Когда твой парень - сумасшедший

Кап… Кап… Кап… Прекратите, умоляю вас! Хватит уже сводить меня с ума! Кап! — ещё громче, ещё настырнее. Звук падающих капель — как кислота: каждый шлепок о ржавую поверхность раковины будто проедает мозг. Чувствую себя некой желеобразной субстанцией. Отчего-то уверен, что вся кровь в сосудах застыла и потихоньку остывает. Вздрагиваю от каждого шороха, потому что знаю: скоро меня опять выведут из состояния дремоты. Начинаю считать каждую каплю. Раз капля, два капля, три… тысячная капля… сто тысяч пятьдесят вторая… затем погружение в благодатную темноту и временная тишина. Спасибо, господи! Нет, не спасибо. Снова шорохи, затем скрип и голоса за дверью. Добро пожаловать, Дебби! Уже до того, как ты вошла, я почувствовал отвратительно дешёвый и приторный запах твоих духов. Хочешь поиграть, верно? Видимо, все пациентки этого отделения — твои подружки! Но Дебби не одна. Я явственно ощущаю ещё чьё-то присутствие. Ещё один, нет, даже три запаха. Разные, но в то же время похожие. Да, страх. Им всем страшно! Только вот… почему я так хорошо его распознаю? И почему мне это нравится? Точно, нравится настолько, что даже настроение поднимается. Будто я был голоден, и меня посадили за роскошный стол. Сию же секунду мне в уши будто заталкивают вату. Я слышу гул голосов, но не могу понять, о чём речь. Запахи исчезают. Нет, один остаётся. Тонкий, холодный, наверняка дорогой. Смутно знакомый. Всё ближе и ближе, настолько близко, что дыхание посетителя опаляет кожу щеки. «Ты стар…» — думается мне. Не знаю, с чего я это взял, но уверенность в том, что нежданный гость в годах, стопроцентная. «Зачем освобождаешь мне руки? Хочешь отрезать?» — кричу я мысленно, когда он грубо хватает меня за правую руку, высвобождая её из смирительной рубашки. Но дышать сразу становится легче. — Ты — моё проклятье! Надо же, грязь по-прежнему к тебе не пристаёт? Или тебя каждый день здесь купают? Слышал, ты даже женским внимание не обделён! — я понимаю, что трогают мои волосы, и это до крайности неприятно. Что-то резко стягивает запястье, и я в страхе пытаюсь дёрнуться в сторону. Неужели мне сейчас просто вскроют вены и оставят истекать кровью? Ещё одна удивительная вещь… Пару дней назад я обрадовался бы такому исходу. Но сейчас я не хотел умирать. Напротив, желание жить резко вспыхнуло во мне, как пожар в засуху, распаляясь с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Незнакомец с таким знакомым ароматом парфюма, кто же ты? Тихий, но всё равно бьющий набатом по барабанным перепонкам щелчок возвещает нечто новое, точнее, старое, но позабытое от боли пыток. Поднимается пурпурный занавес на сцене… Небольшой зал с красивой ажурной лепкой на высоких потолках, с длинными витражными окнами и рядами простых деревянных скамеек со спинками сразу наводит мысль о том, что я очутился в церкви. Точно. В паре метров от меня — распятый Христос, при взгляде на которого в груди поднимается волна гнева. У ближайшей мраморной колонны — большая чаша со святой водой. — Прошу вас, молодой господин Роувелл! — вздрагиваю от ещё одного старческого голоса, раздавшегося прямо за моей спиной, стремительно разворачиваюсь и вижу перед собой высокого юношу. Вглядываюсь: большие чёрные глаза, в которых явственно читается нешуточный гнев, в обрамлении густых ресниц, прямой нос, тонкие губы, изогнутые в презрительной полуусмешке. Бледная, анемичная кожа. Такие же, как и глаза, чёрные волосы, среди которых резко выделяется белоснежная прядь. Одежда простая, но дорогая: потёртые синие джинсы, белые кеды, голубая рубашка — поло. Да, это я. И в этот раз в качестве наблюдателя, незапертого в собственном теле, что, несомненно, только ободряет. Перевожу взгляд на второго присутствующего — женщину из прошлого видения. С тем же страхом на лице. Её руки дрожат, но, тем не менее, говорит она смело, буквально выплёвывая каждую фразу. Отступаю на шаг и продолжаю наблюдать. — Я — старая необразованная женщина, — она сжимает пальцы в кулаки, что, однако, не избавляет её от тремора. — Единственная книга, которую я читала — Библия. Вы так изменились, что я ужасно испугалась. Решила, что вам нужна помощь, и обратилась к отцу Томасу. Умоляю, встретьтесь с ним, и я перестану вам досаждать, не буду попадаться вам на глаза, только поговорите с ним! Мы смеёмся оба. Я из настоящего и я из прошлого. Я от горечи. Второй я, видимо, так пытается заглушить гнев. Я подхожу к священнику и протягиваю ему