Колючка в сердце

Лера не стал высвобождаться, смотрел подавленно, чуть косо, продолжал плакать лишь глазами, роняя с ресниц крупные капли слез. — О чем ты хочешь поговорить, прямо срочно-немедленно, радость моя? — спросил глухо, потянулся, быстро поцеловал в висок и еще мрачнее добавил, — о твоей дружбе со Славиным? Так она — твое личное право, малыш… Я перехватил руку любимого, тронул кончиками пальцев нежную кожу в локтевом сгибе, где прощупывались узелки от инъекций. Сказал просто: — О дури. Блонди было напрягся и почти сразу расслабился, разулыбался облегченно. — Боже! — воскликнул, вскидывая голову. — Ёжка, прости, напугал тебя — кусок идиота! Это совсем не то, что ты подумал, честно! Я хотел бы поверить, очень хотел, но… — Объяснись, — потребовал, трепыхаясь, — послушаю! Валера коротко выдохнул и обнял меня крепко-крепко, прижался губами ко лбу, потерся щетинкой. — Анализы в поликлинике сдавал, — парень вновь вздохнул, — потом Алина один раз капельницу ставила — температура не сбивалась. Я не вру, позвони ей и спроси. О-о-о, как же мне сразу стало хорошо и спокойно — словно громадный камень с души свалился. Лера не наркоманит. Счастье неописуемое. — Ага, — только и смог произнести, пряча мордаху на груди любимого, — Лерочка… Мы немножко постояли, наслаждаясь теплом друг друга, потом блонди высвободился. — Ты обо мне переживал, — протянул парень чуть удивленно, — неужто и впрямь настолько любишь? Я смотрел снизу, смотрел, смотрел… И ответил, горячо и искренне, срывающимся от избытка чувств голосом: — Больше жизни, Лер. Ты для меня — всё. Валера вспыхнул, миг, и я забился, подхваченный под ягодицы, приподнятый повыше, обхватывая бедра своей пары коленями, вцепляясь в его плечи, обвивая за шею, приникая поцелуем. — Мой Ёжик, — промурлыкал блонди, опираясь спиной о стену, его ладони уже скользили, забравшись ко мне под футболку, задирая ее под мышки, поглаживая, нежа. — Может, лучше на стол? — простонал я, уже теряя соображение. И тут же оказался голой попой на столе, с разведенными коленями, со спущенными ниже бедер трениками. Сорвал мешающее тряпье до конца, веером швырнул лететь по кухне. Лерка придвинулся вплотную, впечатался в пах успевшим потечь возбуждением. Желание захлестнуло — жаркое, неудержимое. Не прерывая зрительного контакта, блонди опрокинул меня, уложил, закидывая мои ноги к себе на плечи, предварительно обцеловав каждую щиколотку по очереди. Я нетерпеливо ерзал ягодицами по твердой холодной столешнице, млея от непривычных ласк, и напрочь пропустил проникновение в анус смоченных слюной пальцев. Лерочка никуда не спешил. Он быстро нашел мой заветный бугорок наслаждения, и я закричал, выгибаясь дугой, пронзенный первой сладчайшей судорогой, второй, третьей… Как там блонди говорил утром — пусть укешку перетряхнет, пусть он заскулит, насаживаясь, обезумев, пусть лепечет течной сукой снова и снова «еще»? И я тек. Таял, пластался и извивался, и метался в полнейшей прострации головой, и умолял, срывая голос, напрочь утратив стыд, выстанывал эти самые бесконечные «еще», и «Ле-е-ра-а-а», и много чего другого, невнятного, задыхающегося, восторженного. А потом блонди вдруг перевернул меня на живот — рывком, я и пикнуть не успел — и заменил пальцы членом, вошел точно выверенным слитным движением, резко, до хлопка пахом о ягодицы, прицельно попав по простате, и понеслась бешеная, жесткая, совершенно животная, глубокая ёбля. С похабными хлюпаниями, до воя, до искусанных в кровавые ошметки губ, до синяков, до ярких звездочек перед глазами. Я утопал в острейшей смеси боли и наслаждения, цепляясь за край стола, вертелся, пытаясь отклячить зад повыше, распяливая бедра шире некуда, чтобы обеспечить максимальное проникновение, и кричал, кричал в полный голос, на одной высокой ноте… Оргазм взорвался ядерным фейрверком и швырнул в пропасть, заставляя взвыть диким зверем, выгнул, тело заколотилось внутренними мощными спазмами, разбрызгивая сперму под живот. Лерка резко ускорился, догоняясь, хотя быстрее, казалось, уже было невозможно, и тоже кончил, вдохновенно выстанывая «Ё-ежа-а-а» и заполняя, толчками, горячим семенем, рухнул сверху, не