Колючка в сердце

Вадим ждал Ванечку на парковке у спортцентра не менее получаса, волновался, курил прямо в машине одну сигарету за другой, успел усмолять треть пачки, а эльфенок не шел, то ли тренировка затянулась, то ли заболтался мальчишечка. И трубку не брал — русый звонил четыре-пять раз, слушал длинные гудки и сбрасывал. Не в обычаях у Вани было швырять мобилку где попало, может, стряслось чего? И в центр ведь не пускают, гады, только по пропускам. Когда терпение мужчины почти иссякло, красотуля появился, но не один, в сопровождении невысокой, стройной, темноволосой женщины, совсем еще молодой на вид, с точеным глазастым лицом и пластикой кошки. Юноша и она были похожи настолько, что Вадим сразу понял — мама. За ними вразвалочку топал крепкий парень в кимоно, тащил спортивную сумку с вещами. Эльфенок, бледный-пребледный, брел, странно перекосив плечи, правая рука прижата, согнутая в локте, к телу, подвешена на завязанный в петлю шарфик. — Ванечка! — ахнул Вадим, вылетая навстречу, и мальчик прильнул к своему мужчине, позволил обнять, слегка запрокинул голову, намекая на поцелуй. Шепнул: «Мама знает...» Ну, знает, так знает. Тогда стесняться нечего. — Что случилось? — спросил русый, чмокая возлюбленного в подставленные губы. — Ты упал? Растяжение? Может, в больницу? Ваня покривился. — Не надо в больницу, — ответил он со вздохом, — это у меня случается, простой вывих, вставили уже. Вот, Толя и вставил, — он кивнул на маячащего поблизости парнишу с сумками. Парниша с достоинством подтвердил. Вадим совсем не разбирался в травмах, но о вывихах кое-что ранее слышал, поэтому не успокоился. — Тебе же, наверно, больно! — сказал, пугаясь. Иван потрепетал ресничками и вновь вздохнул. — Конечно, больно, — подтвердил юный самбист со слабой улыбкой, — а завтра будет еще хуже. Но повторяю — я привычный. Потом юноша повернулся к матери. Промолвил, чуть розовея: — Мам, это… Вадим… Ну, тот самый… Мой… — смутился и замолчал. Мужчина аккуратно пожал протянутую узкую ладошку, ощутил кончиками пальцев плотные мозольки на теплой женской коже. — Виктория, — представилась шатенка, — для вас — Вика, — и добавила, сверкнув беленькими ровными зубками, — езжайте, ребята, Ване в постель бы надо, поближе позже познакомимся. Вадим смотрел на мать любимого и мысленно поражался ее красоте и очарованию, старался не пялиться чересчур откровенно. Дивясь, он закинул сумку эльфенка на заднее сидение, помог морщащемуся при любом движении мальчишке усесться, и все распрощались. — Я вечером заскочу, если Вадим не против, — пообещала Вика, целуя сына и закрывая за ним дверцу. — Вань, сына, Вадим же разрешит? Продуктов заодно привезу. И фиксатор не снимай! Иван замученно улыбался матери через стекло. Оказавшись дома, мальчишка, скрипя зубами, кое-как стянул куртку и джинсы и сразу лёг. — Принеси чего-нибудь холодное, пожалуйста, можно мокрое полотенце, — попросил бедолажка суетящегося вокруг растерявшегося Вадима сквозь задушенный страдальческий стон, — компресс сделаю… И баралгин найди, в коридоре вроде в ящиках упаковка валялась… Русый быстро приволок необходимое. Ванечка заглотил обезболивающее, пристроил на поврежденное плечо мешок с колотым льдом, смежил веки. — Я посплю, — проговорил негромко, жалобно, — побудешь со мной? Вадим осторожно, стараясь не толкаться, примостился рядом, и оба притихли, слушали дыхание друг друга. Эльфенок, и вправду, скоро уснул, и мужчина его оставил, поплелся на кухню приготовить хоть что-нибудь на обед. Ваня поднялся часа через полтора, заметно посвежевший, отдохнувший. Подошел, неслышно ступая босыми ступнями, прижался сзади. Позвал, протягивая в горсти прозрачный полиэтиленовый маленький пакетик с полудюжиной шестигранных, меченых по бокам рисунком порхающей бабочки желтых таблеток: — Вадь… ОНО было под простынями в шкафу. Сам выбросишь, добровольно, или скандал устроить? Русый осторожно обернулся, обнял