***
Тело — камень. Кажется, отпусти поводья, — и слетишь кулем, глухо столкнёшься с землёй, а дальше — тьма, успокоение… Но чем больше хотелось именно такого исхода, тем яростнее пальцы в перчатке стискивали вожжи, цепляя конский волос. За ветвями мелькали проблески светлеющего неба. Под ним простиралась шёлковая волнистая долина. Последний миг затишья перед пробуждением. Он должен был настать чуть позже, если бы буйный конь не вылетел из леса, сорвав с острых листьев прощальный аромат. У Валлей перехватило дыхание, когда по лицу ударила волна свежего воздуха — такой не особо ощущался в капкане чащ. Даже её скакун — Талзар — дал в бок, сталкиваясь со встречными потоками гладким боком, спасая нос и глаза, в которых могла поселиться режущая боль. Ощущения, которым отдалась Валлей, были сродни радости, какая настигает заключённого, который впервые за долгое время мук и агонии поверил в то, что боги не отвернулись от него, и дорога чиста и безопасна, а значит, можно бежать… Бежать без оглядки, куда-нибудь далеко настолько, что только птицам останется известен путь… Ветер гудел в ушах, но сквозь этот отчаянный, лютый звон Валлей расслышала стук чужих копыт. Она оглянулась и в ужасе распахнула глаза… Чтобы пришпорить коня, чтобы помчаться дальше, туда, где до неё не достанет Лесная Длань. В груди бухало сердце. Горизонт светлел по часам. Талзар бежал слишком медленно, будто не слышал тех речей, с которыми к нему порывисто склонялась принцесса. Сбоку на миг появилась объёмная тень. Валлей могла поклясться, что её колена коснулась мантия. Тогда она надрывно закричала, и Талзар рванул из последних сил. — Валлей!.. — в гневе воскликнул Владыка. — Вернись!.. Раскрытая ладонь метнулась по воздуху. Талзар почти столкнулся с другим конём, смешались две разнотонные гривы. Валлей дала влево, и рука схватила воздух, в котором проплыл пух её волос. А в следующий миг — головокружительная невесомость, и невообразимая тяжесть собственного тела, глухой удар и затихающее ржание коня, тупая короткая боль и звуки, оставившие целый мир. Валлей разлепила веки, ей самой казалось, через целую вечность. Тотчас зажмурилась, ибо лицо облепила грязь, и та попала в глаза. Тело превратилось в мелкие очажки гудящих болевых волн, потому сесть удалось не сразу. Талзар тихо сопел где-то совсем рядом, но отчего-то его не получилось разглядеть. А после принцесса подавилась вскриком, ползя к коню на коленях, разрывая шипастую цепь высоких зарослей: — Талзар! Конь, едва шевелясь, через раз напрягающий шею и вскидывая голову, будто в попытке оценить своё бедственное положение, лежал в глубокой заросшей и оттого незримой яме. Валлей добралась до него, дрожащими ладонями принялась гладить вдоль шеи с мелкими алеющими царапинами. С краю ямы, наверху, возник Владыка, мгновенно отыскав её в сгустившейся из-за травы темноте. — Вот, к чему привела вас ваша глупость! Для вас будет высшем подарком Валар, которые иногда любят закрывать на такие проступки глаза, если ваш конь переломал не все кости! — Что же вы такое говорите?! — рыдала Валлей, утыкаясь носом в тёмную гриву и чувствую, как Талзар рядом с её ногой пошевеливает копытом. — Ну помогите же, ну пожалуйста!.. — Возвращайтесь! — повелительно, на грани. — Талзар!.. — склонилась, понимая, что дыхание у коня сбивчивое и хриплое. Его грудина точно раздавлена. — Валлей!.. — Я… — Немедленно! На не своих ногах принцесса поднялась. Только распрямиться до конца не смогла — боль и душевная тяжесть пригибали к земле. Небо сделалось голубоватым. С его неровных краёв стекала бахрома густой ночной синевы. Валлей вскарабкалась по склону, испугавшись, что не выдержит и добровольно сорвётся обратно, ибо Талзар понимал, что его оставляют, потому тихо заржал. Однако же, когда Валлей неловко оглянулась на него, её грубо схватили за шкирку и вытянули наверх. Тотчас поставили на ноги. Трандуил был зол. Зол не на шутку. Так зол, как, наверное, был только тогда в Дол-Гулдуре. Только сегодня Валлей глядела на него под другим углом. Видела многое из того, что являлось закрытым от неё месяцы ранее. Он не сказал ничего, только подтолкнул к своему коню, оставленному в метре от ямы. Валлей воспротивилась в самый последний миг, когда под командованием молчаливых жестов практически взобралась в седло: — Я не могу оставить его там!.. — Можете. Это было сказано столь бездушным и ледяным тоном, что принцесса лишилась всяких сил, почувствовала, как невольно прижалась спиной к мужской груди, и зажмурилась, сильно-сильно.***
Врата оставались по-прежнему открыты. На фоне рассвета поблекли глаза фонарей. Стражи разбежались, давая дорогу. Спокойно бурлила под мостом река. Из дворцового сумрака на белые ступени медленно вышел Леголас. Пристально, странно, уже обо всём зная, он следил за тем, как спешивается его отец и следом невольной куклой, над которой разрезали все вспомогательные нити, сползает Валлей. Взгляд принца наполнился ревностью и злостью, поджались губы, тело мгновенно напряглось, когда Валлей замешкалась около Трандуила, когда схватила его за руку, которой он держал собственного скакуна за узды, и упрямым молчанием добилась от него внимания. — Мой конь обречён на смерть? — Вами, ваше высочество, — без жалости ответил Владыка, стискивая ладонь в кулак. Он собирался сказать что-то ещё, порывисто подался к принцессе, на краткий миг позабыв о многолюдстве, но Валлей попятилась. Её рука покинула крепкий кулак, и, чеканя шаг, Валлей вдруг отмахнулась от Леголаса, который вознамерился остановить её. Однако принц догнал её тут же, когда Валлей торопливо поднялась по одной из многочисленных лестниц в глубине дворца. Леголас смотрел строго в точку между острых, выступающих под плащом лопаток, будто желал добраться до той сути, которую Валлей так яростно прятала от