Колючка в сердце

«Я лежал, уткнувшись лицом в старый, остро пахнущий плесенью матрас: в полной темноте, с прикованными к водопроводной трубе онемевшими, содранными о металл наручников до мяса руками, слушал тишину, страдал от холода, боли и жажды и ждал. Ждал со страхом и надеждой, что измучившие меня и бросившие умирать мужчины вернутся. Почему со страхом? Да потому, что многие часы подряд, показавшиеся мне вечностью, они творили с моим телом невообразимо ужасные, грязные, отвратительные вещи, причинявшие неимоверные муки. Тогда откуда надежда на их возвращение? Все очень просто — вернувшись, ОНИ, скорее всего, меня бы добили. Но время ползло, а никто не шел. Располосованная ударами ремня обнаженная кожа нестерпимо чесалась и горела под стягивавшей ее высохшей коркой из смеси крови и спермы; кровь была моя, сперма — чужая. В разорванной промежности полыхал пожар. Оставленные лезвием ножа раны на животе и щеке пекло, но к этой боли я уже успел привыкнуть и почти ее не замечал. О, как же мне хотелось пить… Пересохшее, содранное криком, будто его песком засыпали, горло издавало едва слышные прерывистые всхрипы, распухший воспаленный язык прилип к небу, мешая дышать. Или это душила обмотанная вокруг шеи веревка? Почему ОНИ не затянули ее чуть туже, попросту перекрыв доступ воздуха в легкие? Господи, я еще жив?! За какие грехи?! Нечто коснулось бедра и защекотало. Его прикосновения были почти невесомы — Оно изучало, издавая тоненький писк. Потом зашуршало — и вспрыгнуло на мою ничем не прикрытую, сведенную судорогой спину. Маленькие лапки пробежались вдоль позвоночника, и я забился в попытках освободиться — совершенно тщетных, проверено неоднократно. Вспугнутая крыса шмыгнула прочь, чтобы вскоре вернуться — ее привлекал запах крови. Тварь привела с собой друзей и подружек, а может, мужа с детишками и внучатками, и грызуны закопошились вокруг, переговариваясь на своем крысином языке. Они пока опасались пробовать меня на вкус. Но сомнения зверушек длились недолго, и вот одна, а потом сразу несколько хвостатых приблизились. Я вновь забился на своем вонючем ложе, уже понимая — сейчас стая начнет жрать меня заживо, и я ничем не смогу защититься. Большой палец на ноге пронзило острой вспышкой боли. Обезумев, я рванул скованные руки, еще больше раня запястья. В захлебывающемся паникой мозгу промелькнуло воспоминанием вычитанное в какой-то книжке, из детства, приветиком: „пойманная в капкан лисица, случается, отгрызает плененную лапу, чтобы спастись“… Человек, увы, не в силах совершить подобного. Но если получится хотя бы вскрыть себе вены и истечь кровью? В отчаянии я ухватился за идею, подтянулся и впился зубами во внутреннюю часть запястья — туда, где тянется под тонкой кожей голубая жилка…» Мой исполненный смертного ужаса вопль наверняка услышали даже в соседних домах. Я орал громко, можно сказать, вдохновенно, и стопроцентно перебудил полквартала. Знал, что глубокая ночь, и все равно кричал и не мог остановиться, все еще чувствуя боль в кромсаемых зубами запястьях и лапки грызунов по телу. Спящий рядом Лерка молча сгреб меня в охапку и привлек поближе. Я позволил ему себя обнять. Блонди оказался лежащим ко мне лицом. Я обхватил своего друга, словно утопающий бревно, вцепился и забился в истерике, а Лерка прижал меня к себе крепко-крепко, шептал на ухо что-то успокаивающее и гладил, гладил по волосам, по плечам, по шее. Я поплыл под его прикосновениями. Вдруг стало очень хорошо и уютно, в паху начала собираться приятная тяжесть. Прибалдев, я заткнул верещалку. Лерка придвинулся еще ближе, его дыхание защекотало щеку, жар почти обнаженного тела проникал даже через одеяло. И твердый бицепс парня под моей ладонью — он напрягался и расслаблялся в такт движению ласкающей руки. Блондин едва слышно застонал, и его жадный рот мягко, но настойчиво накрыл мои приоткрывшиеся соленые от только что пролитых слез губы... Осознание действительности шарахнуло нокаутом. Оттолкнув Валеру, я отпрянул прочь из предательски приятных объятий и прижался спиной к стене. — Ты чего делаешь? — я был готов разреветься повторно. Лерка смотрел затуманенными сияющими очами. — Тебя целую, — ответил он тихо. — А ты против? Я поразмыслил несколько секунд и пришел к выводу, что «за». И уже сам, без понуканий, потянулся навстречу в поисках тепла, чтобы рухнуть в водоворот ослепительной и доселе незнакомой мне страсти. Валера оказался внимательным и чутким любовником, не настаивавшем на проникновениях — понимая, что морально я к ним еще не готов. Под его пальцами и губами я позабыл и про страхи, и про причиненные насильниками страдания, кричал и метался в волнах накатывающего наслаждения. А потом мы заснули, держась за руки, голенькие, тесно прижавшиеся другу к другу и оглушающе счастливые. Потому что влюбились. Отчаянно и полностью взаимно. Никто третий нам был не нужен.