Колючка в сердце

Определить Валеру в хорошую клинику оказалось делом десятка звонков. Заведение порекомендовал компаньон по бизнесу, полгода назад лечивший там — и вполне успешно — дочь. Стоил курс бешеной кучи денег, но, как уже упоминалось выше, с финансами у меня проблем не было. Переведя на счет лечебницы необходимую сумму, я собрался на кухню — завтракать. Сережик, похоже, еще не вставал — за дверями его комнаты царила тишина. Или уже поднялся и болтается где-то на первом этаже? Аккуратно заглянув, убедился в правильности последнего — спальня встретила пустотой и тщательно застеленной кроватью, и улыбнулся про себя — вот ведь жаворонок! Не спится ему, маленькому… Продолжая посмеиваться и чувствуя теплоту в груди, спустился по лестнице и сразу обнаружил искомое — мой ненаглядный чуд мыл полы. Высоко приподняв упругую, обтянутую боксерами попенку, согнувшись, заткнув ушки пуговками наушников, он жутко старательно возил по паркетинам влажной тряпкой. Интересно, а со шваброй что стряслось? Опять сломалась, гадюка китайская, или пацаненок забыл о ее существовании? Как бы там ни было, картинка вышла просто сногсшибательная: работая, Ёжик умудрялся еще и извиваться в такт льющейся из крохотных динамиков прямо в мозг музыке, выписывая ягодичками умопомрачительные восьмерки. Я даже дышать позабыл, следя за танцем его пятой точки, а в штанах все мгновенно пробудилось и восстало. А потом Сергей вдруг поднял голову, в упор посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся, открыто и светло. Так должен улыбаться сын отцу, так улыбаются любимым поутру: потому что доверяют и рады видеть. — Привет, — сказал он, распрямляясь и сдергивая наушники. — Я тебя позже ждал. И немного растерянно развел руками в стороны, демонстрируя царящий в холле бардак. Я смотрел на него, худенького, почти голого, взмокшего от трудового пота, с зажатой в кулаке нечистой половой тряпкой, костлявого плечами, и обмирал от счастья. Мальчишка был невероятно красив в своей уборочной простоте, хотелось любоваться им, любоваться до бесконечности. Ангел во плоти. Сереженька. Похоже, я позвал его по имени вслух, потому что подросток удивленно качнулся навстречу. — Да, Дим?.. И его юное личико на мгновение омрачилось. Лишь сейчас я заметил нездоровую бледность пацаненка, тени вокруг его опухших воспаленных глаз, и сообразил — ребенок провел непростую ночь. Неужто плакал? Весьма возможно. Но он плакал бы гораздо горше, воспользуйся я его телом так, как требовала моя похоть. Уверен даже не на сто — на тысячу процентов. До чего же здорово, что я сумел обуздать желание… Сережик между тем подхватил наполненное мыльной водой ведро, сунул в него тряпку и шмыгнул в ванную. — Проходи на кухню! — крикнул он оттуда. — Я скоро! Пять минут! Ладно? Похоже, пол мальчишка решил не домывать — ну и ладно, на это, вообще-то, прислуга имеется, и действительно явился через обещанный отрезок времени, закутанный в Леркин махровый халат и пахнущий Леркиным шампунем, свежеумытый, с капельками влаги в непросохших после душа волосах: живое воплощение юной энергии. Я, тоже промаявшийся бессонницей, похвастаться цветущим видом не мог и как-то стушевался, пропуская моего ангела к плите. — Кофе сварить? — предложил Ежонок, блеснув белоснежными зубками, и вдруг мягко прильнул, обдавая ароматом здоровой кожи и мятной зубной пасты. — Дима, — проговорил он, очаровательно вспыхивая, — а можно мне с вами поехать? Пожалуйста… Мальчонка знал, что я собираюсь лично перевезти Валеру из дурки в нарколечебницу, и напрашивался в сопровождающие. Жаждал, пусть и ненадолго, пусть при свидетелях, но увидеться с возлюбленным. Бедняжка. Вот-вот расплачется от переизбытка чувств. Я, ревнуя, чмокнул готового разреветься пацаненка в нос, не удержался и все-таки обнял, наслаждаясь трепыханиями тонкого напрягшегося тела под ладонями. Приласкал ребрышки, пробежался кончиками пальцев по цепочке ощущающихся даже сквозь плотную ткань позвонков, чтобы сразу же отпустить — незачем пугать ангела понапрасну, хотя тискать его ну очень приятно — и ответил, улыбаясь как можно спокойней: — Только если ты нормально поешь, жертва Бухенвальда. Истощал совсем. Сережка просиял ясным солнышком. — Спасибо! — выдохнул он почти страстно. — Вы — самый лучший! И, шагнув вперед, порывисто ткнулся мордашкой мне в грудь. На этот раз я обнял его куда крепче и подержал подольше. Ёжик доверчиво смотрел снизу большущими лучистыми глазами и не спешил освобождаться: малыш то ли перестал бояться, то ли слишком нуждался в поддержке, а я нагло пользовался моментом, чтобы его помацать, и сходил с ума от желания продолжения. Ох, как же хотелось содрать с него халат, завалить на стол, покрыть поцелуями от макушки до кончиков пальцев на небольших аккуратных ступнях, заставляя извиваться и стонать, и просить срывающимся голосом «еще», и выкрикивать в забытьи страсти мое имя! Хотелось. Но я сдержал порыв, отстранился, напоследок легко коснувшись губами ярких юных губок, и велел, награждая впавшее в транс чудо шлепком под ягодицы: — Кофе и яичницу, быстря! Ёжик вздрогнул, очнулся и рванул к плите. А я понял, что, похоже, лопухнулся — мог бы получить гораздо больше, чем поцелуй, собрался было расстроиться, но, пораскинув мозгами, успокоился, ибо: тише едешь — дальше будешь. И, усевшись в уголок при холодильнике, принялся наблюдать, как Ежонок готовит завтрак. Откушав, мы с Сережкой по-быстрому оделись и поехали перевозить Лерку из психбольницы в нарк-лечебницу. Надо отметить — Ёжинька съел все-все, до последней крошечки, без уговоров и понуканий, даже тарелочку хлебной корочкой «вылизал», подбирая остатки желтка, при этом изучающе посматривая на меня. Он о чем-то напряженно думал и периодически недоуменно хмурился. Неужто почувствовал-таки нечто, когда я его нежил? Господи, пусть окажется, что «да»…