него с какого-то времени. Как никогда принцесса казалась закрытой для него. Ещё не потерянной окончательно, но ускользающей, как обманчивый и холодный туман, каким, казалось, она никогда не станет. Что значило это её прикосновение к жестокой ладони? Что значил это отцовский порыв? Леголас вдруг остановился, прижимаясь к золоту перил и сжимая виски, зажмурив глаза до тех пор, пока не закружились фиолетово-зелёные полуовалы. Стоял он так не долго. Рванул вверх и лихо развернул Валлей к себе. Они столкнулись, и Леголасу пришлось спуститься на ступень, чтобы в мрачном недоумении полюбоваться на холодные дорожки слёз, которые шли по проложенным чернильными полосами путям. — Прошу тебя, пусти!.. — слабо и сипло потребовала Валлей, пытаясь отвернуться. От поворота головы воротник её отогнулся, являя мелкую россыпь красноватых пятнышек на шее. Леголаса как током ударило. Он выпустил принцессу и спустился ещё на две ступени. Тогда Валлей, ещё не успевшая сообразить, что привело принца в ужас, коснулась шеи… — Это не то, что ты… — Как далеко вы зашли?! — он встряхнул Валлей за плечи… — Леголас!.. Голос отца. Он звенел в ушах столь громко и отчётливо, что мог свести с ума. Мерещилось, что волны этого ледяного и надменного, насмешливо-властного тона откатывают от стен и поглощают, топят в ядовитом потоке. И не выбраться. Но волны и раскаты уменьшились до тонкого отдалённого звучания. Оно доносилось из темноватого коридора этажом ниже. Леголас бросился туда, пока обида и чистейшее разочарование в мыслях и груди обращались в пустоту. В компании секретаря, бросая короткие фразы ленивым, небрежным, но странно резковатым тоном, Владыка спешно удалялся, придерживая снятую мантию в левой руке. Леголас остановился в самом начале коридора, в темноте так, что краски синего рассвета, растекающиеся через прорези окон, не достигали его. А затем, стуча сапогами, направился следом за уходящими и громко, ещё в силах держать ярость в узде, начал: — Неужели ты ничего не желаешь объяснить мне? Как король, ты имеешь доступ ко всему, к каждому сердцу, даже если оно не готово к этому и сопротивляется тебе, ты всё равно завладеваешь им рано или поздно! И считаешь это своим правом, а покорность других — долгом, который они обязаны выплачивать тебе. Неужели Валлей из таких, ada? Что ты сделал с ней, ты понимаешь? И если понимаешь, то остаёшься спокоен! Как это похоже на тебя!.. Владыка давно остановился и развернулся, в оцепенении внимая. Его секретарь остался чуть поодаль и явно многого не понимал. — Чего же ты молчишь?! — претило, что отец оставался безучастным внешне, хотя глаза его красноречиво мерцали, претило, что он был не способен испытать тот же обжигающий ураган чувств, скроенных из обиды и беспомощной злости, который уже какой день испытывал он, его сын. — Не здесь и не сейчас, — самообладание было натянуто до предела, но голос стал непослушен, — мы станем говорить… — Нет! Здесь и сейчас, — Леголас приблизился на два шага, попадая в световую полосу окна, и Трандуил с сжавшимся сердцем узрел, как нездорово выглядит принц. — Я не стану больше терпеть. Секунда — и Владыка делает жест, прогоняя секретаря, но тот только рад убраться восвояси. — Что ты сделал с ней? Как решился на такое? Каких речей наговорил, что она кинулась прочь, словно позади неё сгорал весь мир, а впереди маячила лишь одна дорога спасения — дорога к бездне?! — Не будь ребёнком, не кричи на всю окрестность! — подступился отец мгновенно, став в этот миг именно отцом, откинув замашки царя. — По крайней мере я честен сам с собой! — захлестнуло под ударной волной отвращения, Леголас отошёл, морщась и вместе с тем издав полусмешок. — А ты?! Ты честен?! Со мной, с собой, с ней?! Или это — часть той великой игры, в которую могут быть посвящены лишь короли?! Это не игра, ada, это самообман!.. — Не растравляй сердце, — шепнул Трандуил, чуть наклонив голову и с невыразимой тоской глянув в окно, но ничего не видя в нём. — Ни себе, ни мне. — Себе ты давно растравил, — с гулким шлепком ладонь принца ударила по стене. Он раздражался люто, сильно, не желая видеть вместо жёсткого лица сломлено-закрытое выражение и слышать вместо резких парирующих слов — аргументированных оправданий, в конце концов! — слова негромкие и сказанные тоном извиняющегося, который не до конца признавал себя виновным, оттого и не знал, что лучше говорить; он погибал от ревности, что душила ядовитым плющом и тысячами игл проходила сквозь тело и самое главное — сквозь сердце. — Ты ещё не понимаешь, насколько в тягость может оказаться одиночество, на которое сам себя обрекает эльф, — произнёс Владыка, вскинув ожесточившиеся и тёмные глаза, в которых более не угадывалась их природная синева. — Но ты предаёшь Её память! — воскликнул Леголас, снова подступаясь, потому что ощутил, как ослабла защита отца. — Разве Валлей способна затмить Её в твоих глазах и душе? — Никогда! — гневно зашипел Владыка, полыхнув взором. — Воспоминания никогда не меркнут, если любовь была настоящей, они выжигаются в сознание раскалённым железом, и ты обречён возвращаться к ним снова и снова до тех пор, пока солнце и луна не померкнут над твоей головой! В этих словах отгремела вся правда, на которую Леголас и рассчитывал и о которой лишь секунды спустя спохватился Трандуил. С холодной улыбкой принц отдалился, нервно касаясь горящего лба. — Я был прав, — вдруг сказал он, снова завладевая вниманием напряжённого и как в воду опущенного отца, — ты не любишь и никогда не сможешь любить Валлей по-настоящему. Ты будешь лишь мучить её, снова и снова, добиваясь чего-то, что и сам в себе не распознал. Тогда почему?.. Владыка ответил. Глаза принца широко распахнулись.***
