Колючка в сердце

Лерка спал, разметавшись, на спине: руки раскинуты в стороны, одна нога, согнутая в колене, под углом опущена на сбитое в ком одеяло, на лбу и висках — испарина, пропитанная потом футболка задралась, обнажая кубики пресса и колечко в пупке… И откровенный, выпирающий под боксерами стояк. Хм, привлекательное зрелище… Я осторожно, чтобы не потревожить, присел на краешек кровати — знал — еще два часа назад у парнишки была температура под сорок — поставил на тумбочку вазу с букетом и залюбовался. Интересно, а кто именно сейчас снится блонди, я, Ежонок, или вообще левый чел типа Вадима? Лерка словно почувствовал мое присутствие, затрепетал веерами золотящихся ресниц, шевельнулся — и толчком распахнул мутные глаза. Посмотрел несколько мгновений, узнал, сонно-пресонно улыбнулся, пробормотал хрипло — болеет же: — Дима… И потянулся обнять, липкий, влажный, родной. А потом он заметил лилии и проснулся совсем. Подскочил, округляя рот, напрягаясь в недоумении. — Ох… — выдохнул заполошенно, горлом, белея, — Дим, это… а-а-а?.. Кому?.. Ошизеть просто. Господин, бля, Дмитрий Воронов, ты — писец какой замечательный муженек, твой супруг у тебя от цветов шарахается, чуть ли не в обмороки хлопается. Пороть. Да не супруга, Господи, меня! Я не стал отвечать, наклонился, чмокнул Лерочку в шевелящиеся, лепечущие невнятицу губы, опрокинул обратно на простыни и тихонько рассмеялся. — Привет, любовь моя, — сказал прямо в поцелуй, — тебе получше? Блонди трепыхнулся и завис. — Дим, — спросил испуганно, пытаясь отстраниться, — Дим, что-то случилось?! Он не врубался, не мог: не привык, бедный, получать от меня букетики, даже на дни рождения. …А после некоторые умные газовые магнаты жутко удивляются, откуда вдруг берутся Вадики. «Оттуда» и отнюдь не «вдруг». Вадики ухаживать не ленятся, р-р-р, и ценят, кто им отдался. — Я очень тебя люблю, Лер, — сообщил я, отправляя блонди в приступ психоза, — так люблю… Простишь за всё? — и аккуратно положил ему на живот коробку конфет. Валера дышать забыл… — Шоколад?.. — проблеял он, окончательно теряясь. Я пожал плечами: — Разведка донесла. А ты не рад? Рад? Никогда раньше не видел у супруга такого занятного выражения лица. Шок и… отчаяние навылет раненого существа. Блонди повозился под моими руками, перехватил подношение, прижал покрепче к груди, будто защищая от посторонних посягательств, и рывком сел. — Ты, — проговорил дрожащим, прерывающимся в волнении голосом, уточняя, — Дим, — кашлянул, — мне купил конфеты?! И метнулся, роняя коробку, захлебываясь стоном, прочь, на пол, по пути сшибая с тумбочки вазу. Отскочил на пару шагов, вытянул вперед трясущуюся руку. — Т-ты в-в-все же в-в-выбрал, — выдавил, заикаясь, а по щекам уже побежали слезы, — я… я п-п-понимаю… К-к-ког-гда в-веещ-щи со… со… — не договорил, опустился на колени, скорчился, закрываясь руками. Оо-о-о-о, твою же мать! Я — идиот! Нет-нет, это вовсе не то, что ты подумал! Моя ласточка, мальчик мой ненаглядный, мое светловолосое чудо… — Лера!.. Лерочка!!! Каким образом я тоже оказался на ковре, собирая бьющегося в глухой безнадежной истерике супруга в охапку? Блонди отчаянно взвыл, заметался, запрокинул смертельно бледную мордашку, вцепился пальцами так, что рубашка затрещала по швам. — Куд-д-да? — выговорил с трудом, клацая зубами, пытаясь сфокусировать разбегающийся взгляд, — снова М-м-мар-рату?.. Лучше… убей… Подарил, называется, букетик с ликером. Охуенно подарил. Еще одного ёжика в тумане б не получить… Я встряхнул заходящегося криком супруга, но не помогло, пришлось слегка хлестнуть по лицу. Лерка жалобно пискнул и заткнулся, почти обвис в моих объятиях. — Димочка, — взмолился, колотясь осиновым листиком, — умоляю… Он снова не в состоянии был договорить. Но я и сам прекрасно знал, что именно не сумел сказать Лерка: «Только не в бордель». Я успокаивал впавшего в полнейший душевный раздрай любимого долго: выцеловывал его, шептал ему много-много нежных, ласковых слов, вытирал слезы и отпаивал принесенным из бара коньяком, а потом мы страстно и горячо мирились, скрепляя обновленный союз телами — прямо в луже пролитой из упавшей вазы воды, давя в кашу — солнечно-желтые, да-да — лилии. Лилии во всем и провинились, проклятые! Ну откуда мне было знать, что желтый — цвет расставания? Не приносите любимым желтых цветов, никогда, не пугайте понапрасну призраками. Хорошо?