льнущего мальчишку, поддержал, ощутив через ткань футболки пересекающую верх напряженной спинки лямку фиксатора. Возразил робко: — Ванюш… Ну зачем ты так? Это всего лишь экстази… Отличное экстази, между прочим! Я за него знаешь, какие бабки отвалил? И получил в ответ непримиримый прямой взгляд. — Ба-а-абки? — протянул эльфенок, разом утрачивая ласковую укешность, отталкиваясь локтями, и зарычал, обнажая клычки, — в унитаз, немедленно! Не обсуждается! Ясно?! Колеса Вадиму терять не хотелось до колик в животе, да и планы имелись с ними связанные на ближайшие выходные, и мужчина решил воспротивиться. — Нет, — заявил он холодно, — положи обратно, где взял, и не смей трогать чужое! Ванечка гибко извернулся, пряча пакетик в зажатом кулачке, забился и зашипел от пронзившей травмированное плечо боли. — Пусти немедленно! — потребовал, зеленея мордашечкой. — Пусти! — и, более не сдерживая гнева, почти в полный голос, готовый сорваться на истерический крик, — чужое? Я тебе сейчас покажу чужое, спидер недоделанный!!! — и, совсем не нежничая, ловкой подножкой отправил любовника на пол. Вот тебе и лапочка. Вот тебе и прелесть со свеженьким вывихом. Разъяренный бешеный пантер. Даже хуже. …Вадим поразмыслил и благоразумно остался сидеть. Смотрел снизу, кусал губы. — Почему ты настолько против? — поинтересовался он, потирая отшибленную при падении задницу. — Экстази — не героин, привыкания не вызывает! Ваня буркнул неразборчивое ругательство и вдруг наклонился, протянул таблетки. — Забирай, — велел юноша, — если они тебе настолько нужны. А я пойду вещи паковать, — его изумительные бездонные дымчатые очи наполнились влагой, и слезы прорвались, побежали по щекам, — только сначала выслушай! И заговорил очень быстро, сбивчиво, проглатывая слова: — Мой… брат… брат-близнец… Сашка… Тоже закидывался и летал… На кислотные дискотеки бегал… Он… Он умер, Вадя, год назад… От спидов — отек мозга… Прямо в клубе умер в танцевальном зале… А вокруг… Продолжали отплясывать… Никто не понял, что он мертвый… Ужранные уроды… Теперь… — Ваня плакал, более не сдерживаясь, захлёбывался рыданиями, — …у меня нет… брата… Вадим сгреб пакетик с дурью с раскрытой ходящей ходуном ладошки, уцепил растерявшего всю гордость и достоинство шатенчика за край футболки и привлек на колени. Эльфенок, всхлипывая, уткнулся носом, заколотился в крупном ознобе, залепетал, обжигая дыханием: — Ваденька, я тебя умоляю, не надо колес. Я же люблю тебя, глупый. Понимаешь? Люблю. Как представлю… Встать с Ванечкой в охапке оказалось непросто, но Вадим таки встал. Не спуская с рук ревущего в тридцать три ручья сокровища, прижимая его к себе, проследовал в туалет и, чтобы малыш видел, раскрыл пакетик и высыпал таблетки в унитаз. Дернул рычаг слива, смывая дурь в канализацию окончательно и бесповоротно, и лишь потом перехватил замершего мышонком эльфенка поудобнее. — Я тоже люблю тебя, — шепнул, прежде чем накрыть губами юный, соленый, мокрый ротик тянущегося к ласке сероглазого, сходящего с ума от страха потерять еще одну дорогую жизнь чуда, — и клянусь, пока мы вместе — никаких экстази. Ты мне веришь? Ваня ответил нечто совершенно невнятное и счастливое. Обманывать возлюбленного русый не собирался. Обещал — значит обещал. Ради Ванюшеньки: несколькочасовая наркотическая эйфория не стоила его душевного покоя. …С порога туалета на тонущих в поцелуе хозяев взирал Марс. В зубах у зверя болтался обслюнявленным комочком шерсти последний Ванин хомячок. Дохлый, разумеется. В спальне в перевернутой раскрывшейся клетке копошилась среди опилок морская свинка — слишком большой она была для рыжика, слишком мохнатой, и кот красотку за добычу не воспринял. Что ж, каждая из сторон принесла на алтарь любви свою, посильную, жертву: Вадим — сладкое пристрастие, эльфенок — пушистых питомцев. А, ерунда. Главное — мужчина и юноша взаимно признались и договорились, и между ними воцарился полный амур. Надолго…