— Ты сердишься? — пустым голосом спросила Валлей. Эннури, занимающаяся сбором сумок, замерла. Её принцесса сидела на краю с противоположной стороны кровати, упёршись локтями в колени и свесив голову. До этого Валлей молчала очень долго, потому фрейлина не смогла не удивиться её отзвучавшему тихому голосу. — Я имею на это право. — Немного погодя, честно сказала Эннури. — Я не имею права тебя осуждать, ибо я — только служанка. Она заботливо свернула тёплые штаны и несколько рубашек. Затем вздрогнула, когда со стороны Валлей, как яркая и короткая вспышка гнева, взорвалось: «Эннури!» Фрейлина вскинула раскрытые глаза, натыкаясь на горящий взор полуобернувшейся Валлей, что до треска сжала одеяло и чьё лицо потемнело от вздувшихся полос. — Я не хочу разговаривать сейчас со служанкой! Я говорю с подругой! Так что ответь честно, ты действительно считаешь, что я поступаю неправильно?! Валлей сморщилась, вцепилась в голову, всклочивая волосы, потому что Эннури не ответила, но в весьма красноречивом жесте вновь склонилась над одеждой. Через пару минут фрейлина зашептала: — Я понимаю, что тебе трудно, больно и… Одиноко. Валлей вскинулась. Сглотнув, Эннури настойчиво повторила: — Да, одиноко. Потому, м-может быть, тебе и Нраймилу стоит… — Замолчи! Замолчи сейчас же! — закричала Валлей, поднимаясь и метнулась в купальню, где с грохотом закрыла дверь. Она вышла оттуда четверть часа спустя. Мокрая и телом, и одеждой, словно в стремлении остыть, опрокинула на себя целый ушат воды. Оставляя на полу водянистые следы, Валлей оцепенела неподалёку от Эннури и вперила в неё нездоровый, страдающий и увлажняющийся взгляд. — Я боюсь. Боюсь, что Мальдолл падёт, так больше и не узнав, что такое величие и расцвет. Боюсь, что мальдолльский народ навсегда разочаруется во мне и возненавидит память о короле Мрануре, потому что он оставил его на меня. И мои эльфы проклянут меня, как уже проклинают возродившуюся ведьму… — закрыв лицо руками, она осела на пол, в лужу, образовавшуюся из-за обильных капель, стёкших по её ногам, и тихо всхлипнула. Чтобы через мгновение вновь поднять голову, потому что плечи покрыл ярко-жёлтый платок. Эннури повязала его и мягко, как матери улыбаются огорчённым детям, улыбнулась. — Помнишь, чей это подарок? — Парриль, — с тоской Валлей потирала между пальцев край ткани. — Её подарок… — Твои эльфы всегда будут с тобой, Eloim. Наполненные слезами, глаза Валлей широко распахнулись, словно туда, в самое её сердце, опалив внутренности, вонзилась стрела. Стрела, посланная не губить, а воскрешать. — И разве Мальдолл будет стоить того, чтобы спасать его, если он отвернётся сейчас, когда помощь нужна тебе? Валлей поспешно сморгнула солёную росу со своих ресниц. Силы, которые она отчаялась почувствовать в себе, возвращались. Больше они не говорили. Переодевшись и усевшись расчёсывать волосы, Валлей долго глядела куда-то в угол, за тумбочку. Слова Эннури, их энергетика, слились с той гаммой её собственных переживаний, которые она, как отягощающий плод, вынашивала в себе несколько дней. И теперь нужно было о многом поразмышлять. Эннури же закончила со сбором. И в этот миг, зародившийся с самых глубинах дворца, по ответвлённым коридорам пронёсся гул. Время пришло. — Валлей, — окликнула Эннури принцессу вдруг, хотя боролась с собой, и Валлей замерла с сумкой у двери. Возможно, она видела свою принцессу в последний раз. Не могла подобрать нужных слов, хотя думала над ними задолго до всего этого. Но Валлей будто поняла — с нежностью приложила ладонь к своей груди, там, где негромко билось буйное сердце, и отправила безмолвное прощание. А затем выскользнула за дверь и растворилась в шуме и красках ожившего коридорного огня.***
Диал круто завернул за угол, взялся за перила, лихорадочно высматривая на нижнем этаже среди смещающихся коридорных теней Нраймила. Часы настали тревожные, лишнего времени для проворачивания левых дел не было. Приказ Владыки прозвучал чётко — лихолеская и мальдолльская армии выступают с первыми лучами рассвета. Вне дворца всё ещё плавала ленивая ночь, но обманчивая и способная вот-вот пойти на убыль. А этому вот приспичило сквозь землю провалиться! Так что, оживление оживлением, но мальдолльского товарища-стража Диалу отыскать не удалось, потому он спустился с верхних этажей, намереваясь хоть кого-нибудь спросить. — Тауриэль! Гордая стражница оборотилась, прерывая разговор с другим эльфом, и вопрошающе приподняла брови. Диал перевёл дух и с улыбкой задал вопрос. — Не видела, — сдержанно отрапортовала Тауриэль да таким тоном, что трогать её больше не хотелось. Диал смущённо кивнув, прошмыгнул мимо. И снова наткнулся на эльфа, со спины, как две капли воды, похожего на Тауриэль. Если бы Диал не знал его, то решил бы, что помутился рассудком и в глазах у него двоится. — Гвальторе! Какое счастье! Экс-советник, пребывающий глубоко в себе, оглянулся с таким видом, словно счастья не только в мире не было совершенно, но и само слово «счастье» лишь набор случайных звуков. Диал на миг замешкал, приближаясь неторопливо, ибо не столько увидел, сколько ощутил, что Гвальторе подвергся неясным внутренним изменениям. Нельзя было понять, осознавал ли их сам экс-советник, но в его потухших тёмно-карих глазах не было ничего из того, что Диал имел возможность наблюдать ранее. Да и нос его изрядно припух — он-то и напомнил Диалу о том, что между Гвальторе и Нраймилом приключилось. — Что тебе нужно? — бесцветным голосом, просто так, спросил он и тут же побрёл туда, куда и собирался изначально. Минуя группу проходящих мимо эльфов, Диал устремился за ним, крутя в голове только одно: «А стоит ли?..» — Я ищу Нраймила. Третий день не знаю, где он. — И шёпотом сам себе: — И никто не знает… Украдкой поглядывая на Гвальторе, Диал всё-таки держал с ним дистанцию — с волочащейся позади тёмно-багровой мантией, экс-советник напоминал опасную, кровавую летучую мышь, от