Колючка в сердце

Я вынырнул из тумана толчком. Тошнота, сосущая и противная. Полумрак за окном — горит фонарь-колокольчик. Высокий потолок, наискось пересеченный трещиной — в аккурат под люстрочкой из трех крупных стеклянных перламутровых лепестков. Знакомая какая-то люстра, где я ее раньше видел?.. И руки, с двух сторон оплетающие мое лежащее тело: одна — постарше, покрытая темной с проседью порослью, вторая — молодая, белокожая, в светлых волосках… Тепло, удобно, под спиной мягко. Повернул голову вправо: Лерка спал на боку, губы приоткрыты; а слева не менее крепко дрых Дима, тоже на боку, и вдвоем, лицами ко мне, они меня крепко и нежно обнимали, прикрывали, словно бы защищая от неведомой, возможной опасности. Кстати, а почему словно? Именно защищали, не ошибешься, прятали в уютном гнездышке. Берегли. Стоп. Я понял, что это за комната и откуда люстра! Мы — в доме на Ладоге! Вот ведь блин. Но как мы тут оказались? По воздуху перелетели или у меня опять случился временно-пространственный провал? Похоже на то. Я немного повалялся, жалея себя, психического, и разбираясь в собственных ощущениях. В голове было мутно, побаливало правое полупопие — наверно, укольчик делали успокоительный недавно — хотелось писать и есть. Не просто есть — жрать. Желудок буквально сводило голодными спазмами. А раз так — нужно вставать и топать сначала в место уединения, повидаться с белым другом унитазом, а потом уже на кухню к еще одному другу, тоже белому — к холодильнику. Ужиком, осторожно — не разбудить — выбравшись из родных надежных объятий, я подтянул сползающие треники, задумчиво позависал у кровати в поисках тапок, не нашел их во мраке и отправился в свой поход босиком. Застеленный линолеумом пол неприятно холодил ступни, тянуло сквозняками, под ноги то и дело норовила подвернуться мебель, но я, бля, наплевал на все трудности, и, хоть и отбил коленку о невесть откуда взявшуюся деревянную табуретку и пару раз почти растянулся, запнувшись о выступающие пороги, на ощупь добрался-таки, куда направлялся. По пунктам. Несусветный герой. А электричество придумали вообще не для меня! Холодильник порадовал кастрюлей вареной картошки и бумажной упаковкой копченой рыбы, напоминающей салаку. Я с аппетитом умял их, сколько влезло, не утруждаясь тарелками и разогреванием, запил непонятным кислым соком из картонной упаковки и расслабленно растекся сытым тельцем по стулу. Мозги по-прежнему нихренашечки не работали, в них царил ватный хаос, потянуло в сон… А потом вдруг, без предупреждения, вспыхнул свет! Я испуганно охнул и зажмурился, ослепленный, закрылся предплечьем. — Вот ты где! — раздался в тишине дома вздрагивающий беспокойством Леркин голос. — А я тебя ищу-ищу… В следующий миг парень уже был рядом, опустился передо мной на корточки. — Почему в темноте? — спросил он ласково, сжимая мои бедра ладонями. — В летучую мышку решил поиграть? Я осторожно посмотрел сквозь сомкнутые веки — глаза пока резало, неуверенно улыбнулся. — В котика, — фыркнул, отшучиваясь. Блонди просиял, с плохо скрытым облегчением, запульсировал зрачками. — Вернулся, — сказал просто, радостно, — Ёжик… Значит, я не ошибся в предположении насчет тумана. Увы. Интересно, сколько длился приступ на этот раз?.. — Какое сегодня число? — спросил я, боясь услышать ответ. Лерка подскочил, сгреб меня за плечи, прижал к себе, лицом к лицу, зацеловал в щеки. — Тридцатое декабря, — шепнул на ухо, — полпятого утра. Ты всего на несколько часов уходил, малышка… Я прильнул к любимому, потерся носом о его нос и тихонько мяукнул. А потом — словно ударом в живот, вспомнил. Дорогу, погоню, столкновение машин, Вадика и, разумеется, морды тварей на экране ноута. Застонал было и немедленно оборвал накатывающую истерику, заткнул готовый вырваться из горла вопль кулаком, закусил костяшки… Рот наполнился солоноватым мерзким привкусом, боль отрезвила. — Лер, — глухо проговорил я, продолжая грызть пальцы, — а где диск? Блонди отстранился и взглянул встревоженно и предельно внимательно. — Дима забрал, — он вздохнул, — а что? А ничего. Я должен был увидеть ЭТО снова, убедиться — не приснилось, ТВАРИ действительно мертвы. Следующий вопрос вырвался сам, без участия разума: — А Вадик? Валера скривился, будто от лимона, взъерошился недовольным воробьем и почти раскричался, замахал руками, протестуя: — А Вадик-то тебе зачем?! Незачем, Лерочка, незачем. Только не верещи, умоляю… А ведь и точно, незачем! Абсолютно. Разве что поблагодарить за бесценный подарок — правду о мужчине, с которым живу и которого… люблю. Люблю, люблю. Хватит уже сомневаться. Люблю Лерку. Отважного, красивого, смелого, безбашенного, готового закрыть собственным телом в случае опасности, вытащить из огня и из проруби, спасать, утешать сутками напролёт, кормить с ложки, тиранить воздушным шариком и убирать за мной дерьмо. Люблю Диму, порой рассеянного, порой недальновидного, порой равнодушного, решившегося на преступление и отнявшего четыре человеческих жизни — ради моего спокойствия. Они — не просто любимые. Гораздо больше — возлюбленные, моя семья, посланная Богом. Ёлки зеленые, предновогодние, какой же я счастливый, оказывается… Дважды причем. Прозрел, бестолковина, да-да. И — ура. …Реветь на Леркиной груди было неописуемо сладко… А на Диминой пореву попозже. Спит мужчина. У него — больное сердце, между прочим, поберечь нужно инфарктника. Вот выспится, отдохнет — тогда и признаюсь в собственных, осознанных, наконец, чувствах, покаюсь в совершенных ранее глупостях, и поклянусь — не повторится. На коленях поклянусь. А он — простит и поверит. Уверен. Потому что тоже меня любит. И тогда… Тогда мое счастье станет полным.