выходя из моей напрочь растраханной пылающей огнем дырки, прижался, зашептал, роняя с волос капельки трудового пота: — Люблю тебя… Люблю… Мое сердце, моё чудесное сладкое чудо… Я гибко обернулся, подставляя губы, и мы слились в нежнейшем, чувственнейшем поцелуе. Да, такое точно до смерти вспоминать будешь… Чуть позже, отмывшись и вновь вполне одетые, мы, счастливые до полной невозможности, бодро трескали макароны с тушеной телятиной, запивая их яблочным соком. Я сидел у Лерки на коленях, разомлевший, зацелованный, затисканный, обтирался щечками о свежевыбритые скулы любимого и слушал его неспешные разглагольствования. — Ты ведь со мной не только о герыче хотел поговорить, — вдруг заявил блонди, отставляя опустевшую тарелку, — верно? Я чуток отодвинулся, не расплетая объятий, опустил ресницы, подтверждая. Валера посерьезнел, промокнул рот салфеточкой, высморкался в нее, смял бумажку и закинул в стоящее неподалеку мусорное ведро — попал, йес снайперам — подпер подбородок кулаком. — А о чем именно? — спросил. Я замялся, не зная, с чего начать, вздохнул. — Ну? — ободрил Лерка. Парень так на меня смотрел… Терпеливо и внимательно. Я помолчал еще чуточку, почему-то покраснел и наконец выпалил: — Лер… Я тут думал-думал… Только чур не ржи! Ты же помнишь, до изнасилования мне нравились девушки… — Да, — кивнул блонди. — Так получается, я тогда был натуралом? Лерка помрачнел, погрустнел, заводил пальцем по скатерти и глухо ответил: — Я до борделя тоже считал себя натуралом, Серёж. Мне ни парни не нравились, ни мужики. А теперь вот сижу тут и по уши влюблен в мальчишку, в тебя, то бишь, а с бабой в последний раз спал больше года назад, случайно, по пьяни, и не смог кончить, потому что члена в заднице не хватило, а ее сиськи вызывали оторопь. Жизнь, мой Ежонок, жутко странная штука, она многое с ног на голову переворачивает… А к чему ты это вообще? — А к тому, — я прильнул к впавшему в тоску возлюбленному, поймал его ладонь между своими, легонько сжал, утешая, — представь себе на минуточку, что те насильники проехали мимо меня и не затащили в подвал. И я не попал в дурку, и меня не нашла там Алина Константиновна, и не передала Диме. Соответственно, я не появляюсь в этом доме, тебе не приходится за мной ухаживать… Что тогда с тобой бы было дальше? Снаркоманился б вконец от одиночества и сдох в каком-нибудь притоне в ломке? Лерка замер с раскрытым ртом. — Ёжа! — ахнул потрясенно. — У тебя крыша совсем поехала?! Собираешься утверждать, что… — Именно, — я поерзал, не выпуская родной руки из ладоней, — нас свело провидение Божие, чтобы ты не умер. И весь случившийся со мной кошмар — отнюдь не слепая воля случая. Кто-то сверху так решил и привел меня к тебе, калеча и меняя — к нашей общей любви. Чтобы мы хранили друг друга и поддерживали… Валеру перекосило и подкинуло. — Бля! — взвыл парень, дергаясь, словно под током. — Мальчик мой ненаглядный, ты… — и сдулся, оседая безвольным кулем, половил ртом воздух, проговорил тихо-тихо, после недлинной паузы, — сам придумал или надоумил кто? Я съежился и молчал, испуганный. — Ёжа, — негромко окликнул блонди, посмотрел прямо в лицо, — я задам тебе вопрос, не удивляйся и отвечай коротко: «да», «нет» или «не знаю». Договорились? — дождался моего кивка, резко выдохнул и выпалил: — Ты хотел бы, чтобы мы поженились? Я выпялился на мою пару и «завис», хрипло вякнул, не понимая: — Как?.. — Каком кверху, — фыркнул Валера, — ну как люди женятся, ёлки-палки? Обмениваются кольцами, бумажки заполняют, потом целуются и — и хоп, семья. Ага. Ясно. — В России однополые браки не расписывают, — напомнил я, полностью не в себе от шока. Лерка хихикнул: — Скажи «да» — и сгоняем в ту же Францию, — успокоил, — во Франции расписывают и в Финляндии, по-моему, тоже. Несколько часов на самолёте или автобусе… Я отстранил льнущего поцелуем возлюбленного, сполз с его колен, поморгал совершенно охреневшими, стеклянными зенками — и удрал. Ибо Лера — он не шутил. Он взаправду собрался на мне жениться. Или со мной? Оо-о-о-о… Ответить парню сейчас я был не в состоянии, даже «не знаю» — временно утратил дар речи. Попозже. Когда мозги в кучу соберу.