которой, если пробудить в ней гнев, можно схлопотать по пятую эпоху. — Постой, ты разве не отправляешься со своим народом обратно? — и Диал серьёзно свёл брови. Он никак не ожидал, что вместо быстрого ответа Гвальторе сначала собьётся с шага, после и вовсе остановится. На краткий миг он сделался совсем уж растерянным, будто ему вопросы в области сложнейших наук задавали, и Диал, глядя на него, сам подзапутался в происходящем. — Сомневаешься? — чуть погодя, сокровенным полушёпотом спросил он, загадочно качая головой. Нервный Гвальторе упрямо рассматривал что-то в стороне до тех пор, пока Диал не решил подбодрить его, пожав плечо, потому что сразу же рванул вперёд со злым: «Оставь меня!» Так и ушёл бы он, скорее всего, даже не попробовав разобраться в себе, если бы в эту секунду в опустевшем и оттого тихом коридоре не раздался странный треск. Гвальторе и Диал одновременно оглянулись, и последний тотчас толкнул плечом первую дверь — вдалеке была вторая, но звук оттуда не был бы столь отчётливым — и замер на пороге, чтобы после с возмущённо-плаксивым: «Ну и что это?!» исчезнуть внутри. Золотые купола Мальдолла сгорали под солнцем. Нраймил разглядывал их сквозь пальцы, щурился, иногда позволяя острому лучу попасть в глаз, и снова сдвигал ладонь, чтобы свет лился, как через решето. Такой восхитительный день. Совсем не подходящий для дозора в горах. Сегодня дозорники соединятся с разведчиками — предстоит совершить спуск к Прайе с Востока, а спуск этот нелёгок — горы Дальньядло неровные, опасно угловатые, отправившие свои твёрдые зубья под небо. А небо и довольно этим — лежит пузатыми облаками, отдыхает. Нраймил вздохнул и сполз со скамьи, упершись в неё спиной. Ленивый день. Тихий настолько, что впору спать лечь… Ан-нет, уже никак, уже стало громко — кто-то несётся через Изумрудный сады галопом, а затем звонкое и возбуждённое: «Нрайми-и-ил!» Ураган настиг, потянул вверх за рукав, мол, чего расселся, когда такой произвол творится, затараторил, ни слова не давая вставить: — Он не разрешил! Не разрешил мне, представляешь?! Что мне ещё сделать надо?! Я лучшая из охотниц, лучшая, но никто этого и в грош не ставит! Захожу я, значит, в кабинет, там, как всегда, разумеется, Фридлисс! Я пыталась доказать, что готова хотя бы раз с вами сходить, но чёртов старикашка: «Ну вы посмотрите, мой король, ну куда это годиться?» и «Ну, а разве пристало деве королевских кровей сорванцом по горам бегать?» А вот и пристало — Нуэль — дозорница! Асмаль — дозорница! Ритани — в разведке! А я… А я?! Почему нельзя, Нраймил?! Нраймил вздохнул в третий раз и помассировал виски. — …А ведь мне почти удалось убедить его, Нраймил! Король Мранур был в прекрасном расположении духа, слышишь?! Он и смотрел на меня так, ну… Ну лукаво так, словно ещё маленько поломается и разрешит. Ну ты знаешь, он умеет так. Но!.. — она даже зарычала, топчась на месте. — Но?.. — Но потом этот заявился, Гвальторе, и сразу всё под откос пошло! Он только пару раз: «Мой король, это против правил, вы о полномочиях принцессы сами писали и государственной печатью документ подкрепляли», и король Мранур махнул на меня рукой! И!.. И представляешь, что сказал ещё?! Ещё сказал: «Займитесь лучше вышиванием, ваше высочество». Ну ты представляешь?! Валлей вскинула ладони с растопыренными напряжёнными пальцами, словно кому-то невидимому хотела глаза выцарапать. Нраймил мягко повернул её спиной к себе и, приобняв, повёл из садов. — Ну чего ты молчишь?! Ты что, считаешь, что старикашка Фридлисс и Гвальторе правы?! Но ведь король был на моей стороне! — Был раз, будет и во второй. Чего ты так рвёшься в горы? Ты же была там. — Всего пару раз! И то только там, где цветы Тиклора растут! Ну туда же всем женщинам можно! Они там травы собирают! А вы, стражи, вы дальше уходите, больше видите… Я ни разу к началу Прайи не спускалась, я совершенно не знаю Дальньядло, а зовусь его принцессой! Ну где это видано, Нраймил?! Они пошли через мост, под которым разбивала ледяные валы Прайя, и колючие брызги стынущим паром касались лица, рук — любого открытого участка тела. Нраймил остановился, прижимаясь к каменной боковине, и улыбнулся, оглядывая злящуюся принцессу от ног и до головы: надо же, она и впрямь с ними собралась — костюм плотный, приспособленный под грозы и дожди, под ветер и жар; волосы заплетены в косу, которая, в свою очередь, обмотана венком вокруг головы. — Предлагаю так: ты переодеваешься в мою одежду и идёшь в дозор, а я остаюсь. Очень уж мне не хочется сегодня идти куда-либо. Что глаза таращишь? Валлей решительно не понимала, как можно устать от дозоров. Это же так захватывающе! — Тебе интересно, потому что ты зелёная совсем. А я-то… Собственному брату подчиняюсь. Сегодня он тоже идёт, так что, если ты готова стать на день мной, не попадайся ему на глаза — раскусит. — Ну, Нраймил! — И вот ещё что: в дозорах сподручнее с мечом. Поверь мне. — Почему? — И ещё какой момент: мы планировали дня на четыре идти, но даже это не точно, ибо спуск предстоит долгий. Спать нельзя совершенно, караулы по несколько часов. А так же недоброжелательная атмосфера. — Почему недоброжелательная?.. — Стражники чопорные на самом деле. Там только я такой милый и весёлый, а остальные… — и он театрально поморщился, мол, всё очень плохо, и даже головой покачал, — если тебе во дворце кто-то и улыбается, тот там такого не жди. Все злые и молчаливые. Все на равных. А разведчики и подавно — им вон побольше работёнки, чем нам, потому они больше скалятся, как орки, про улыбку ни-ни. Они по неделе могут ходить вокруг да около, пытаясь вспомнить, у кого след такой видели, и так ничего и не вспомнив. Тут Валлей из состояния невинной мнительности перешла к сосредоточенному вниманию с лёгким прищуром. Трудно понять, врёт Нраймил или нет, ведь Валлей