Колючка в сердце

Я вошел в Сережкину комнату и аккуратно закрыл за собой дверь. Мой ангел сидел на кровати в джинсиках и футболке и играл в какую-то игру на планшете. Я примостился рядом, заглянул в экранчик — и удивленно присвистнул: надо же, шахматы! Сюрприз. Вопрос вырвался сам собой: — Любишь шахматы? Ежонок вскинул равнодушные, мутноватые от лекарств глаза — опасаясь повторения хорошо памятной панической атаки, едва не закончившейся смертью в мочалочной петле, я велел подмешивать мальчику таблетки в пищу регулярно, пусть и в минимальной дозе. Добровольно он их принимать отказывался. — Да, Дима? — ответил Ёжик более чем спокойно, почти заторможенно. — Они… успокаивают. — И выигрываешь? Сережа печально качнул головой. — Вовсе нет, — вздохнул он, — проигрываю. Мозги у меня, — он тронул кончиками пальцев лоб, — совсем чего-то с утра не варят. Я смотрел на моего грустящего ангела и умирал от желания зарыться носом в его мягкие каштановые волосы, которые, как я знал, пахли цветочным шампунем. Похоже, подросток что-то такое почувствовал: слегка напрягшись, он отложил планшет и отодвинулся прочь. — Дима? — его голосок неуверенно дрогнул. — Вы хотели мне что-то сказать? Ребенок. Прекрасный, неопытный, посредством химии лишенный возможности нормально думать и трезво оценивать ситуацию. Прости, Алина Константиновна, у тебя свои методы, а у меня — свои. Я всегда получаю, чего хочу, так будет и на этот раз. Ангел продолжал смотреть. Похоже, он заподозрил неладное, но испугаться помешали транквилизаторы. Я протянул руку и положил раскрытую ладонь на его задранную кверху коленку, приласкал сквозь ткань джинс, сжал и отпустил. А Ёж продолжал смотреть. — Вы пришли утвердить право хозяина и заняться со мной сексом, — вдруг выдало это чудо, слегка прищуриваясь. Ну, хоть не слепой, оттопыренную стояком ширинку приметил. Отрицать очевидное я не стал и поэтому просто ободряюще улыбнулся. Сережа отодвинулся еще дальше и широко распахнул глазищи. Он явно возражал! Моя улыбка стала шире: я вовсе не рассчитывал получить немедленное согласие. Поговорим, малыш? Тут, в рукаве, для тебя имеется парочка очень веских и убедительных доводов, надеюсь, они сработают, как планировалось. Вновь поймав в плен юную коленку, я подтянул артачащегося пацаненка поближе, опрокинул на спину и прижал локтем, чтоб не дергался. — Только не вздумай орать, — велел, — сначала послушай, что расскажу. Ежонок замер, тяжело, прерывисто дыша. Я наслаждался его проснувшимся страхом, трепетом тонкого гибкого тела, как под рукой ходили ходуном хрупкие ребрышки. Сладко обрести власть над столь красивым, почти невинным существом, и — прости, малыш, но я не знаю другого способа овладеть тобой. Я не могу больше ждать. Ты должен быть моим, моя любовь, и обнимать меня добровольно, сам. А я тебе в этом помогу, повышу мотивацию, дам точки опоры… Наклонившись к самому уху уже готового поднять шум мальчишки, я прошептал: — А твоего Лерочку завтра выписывают из дурки… Попробуй догадаться с трех раз, куда я собираюсь его отправить? Сергей подавился слюной и закашлялся. — В клинику на лечение? — пролепетал он с плохо скрытой надеждой, чуть отдышавшись. Его футболка задралась, открывая восхитительное зрелище — плоский поджимающийся животик с ямочкой пупка, пусть и перечеркнутый полосой шрама. Маленький попался в сеть с первой попытки. Можно было начинать ощипывать. Эх, знай Ёж о поставленных Алиной условиях… Но он о них не знал, даже не догадывался, проспал, бедолажка. — Не-а, — ответствовал я с деланным равнодушием и посильнее прижал задергавшегося пацаненка к постели, — продам обратно в бордель. Но я могу и передумать. Если… — и многозначительно приласкал кончиками пальцев обнаженную шелковистую кожу. Ёжик жалобно заскулил, но вырываться перестал. — Обманете, — вякнул он, обнажая в оскале зубки. Я оскалился было в ответ, но передумал. Незачем пугать ребенка понапрасну, он должен мне верить. Поэтому ответил так: — Не обману. Ты мне не на одну ночь нужен, любимый, надолго. Сережка опять дернулся, его ресницы затрепетали. — Лю… — начал он и замолчал. Я кивнул, подтверждая, наклонясь еще ниже, заскользил губами по его стремительно розовеющей щечке и заговорил: сбивчиво, горячо и страстно, убедительно. Я весь дрожал: — Да — любимый. Я влюбился в тебя, мой ангел, в тот миг, как впервые увидел — там, в палате… Ты сидел… Такой потерявшийся и прекрасный… Беззащитный. Тебе была нужна помощь… И — все. Я сошел с ума. Вспомни, как ты жил в этом доме — обидел ли я тебя хоть раз? Принуждал ли к чему-нибудь? Нет! А знаешь, почему? Я ждал и надеялся, что ты… заметишь мои чувства и придешь ко мне сам. Ждал, ждал — а ты не пришел. И не придешь, я уже понял. Верно? Сережка молчал, кусая губы, и я продолжил: — Я задыхаюсь от любви к тебе, мальчик, умираю в ней. Она у меня, скорее всего, последняя, и я не намерен ее терять. Но силой брать не хочу, хотя и могу, легко: скрутить, швырнуть на колени, избить до беспамятства, а потом трахать до разрывов, до хрипов и слез… А слезы уже текли. Не у Ёжиньки, у меня. Я прижимал своего ангела к простыням, целовал в скулы и носик и плакал. Потому что уже понял — он сдается и готов дать мне то, о чем мечталось бессонными ночами, о чем представлялось с Леркой. — Отпусти, — попросил Сергей, — пожалуйста. Откатился в сторону, нечаянно смахнув планшет на ковер и этого даже не заметив, привстал на четвереньки, сдул с лица растрепавшуюся челку. — Я согласен, — ответил, бледнея до зелени, с колен, — но поклянись, что это будет очень хорошая клиника. Мной и поклянись. А потом, бледнея еще больше, обвил мою шею руками. — Почему я тебе верю? — спросил, пристально глядя мне в глаза огромными пульсирующими зрачками. Я мягко отстранил мальчишку, напоследок приласкав его подбородок в ладони, и велел: — В ванну, Ёжик. Бритва и клизма на раковине. Сделаешь все сам или помочь? Сергей сверкнул оскалом, вспыхнул и убежал готовиться к предстоящему действу. Ангел. Вот только павший ли? Ой-ой, скорее, возвысившийся в самоотречении во имя того, кого, похоже, любил больше себя самого. Я долго смотрел на захлопнувшуюся за ним дверь и краснел от стыда. Потому что вдруг и окончательно осознал, какое же я чудовище в своей игре в живых неоловянных солдатиков. Ах, ангел, похоже, ты сегодня проведешь очистительные процедуры напрасно. Прости меня, дурака. Если сможешь. И — спокойной ночи. Позволь лишь поцеловать перед сном, в лоб, по-отечески, ладно?