне показалось неправильным. Не здесь и не сейчас. А Лерка продолжал меня плющить. Глаза у него стали совершенно бешеные. — Ты — наркоман, — отрапортовал я на удивление твердо, будто доклад читал, и не прерывая зрительного контакта. — У тебя кончается дурь и нет денег. Зато есть полный шкаф ненадеванного брендового шмотья. Дилер согласился обменять тряпки на наркотик. Все. Пальцы на моем горле сжались сильнее. — И что ты думаешь об услышанном? — поинтересовался блондин, сверкая клычками. Я накрыл его напряженные пальцы своими и ответил с предельной честностью: — Ничего. Каждый самоубивается как умеет. Лерка резко выдохнул, отпустил меня и отступил на шаг. Его пышные золотистые ресницы широко распахнулись в крайнем изумлении. — Что? — мявкнул он. И я, шизея от невесть откуда взявшейся храбрости, повторил не дрогнувшим голосом: — Каждый самоубивается как умеет, — а потом добавил, добивая, фразу, произнесенную однажды Пашкой-санитаром: — И хуёт собственное счастье. Которое всегда возможно. Потрясенный до самых глубин Лерка отступил еще на шаг. — Интересный подход, — протянул он задумчиво, щурясь. — Мне нравится! И я вдруг и сразу понял, почему парень наркоманит. От отчаяния, разумеется, и от общей безысходности. А еще заметил, что ему, похоже, плохо: он был намного бледнее обычного, скулы заострились, виски блестели испариной, а тело трусило мелкой трусью. — Я слышал, что реланиум облегчает симптомы, — само собой вырвалось у меня предложение. — Могу отдать утреннюю таблетку. Скажу — выпил уже. Хочешь? Лерка благодарно, кривовато, очень смущенно улыбнулся и покачал головой. — Не могу, — ответил он, впрочем, совсем неуверенно. — Она тебе нужнее. Я знал, чего боялся парень, и поспешил его переубедить. — Обещаю не срываться в психи. Вообще из комнаты выходить до обеда не стану, чтобы никто не спровоцировал. Так возьмешь? И Валера позволил себя уговорить. А как отказаться, ежели абстиненция набирает обороты? Я взял бедолагу за руку, отвел в мою комнату и выдал пилюлю. Приняв лекарство, блондин с обессиленным страдальческим стоном рухнул на кровать и скорчился в комочек, отвернувшись к стенке. Его продолжало колотить. Присев подле, я робко, словно боясь быть укушенным, протянул руку и тронул его за вздрагивающее плечо. Сам, впервые и добровольно, пошел на физический контакт. — Лер, — окликнул, — может, еще баралгина принести? Или водки? Дима бар запереть забыл… Блондин согласился и на водку, и на баралгин. Я притащил в комнату стакан и бутылку и смотрел, как он пьет, кривясь и без закуски, горькую мерзкую жидкость, как давится рвотными спазмами, занюхивая рукавом. И мне стало хорошо и спокойно, потому что я ударом под дых осознал собственное превосходство над этим более взрослым парнем. Ведь я мог контролировать себя без химии, пусть и с огромным трудом, а он — нет. Значит, получалось, я — сильнее? Выходило, что да…