и впрямь ничего в дозорах не смыслила. — …А насчёт моего брата вот что: я обычно в середине или в конце иду, и он может либо долго про меня не вспоминать, либо вдруг способен обратиться за советом или чтобы я что-то остальным передал по-тихому. Так что тут, как повезёт. А ещё тролли. Они редко встречаются, но откуда нам знать, что сегодня не-тот-самый-день? А тролля покрупнее стрелами брать нелегко — кожа у них, как камень, от неё наши стрелы нередко просто отлетают. Вот поэтому лучше меч. Ах да!.. Валлей уже меньше хотела в дозор. Даже попятилась. Теперь страшно было и от троллей, которые уже — ей показалось — грозными круглыми тенями возникли за Нраймилом, и от Крайнила, который всегда был статным и по-военному отчуждённым; в нём нраймиловской простоты и капли не набиралось, а Валлей с такими всегда было неловко и неуютно. — Ну и что за сказки ты тут рассказываешь, бесстыдное ты существо? Теперь ты точно отбил у нашей принцессы желание побывать в настоящем дозоре. В настоящем дозоре, на самом деле, есть, на что поглядеть. Мне понятно ваше рвение, принцесса. На мост поднимался златоволосый эльф в бирюзовом костюме. Он мягко улыбался, отчего вокруг его по-лисьему смотрящих, светящихся тёплым светом глаз разбегались коротенькие морщинки. Эльф очень медленно поднёс ладонь к сердцу и так же медленно убрал её (наверное, он был единственным остроухим на весь Мальдолл, который приветствие выполнял столь нерасторопно). — Гэрфил, — тихо пролепетала счастливая Валлей, словно не ей только что обо всяких ужасах вещали. За Гэрфилом поднимались другие эльфы. Цвет их одежд был одинаков — бирюза. Разведчики выстроились позади своего капитана, синхронно поприветствовал принцессу и так же синхронно уставившись на Нраймила. Слышали, что про них говорил наглый остроухий, потому во взглядах у них сквозило: «Ещё вернёмся к этой теме». — Вы тоже идёте сегодня? — вопросила Валлей, не в силах отвести от Гэрфила, к которому испытывала что-то, похожее на влюблённость, глаз. Она даже подступилась к нему ближе, ибо от солнечного эльфа пахло невероятной свежестью, в которой Валлей чудились ноты моря и незримой дали; весь вид Гэрфила дышал музыкой и непостижимой, недоступной простому эльфу тайной, от которой ключи утерялись. — Почему ты не сказал мне, Нраймил, что разведчики будут с вами? — А зачем? Чтобы точно за ненаглядным устремилась? Он получил локтем в бок от порозовевшей Валлей. Гэрфил понимающе улыбнулся и галантно смолчал. Но улыбка его на миг дрогнула и странно исказилась, когда озадачившаяся Валлей спросила: — Хорошо ли ты себя чувствуешь, Гэрфил? Её опасения были оправданными — буквально пару дней назад, когда играл на арфе для короля и всего Мальдолла, Гэрфил вдруг подурнел на глазах, переполошил собравшихся. И закончилось прекрасно начавшееся выступление тем, что за музыкантом-разведчиком пришёл Гирис и увёл его за собой… — Безусловно, — однако уверенно ответил Гэрфил, отворачиваясь и прячась от нраймилового прищура; он взял себя в руки и беззаботно усмехнулся. Они ушли все вместе, когда с противоположного края моста появился и Крайнил, а за ним — восемнадцать дозорных. Получился большой отряд, бирюза слилась с тёмной зеленью, и Валлей, выбившаяся из этого стройного потока, могла только в расстроенно-смиренных чувствах провожать их. — Нраймил! — Диал кое-как оторвал верхнюю часть его туловища от столешницы, которую он давненько принял за кровать, и похлопал эльфа по щекам. Глаза, поддёрнутые плотной пеленой хмеля, Диала не узнали. Но Нраймил всё равно расшевелился и, старательно ворочая языком, пробубнил: — Хорошо он себя чувствовал, нет, ты представь, а… Он едва не выронил из подрагивающих пальцев узкое основание бутылки, мокрое из-за ранее пролившегося содержимого, но всё-таки пристроил его к краю бокала, из которого не успевал допивать. — Тоже врать был горазд, лис!.. Но бутылку у него выхватил Диал. Нраймил, возражая, замычал. Вторая бутылка, за которую он схватился быстрее Диала, оказалась пуста, и Нраймил брезгливо откинул её, чтобы она исчезла где-то под продолговатым столом, упёршись в носок его подогнутой ноги. Нраймил, не ныряя головой вниз, с гримасой, в которой страдание перемешалось с отвращением, нащупал под тем же столом третью бутыль и вытянул её к мутноватому свету, который смолянисто-жёлтой пеленой окутывал всё небольшое пространство оружейной. — Если бы я знал, что ждёт нас в тот день… Чёрта-с два я пошёл бы в этот дозор!.. — Ты сюда что, весь погреб перенёс?! Владыка убьёт тебя, Нраймил! — вопил Диал, заглянув единожды под стол. Бутылки, ещё или не тронутые, или пустые, или опустошённые наполовину, стояли башенками или катались, мигая гладкими боками; из открученных пробок Нраймил, казалось, тоже что-то возводил, наверное, любимый Мальдолл, который не оставлял его в покое в воспоминаниях. Но в одном из неаккуратных шевелениях сапогом сооружение своё задел, потому половина пробок раскатилась. Диал не успел разогнуть спину, но уже ощутил, как чужая и далеко нелёгкая туша приникла к нему — Нраймил сполз со стола и вот-вот мог рухнуть со стула. При этом он, сильно хмурясь, что глаз из-под бровей видно не было, дрых! Поддержать его в таком положении оказалось непросто, и, когда стул заскользил вбок и затрещал ножками, Нраймил рухнул на пол. Диал покачнулся и налетел спиной на стойку с копьями. — Эй, у нас мало времени! Нраймил! Нраймил, неуклюже убирающий со лба длинную чёлку, отполз к стенке, у которой вытянул ноги и, очень медленно приходя в себя, лениво моргал. Рубашка выбилась у него из-за пояса и распахнулась на грудине. Погода переменилась тут же, стоило башням Мальдолла скрыться за серыми скалами. Вместе с ними пропал и блеск золотых куполов, и его сменил серый свет облаков, напоминавший лунный. Поднялся ветер. Сначала он казался