Колючка в сердце

Динара встретила нас усталой улыбкой и восхитительным ароматом кофе. Пропустила в кабинет, потирая виски — голова болела, что ли — усадила на низкий мягкий диванчик, разлила по глиняным тяжелым чашкам свежесваренный коричневый напиток, опустилась на стул напротив и извинилась: — Молока нет — прокисло за ночь, гадость такая… Алина Константиновна лишь отмахнулась: мол, мелочи, мы сюда не за кофе пришли, не глядя сыпанула себе сахара и замешала ложечкой, позвякивая о керамику, в ожидании, выпрямив спинку — несгибаемая, серьезная. — Я слушаю, — объявила, поразмыслила и поправилась, — мы с Сергеем слушаем. Динара едва слышно вздохнула, отхлебнула из своей чашки, поморщилась — обожглась, наверно — затрепетала длинными ненакрашенными ресницами и решительно вскинула голову, встречая Алинин взгляд: спокойная, не слишком красивая, гордая, осознающая доверенную ей власть — управлять жизнью огромного отделения — это вам не в игрушечки играться на планшете — но не кичащаяся ею. Сняла очки, положила на стол. Начала вроде издалека: — Итак… Я, как вы уже, надеюсь, поняли, старшая сестра кардиологии. Работа довольно ответственная и нервная. И пациенты у нас здесь разные: и по тяжести состояния, и по финансовым возможностям, хоть и с похожими проблемами. Мы их лечим, ну, хотя бы пытаемся… Алина хмыкнула и заметно расслабилась — похоже, Динара ей нравилась. Одобрительно кивнула и продолжила, улыбаясь зрачками: — А пациенты сопротивляются и лечиться не хотят… Глупые упрямцы. Режим не соблюдают, курят в туалетах, попивают втихушку водочку, персонал доводят до слёз… Динара слегка удивленно вскинула бровь: — Вы тоже врач, — заявила, утверждая, — уж больно не похожи на постоянно болящую. Алина разулыбалась уже не только глазами — искренне, белозубо, открыто, пригубила кофе: — Угадали, — промолвила, — я хирург. И обе женщины придвинулись корпусами, сокращая разделяющее их расстояние: коллеги ж, об общих проблемах речь идет. Я, напротив, закомплексовал, чувствуя себя третьим лишним, и пополз мелким ползом в дальний уголок дивана, бездумно забираясь на него с ногами, прячась за задранные коленки; в солнечном сплетении закопошились мурашки страха. Что я вообще делаю в этом кабинете, шестнадцатилетний недоучка без школьного аттестата, сам недавний пациент, правда, несколько другой, на текущую крышу ориентированной, клиники, с трудом отличающий градусник от стетоскопа? Каким боком собираюсь примазаться к разговору двух профессионалок? Ну, разве что истерику закатить — для собственного развлечения и их отвлечения. Грохнуться на пол, запричитать нечто неразборчивое и бредовое, расхныкаться — и пусть женщины вокруг меня попрыгают заполошенными курицами… Я псих или не псих, в конце концов? Мысль отвлекла и даже развеселила — до того показалась нелепой. Какая на хер истерика, в честь чего? Самолюбие потешить или получить порцию внимания? Сразу стало спокойно, осмеянные мурашки устыдились и толпой ломанулись прочь, оставив в животе щекотное ощущение. Ладно, я не псих. Если только са-амую чуточку… Но ведь чуточку можно? — Сергей? — окликнула Динара. — Ты вообще слушаешь или в облаках витаешь? Вздрогнув, я поднял колени еще выше и брякнул: — Не-а — тараканов дрессирую. Сообразил, чего сказал, и захихикал, заливаясь мучительным румянцем. Идиотом, типа, быть не запретишь… Медички не стали сердиться на глупую выходку явно нервничающего подростка, наоборот, ободряюще заулыбались, закивали. — Переживаешь за своего мужчину? — мягко, участливо спросила Динара, протягивая чашку с кофе и, уже малость построже, — ноги, будь добр, вниз спусти, и сядь прямо — ты обивку пачкаешь. Я шустро выполнил указание и застыл, округлив глазюки — живое воплощение суслика перед хищником, вновь перепуганное, готовое шарахнуться от собственной тени дитё; руки затряслись мелкой противной дрожью. Алина, не дожидаясь прорыва, молча и решительно обхватила меня за плечи и притянула, обнимая — ей, родной душе, не нужно было ничего объяснять. — Тихо, — шепнула, — потом, дома, не сейчас. Пожалуйста, ты же умница. И истерика угомонилась, не начавшись. Я вдохнул, медленно выпустил воздух через ноздри и вновь сосредоточился, весь внимание и слух. — Молодец, — вновь шепотом одобрила Димина сестра и продолжила прерванный было разговор, впрочем, не отпуская моего локтя. — И скольких ваших господин Воронов уже успел довести до подачи заявления на увольнение? Динара помрачнела. — Пока никого, — фыркнула, — у меня ребятки подобраны душевно стойкие, да и господин Воронов покамест слаб и ограничен в возможностях. Но, увы, скоро ему станет лучше, и тогда, сердцем чую, побежит у меня персонал косяками, невзирая на хорошую зарплату… Вы бы повлияли на своего брата, Алина Константиновна, пусть темперамент умерит, а то заводится почем зря, на сестер голос повышает, санитаров материт, вещами кидается. Не мальчик, должен соображать — для его же блага стараемся… Алина поджала губки и задумалась над недопитым кофе. Размышляла женщина недолго: вдруг распахнула ресницы, откачнулась назад на диванную спинку, загадочно прищурилась — почему-то на меня, и поинтересовалась: — По-вашему, Динара, что более всего раздражает моего брата на данный момент? — Необходимость принимать помощь от чужих людей, — уверенно ответила медсестра. — Дмитрий — мужчина властный и самостоятельный, а тут его уложили в койку, опутали запретами и едва ли с ложки не кормят. Вот он и психует — не может и не хочет быть зависимым… Алина Константиновна удовлетворенно мурлыкнула, совсем расслабилась, прижала меня, уже затрепыхавшегося в предчувствии беды, покрепче, и предложила, очень уверенно: — А если за Димой станут ухаживать его парнишки, Сергей с Валерой? Тогда?.. Я «завис», притиснутый к обивке, сцепив зубы, злящийся, потеющий, про себя захлебывающийся протестом — и промолчал. Смысла шуметь и возникать не было: медички, заразы, вряд ли нуждались в моем согласии. Решили все за нас с блонди, жестокие тётки, отдают на растерзание разъяренному хищнику. Одно слово — взрослые. И, самое ужасное, ведь они, похоже, правы — своих ласковых кутяток лев, может, и обругает, но убивать и калечить поостережется. Ладушки, значит, пора осваивать работу сиделки. А, где наша не пропадала, выдюжим… Я и Лерка, вместе. И Диме с нами обоими будет намного спокойней, чем со всякими непонятными конопатыми солдатиками, мы ж — родные. Все его фокусы знаем наперед, нужные слова всегда найдем, и в носик, коли нужно, поцелуем. Кстати, а когда приступать к обязанностям? Немедленно, да? Пойду я, пожалуй… Ну, к нему, к господину Воронову, мужчине моему любимому. Спасибо за кофе. Мхм. Пожелайте лишь выжить в этом бою…