тёплым и даже приятным в своём буйстве, но постепенно нежность потоков стала холодной колючестью, а нравилась оная далеко не всем. Стражи приготовились к дождю. О нём намекало всё — влажный, в одночасье будто бы сгустившийся воздух, который, однако, было приятно вдыхать поглубже, и темнота небес, которые в горах всегда казались намного ближе к земле. Иной раз думалось, что, вытянись и подними руки — коснёшься их. — Нам везёт, как и всегда, — сквозь шум, порождённый перекатами воздуха, усмехнулся Ильтан, перепрыгнувший к Нраймилу со второй тропы — раздвоившаяся практически в самом начале и опоясывающая нагромождения острозубых валунов, она соединялась лениво, но верно. — То есть никак совершенно, — поддакнул Нраймил, давая другу место и сдвигаясь к скале, испещрённой трещинами и выбоинами. — Умеет мой братец выбирать дни дозорные. — С этим не поспоришь. Я слышал, Валлей рвалась сегодня? Неугомонная. И отчего все мальдолльские девушки такие? От какой богини они нрава такого взяли?.. — Хотел бы я знать… Впереди выросла новая скала, служившая малой стеной, на которой имелась узкая площадка. На эту площадку и взбирались поочередно, передавая уже взобравшимся оружие и сумки. Нраймил в небольшом замешательстве огляделся, кругом — девственные пики, серо-коричневые, сухие, облупившиеся, но мощные и огромные. И не те, на которые многие рассчитывали. Что же, брат решил изменить маршрут?.. Сумки трепались на ветру. Здесь ветер буйствовал с удвоенной силой, рвал капюшоны, болтая их складками по спинам, лохматил волосы. Подбирающийся с мрачного Востока ураган не радовал совершенно. Нраймил спустился с валунов, прекратив осматривать нижние склоны. Взобравшиеся на площадку стражи переговаривались с Крайнилом поспешно и громко, но ветер уносил фразы целиком. Около сброшенных сумок, приосанившись, и в оцепенении шевеля пальцем крохотный камешек, сидел Гэрфил. — Мы ещё не так далеко от дворца. Ты мог бы вернуться. — Нраймил возвысился над ним. В тот миг Гэрфил не поднял головы, лишь опустил её ниже. Можно было бы подумать, что у него что-то болит, живот или рука, — так странно он прижимал к себе обе конечности и обхватывал ими туловище. Он не был ни бледен, ни, напротив, сер, ибо и тот, и другой оттенок его лица мог бы выдать истинное его самочувствие. Но что-то происходило с этим эльфом, и это видел каждый, но не каждый собирался копать до причин. — Я не имею права. Мои разведчики останутся без присмотра, — и улыбнулся невозможной в его положении, мягкой улыбкой так, словно прощал Нраймилу его нелепые слова. — Не пропадут, — Нраймил нагловато подпихнул Гэфрила в бок, вмещаясь к нему на валун, и пошире расставил ноги, чтобы не свалиться. — Ты бы прекращал проводить стол жирную черту между дозорными и разведчиками. Мы всё-таки одного духа, просто занимаемся разным. — Никаких черт я не провожу, — смущённо отозвался Гэрфил, склоняя златокудрую голову к плечу. — Будь ты капитаном, ушёл бы? — А может и ушёл. Чего маяться? Ну, или начинай с собой лекаря брать. — Ну это уже совсем смешно! — возмущённый всерьёз, Гэрфил поднялся поспешно, чтобы Нраймил убедился в том, что с ним всё в полном порядке. Сказать что-то в ответ возможности не представилось. Крайнил, наконец, определился с тем, как дальше будет продолжаться путь. Решили уйти за скалу, чтобы в случае, если гроза всё-таки грянет со страшной силой, иметь какое-никакое прикрытие. Внизу их осталось трое: Ильтан взобрался первым, Нраймил пропустил Гэрфила вперёд, цепко вглядевшись в него и всё-таки успев заметить, как дали слабину его руки, когда он подтягивался. Врождённая сила, грация и подвижность изменяли Гэрфилу, и он понимал это как никто другой, и совершенно по-иному оглянулся на Нраймила, чей взгляд, как липучка, осел на нём. — Не отставал бы ты, — сухо и без недавней мягкости посоветовал Гэрфил. Нраймил ловко вскарабкался по камням и хмыкнул. — Валлей была права… Диал, собирающий бутылки в найденную в оружейной пыльную корзину, навострил уши на этот хриплый голос и даже прекратил греметь, потому что столь резкие звуки Нраймилу причиняли явную ушную боль — отчего-то же он морщился, будто его лимонными попками кормили насилу! — Насчёт чего, о Валар?! Поднимайся, хватит валяться там!.. — Гэрфил… — Нраймил шевелил пяткой, подкатывая к себе бренчащую бутылку, в которой бултыхалось вино. — Помнишь?.. — Что?! Ничего не помню и не помнил! — …Она сказала, что он всегда был больше менестрелем, чем воином… Вот чёрт, в момент, когда наши мечи скрестились, он более не казался мне неженкой певцом. В этом дьявольском существе словно таились страшные силы, о которых он умалчивал из-за чистейшей тактичности по отношению к остальным… Диал не дал до бутылки добраться окончательно, отпихнул её подальше, и она, оставляя за собой дребезжащий звон, откатилась к ногам Гвальторе, что всё это время стоял в дверях. Напряжённый и мрачный, взгляд Нраймила плавно поднимался по этим ногам, полуприкрытым кровью мантии, до тех пор, пока, обогнув плотную полосу бледных губ, не достиг глаз, устремлённых на него в ответ. — Ты… Диал с опаской оглянулся, отставляя переполненную корзину, ибо Нраймил, в чьём теле поднялись клубы огненного гнева при виде Гвальторе, сразу стал предпринимать попытки встать, но в конечном счёте он только с сильным стуком опустил кулак на плиты пола. — Как жалко ты выглядишь, — с презрением и насмешкой продекламировал Гвальторе, однако, сделав крохотный шаг наружу. — Гвальторе! — зашипел Диал. Но Нраймил уже поднимался. И в этот раз весьма успешно. Дождь хлестал, разбивая громадные виноградные горсти о крепкие камни и рассыпая их под десяток ног новыми, уже измельчёнными искрами. Эльфы, разделившись по парам, перебирались на пологий склон, опасный, потому что он практически не имел выступов, чёрный из-за стекающих серебристых потоков воды. Поднявшийся выше остальных, Крайнил сбросил вниз закреплённую около себя верёвку. Она была в качестве страховки. Нраймил, устав бороться с силами природы, скинул капюшон на удовольствие ветра, который тотчас принялся рвать и кусать его, и хлопая краями, как мокрыми ладонями, заглушал все команды, которые Нраймил старался различить. Ильтан, с которым он оказался в паре, дёрнул его за рукав — настала их очередь взбираться по верёвке. Нраймил уже схватился за конец тяжёлый настолько, что перед подъёмом его хотелось как следует отжать, но… бросил обратно. — Давай вперёд, — он хлопнул Ильтана по спине, подгоняя, а сам, чем-то озадаченный, по скользким камням направился в обратном направлении. — Нраймил!.. Голос друга потонул мгновенно. Волосы облепили щёки и лоб, кололи в глаза. Присев, прячась за валуном от ударной волны ветра и дождя, Нраймил снова высмотрел Гэрфила, отставшего от их отряда непозволительно сильно. Бирюзовый плащ разведчика трепыхался над скалами, как вздёрнутый флаг. Когда Нраймил, качаясь на резких ледяных волнах, добрался до него, Гэрфил стоял на коленях. Он мычал и что-то отчаянно и торопливо говорил, мешая всеобщий и эльфийский, и понять его было невозможно. — Эй, — не было времени даже для плохих предчувствий, Нраймил сразу схватил музыканта-разведчика за плечи, намереваясь поднять, но Гэрфил отмахнулся от него с непредвиденной силой. А затем поднялся на нетвёрдых ногах сам, лишь через мгновение подняв голову и открыв лицо, которое так же, как и у Нраймила, облепили волосы. Только у Гэрфила они были значительно длиннее, потому сквозь их паутину Нраймил не сразу заметил то, что в одночасье повергло его в шок и ужас. — Он был проклят, — хрипел Нраймил, которого Диал всё-таки усадил обратно на стул, но которому всё также не давал дотянуться до бутылок. — Это было именно проклятие, которое в тот миг я принял за какую-то жуткую болезнь… Но я не понимал, ничего не понимал, а он не собирался ничего мне объяснять… Он был не в себе. Воспоминания так живо вспыхнули у него перед глазами, что Нраймил содрогнулся всем телом и резко подался назад, будто от кого-то незримого получил сильнейший толчок в грудь. Он сцепил зубы и заиграл скулами прежде, чем непослушной ладонью обтёр блестевшее от пота лицо. — Что это за дрянь?! Гэрфил сделал шаг, его колено, как подбитое с обратной стороны, подогнулось, и со стоном разведчик рухнул, однако, успев выставить перед собой руки. — Ну ты и сумасшедший, — к Нраймилу возвращалось самообладание. Снова нагнулся, ставя товарища на ноги, и снова был грубо оттолкнут. — Эй, да что с тобой?! Гэрфил?.. Чтобы стоять твёрдо, Гэрфил обнажил меч и упёр его концом в землю. Он согнулся и дышал тяжело, как действительно страдающий сложнейшей болезнью, которой через короткие вдохи и выдохи сопротивлялся из последних сил. — Слушай… — Нет, это ты слушай!.. — с надрывом и хрипом потребовал Гэрфил, косясь на него из-за свесившихся волос. Но вдруг его пронзила острая боль, и Гэрфил не сумел закончить фразы. Начав опасаться самого дурного развития событий, Нраймил, в успокаивающем жесте подняв руки, досказал первоначальную мысль: — Я схожу до брата, а затем вернусь. Слышишь? Я вернусь и, хочешь или не хочешь, но ты пойдёшь вместе со мной обратно. И действительно развернулся. Ничто не могло помешать ему претворить задуманное в жизнь. Но помешало. Шею атаковали дьявольские объятия. Под весом прилипшего сзади тела Нраймил не смог сохранять равновесие, попятился назад, налетев на камни. Гэрфил ощутимо приложился об острые выступы, но хватки не ослабил, напротив, что-то в его борьбе против Нраймила появилось отчаянное и по-настоящему безумное. А в самом безумии угадывалось бессилие. Будто в затуманенном сознании Гэрфила проклёвывалась мысль о прекращении, но она была настолько мала, что чёрные бури поглотили её. Никакие мало-мальски внятные уговоры не действовали на него, потому Нраймил пошёл на крайние меры — шибанул локтем Гэрфилу под дых. Разведчик согнулся пополам, выпустил. Шквал дождя и ветра на мгновение лишил их двоих видимости. В борьбе они не заметили, как вышли из-за скалы на незащищённую сторону. Но стоило Нраймилу разлепить глаза, которые резало от воды, как он с вырвавшимся: «О-ох!» едва успел вильнуть в сторону, иначе молния вспыхнувшего обнажённого меча сразила бы его на месте. Тогда он тоже вынул меч, который до этого, будто напоминая о себе, больно шлёпал его по ноге. Сталь скрестилась со сталью. В этот момент Нраймил впервые подумал о том, что ни разу ещё ему не доводилось держать бой против Гэрфила. Более того — он не знал, каков Гэрфил с мечом. Но первый же яростный и быстрый замах, который рассёк Нраймилу щёку, сообщил — Гэрфил опаснее, чем думалось. Тогда Нраймил сжал рукоятку сильнее, дал отпор… Гэрфил поставил лезвие ребром — решение, призванное к парированию удара, ибо при этом лезвие атакующего наискось скользит по лезвию защищающегося — но тогда отчего брызги дождя в секунду смешались с брызгами крови?.. Рука дрогнула сама, Нраймил откачнулся назад. Гэрфил, раненый в грудь, кинулся на него с рыком, больше напоминающим звериный. Нраймил ушёл в бок, мгновенно осознавший роковую ошибку… И всё же подался вперёд, чтобы схватить Гэрфила за окровавленную одежду на груди и убрать от скользкого склона… И схватил, ощутив влажность ткани, чтобы уже через секунду лишиться этого ощущения навсегда. Гэрфил падал спиной вперёд. Нраймил видел его лицо, с которого исчезали чёрные полосы, распахнутые просветлевшие глаза и странно раскрывшийся рот, словно в последние мгновения своей жизни он не собирался кричать, а желал спросить: «Что случилось?» Гэрфил исчез в скалистой туманной бездне. Его меч гремел, улетев следом. Падая на колени, Нраймил слышал сквозь ветер и вой чьи-то крики, но мог лишь неотрывно глядеть вниз. Нраймил, не щадя лба, со стуком уронил голову на стол и вытянулся на нём. Диал, уже давно подтащивший второй стул, наконец, сморгнул навеянные невнятным бормотанием-рассказом образы. — Мне жаль, что всё это случилось с твоим другом, — произнёс он с горечью. — Но это плохо и неправильно — жить прошлым. — Я и не жил, — грубый смешок послышался из-под нраймиловских рук. — И я делал всё, чтобы это прошлое не влияло на настоящее. Он уставился на Гвальторе тяжёлым ненавистным взглядом. Диал тут же щёлкнул пальцами, привлекая внимание. — Оно и не будет влиять, если ты и дальше станешь бороться. Но, Валар, посмотри на себя! Разве в таком состоянии можно хоть что-то сделать? Нраймил отмахнулся от него, покривился и потянулся к отставленному на другую сторону бокалу. — Твоей дражайшей принцессе нужна помощь. Пальцы, которые почти коснулись стеклянной ножки, с хрустом стиснулись в кулак. — И у тебя ещё хватает духу упоминать её? А, Гвальторе?.. Благодаря тебе, ей как раз больше не нужна моя помощь! И никогда не будет нужна… — Я говорю, как есть. Этой язве, — зашипел экс-советник, мгновенно оказавшийся около стола и облокотившийся на него, — давно следовало лопнуть! Я лишь ускорил процесс! Ты ещё благодарить будешь!.. — Да хоть сейчас! — подорвался Нраймил, занося кулак для удара, но Диал вовремя вцепился в него и взял на себя роль преграды. — Уймись! А вот ты! Неужели ты специально это делаешь?! Гвальторе лишь искривил губы, отходя и в наигранной отвлечённости касаясь неровного края лезвия секиры на длинной ножке, торчавшей из подставки к нему ближе всего. Нраймил следил за ним глазами, полными кровью, но не рыпался. — Зато теперь мы многое поняли. Валлей погибает от того же проклятия, что и Гэрфил. И если с твоим драгоценным разведчиком случилось такое несчастье, — он с особой едкостью выделил это выражение, — и мы не увидели конца, к которому его подвело бы проклятие, то в случае с Валлей всё… Достаточно интересно. Ты не находишь? Но Нраймил молчал, часто дыша. И только держащий его Диал ощущал стальную хватку, которой взбешённый Нраймил наградил его локоть. — И мы не знаем, как долго сможет она держаться. А сейчас здешний король отправляется с армией в Мальдолл. И твоя любимая Валлей вместе с ним. Нраймил в волнении взглянул на Диала. Тот подтверждающе кивнул. — А значит, они абсолютно уверены, что Скальда Грозная уже там. Там, где дверь, за которую она так жаждет проникнуть. Так что, — он сделал паузу, и в этом молчании Нраймилу сделалось паршивей некуда, — ты, лучший страж Мальдолла, — сгримасничал, — будешь сидеть тут, в этой вони, — поморщился, потому что действительно за столько дней ароматы вина, пота и железа стали единой бомбой тяжёлого спёртого воздуха, — и глотать это пойло? — Нет! — зарычал Нраймил, отпихивая Диала. Он всё-таки сцапал свой бокал и залпом опрокинул его в себя. Запахнул кое-как края рубахи и тараном, правда, который немного заносило, затопал наружу. Диал взглянул на Гвальторе, который доскользил пальцем по лезвию. «Из какого теста этот советник?!» — Тебя сложно понять, — с искренностью проговорил Диал вслух. Гвальторе надменно вскинул бровь, хотя в его глазах, «не живых» доселе, Диал распознал зажжённый огонёк. — Наговорить всего, что ты наговорил… Не удивительно, что он так не любит тебя, — и рассеянно развёл руками. — Зато мои слова достигли цели, и он сейчас там, — небрежно указал за дверь экс-советник, — а не здесь. И, договорив, сам поспешил убраться, ибо дышать воздухом оружейной уже не мог.***
Валлей не могла не оцепенеть, когда остановилась перед выстроенными рядами эльфов, чьи костюмы скроились из тёмной зелени и яркого серебра лат и чьи пики глядели строго в сероватое небо. Среди лихолесцев принцесса с замиранием сердца различила цвета Мальдолла — золото и синеву. Узнала многих из тех, кого видела в деревеньке на западной части, и была бы рада поприветствовать их лично, но стыдилась своего вида — даже накинув капюшон, Валлей не могла полностью спрятать отвратительного штампа своего проклятия. Отвернувшись от готовых войск, в пол-уха прислушиваясь к долетающим приказам, Валлей встретилась глазами с Леголасом. Он как раз закончил седлать коня. Валлей глядела недолгую минуту, а затем вздрогнула от неожиданно прозвучавшего голоса Владыки: — Лихолеский жеребец ни за что не уступит мальдолльскому. Можете убедиться сами. Валлей обернулась — Трандуил восседал в ореоле массивных рогов и держал мускулистого серого коня за поводья. При виде новой хозяйки, которой его предлагали, скакун недовольно стукал копытом и с шумом выдыхал горячий воздух, тряс гривой и хлопал острым кончиком длиннющего хвоста по своим упругим, блестящим бокам. Валлей тоже не могла поручиться за свою радость. Таковой не наблюдала, ибо всё ещё помнила о Талзаре, с которым рассекла не мало просторов в годы юношества. — Его зовут Байнул, — продолжал Владыка, не спуская с Валлей холодного и тяжёлого, пристального взгляда, — и он хорошо служил своему прежнему владельцу. Валлей переняла поводья. Байнул с храпом подался назад, намереваясь встать на дыбы, но принцесса успела вцепиться в его гриву, пригибая непокорную морду к себе. — Значит, Байнул, — шепнул она так, чтобы слышал только конь, — можешь и дальше хранить верность своему прежнему владельцу. В этом мы станем похожи. Благодарю, — адресовала она Владыке, который сместил лося вправо, давая Валлей взобраться в седло. Она не могла распознать того, что испытывала. Шестой месяц подходил к концу, и за эти шесть месяцев Валлей возвращалась к Мальдоллу мыслями столь часто, что в данный момент просто не могла вкусить всю ту гамму чувств, которая потихоньку подкрадывалась к ней. Валлей не верила, что едет домой. Туда, откуда сначала была вынуждена бежать.