руку для приветствия. Да, события из прошлого видения точно ещё не произошли. Иначе бы этот Томас довершил своё дело: свернул бы мне шею. — Добрый день, святой отец! — улыбаюсь. Служитель церкви, кажется, растерян. Впечатление, будто ему не по себе. Господи, какая насмешка! Меня что, все в прошлой жизни боялись? — Роза привела меня, — продолжаю я. — Она думает, что я одержим. Мне надоели её косые взгляды и попытки напоить меня святой водой, вот и пришёл. Пусть перестанет устраивать истерики! Эта Роза точно чокнутая… Она кидает многозначительный взгляд на священника. Пришибленная, мать её! Меня явно всегда окружали психи! Я перестаю улыбаться. Повернувшись к Розе, поднимаю руки и поворачиваюсь вокруг своей оси. — Ну что? Ещё боишься? Я в порядке, во мне не бушуют демоны, как видишь. Пена изо рта тоже не капает, я не корчу страшные рожи. Успокоилась? — Последняя фраза эхом отображается от стен. Роза морщится. А священник выдавливает из себя милый мученический оскал. — Вот видишь, дочь моя, всё в порядке, — говорит он. — Хочу тебя попросить: не оставишь ненадолго меня с Арктуром наедине? Можешь пока прогуляться в церковном саду. Роза кивает, к нам подходит молоденькая девушка. Видимо, послушница. — Ирина, — Томас кивает в сторону Розы, — отведи её в сад. Погуляйте, поговорите… Девушка поднимет на меня взгляд, и я бессовестно подмигиваю. Бедняжка краснеет, как пион, и поспешно отворачивается. Роза направляется за послушницей, и мы остаёмся вдвоём… втроём. — Не обижайся на старого человека, Арктур! Роза очень религиозна и суеверна, поэтому напридумывала себе всё это, — начинает священник. — Я знаю, — пожимаю плечами, — но всё равно хочу отправить её домой. Мне кажется, она не угомонится. Я привык, но моя сестра ещё мала, эта старушенция может её напугать! Святой отец, направившийся было к чану со святой водой, резко останавливается. — Как?! Как ты её отправишь домой? Она одинока, ей будет тяжело в горах. Она ведь уже немолода... Да, видимо, этот Томас вхож в мою семью. Иначе откуда ему знать о таких мелочах, как место жительства ненормальной прислуги? — К деду попрошу отправить. Не волнуйтесь, святой отец, я не такой жестокий, как считает Роза. Лучше скажите мне... — подхожу к чаше и зачем-то опускаю указательный палец в воду, начиная вырисовывать на ней круги, — скажите мне, Мари совсем не ходит на публичные мероприятия? — Нет, — глухо бормочет Томас, зачарованно наблюдая за кругами на воде. — Не пристало молоденьким девушкам ходить на подобные сборища! — А вечер, посвящённый моему совершеннолетию, — мой голос меняется, снижаясь на полтона, становится вкрадчивым и явно действует на священника как-то не так, потому что он не сводит глаз с моей руки, опущенной в воду, и взгляд его мутнеет. — На него мы придём. Пусть пообщается с детьми из приюта, который финансирует ваша мать. — Отлично, просто замечательно! — резко выдёргиваю руку. Вода капает на пол. — Святой отец, вы меня убедили! Я не буду высылать Розу, если она пообещает больше не молоть чепуху в моём доме, — резко перевожу тему разговора. — Да, да, — шепчет старик. — Ты правильно решил, сын мой! — он резко мигает и приходит в себя. Я что, его гипнотизировал? — До свидания, падре! — слегка наклоняю голову, прощаясь. — Было очень приятно с вами пообщаться! Священник кивает. — Не зовите Розу! Особняк недалеко, она и на своих двоих дойдёт. У меня дела, не буду заезжать домой. Не дожидаясь ответа от всё ещё приходящего в себя Томаса, быстрым шагом направляюсь к выходу. Но я из настоящего остаюсь. Просто не могу сдвинуться с места. Мне остаётся лишь наблюдать за тем, как захлопывается дверь за тем мной. А Роза выныривает словно из ниоткуда, пугая до чёртиков. — Что случилось, падре? О чём вы говорили? Отец Томас кладёт женщине руку на плечо. Она вздрагивает. — Я поговорил с ним, убедил его не увольнять тебя. Но не серди его больше. Он — обычный испорченный ребёнок. В качестве доказательства его невинности могу сказать, что минут пять наблюдал за тем, как он держит руки в святой воде без всякого для себя ущерба! — Правда? — с надеждой проговаривает Роза, оборачиваясь к чаше с водой. — Правда, правда! — подтверждает падре. Ну да, правда, что вы — больные на голову! Но Роза словно бы не слышит, застывая на месте. Взгляд её стекленеет. И есть от чего… В огромном сосуде уже не вода, а густая алая жидкость, на поверхности которой плавают белые лепестки. А в воздух уже поднимается свежий запах крови. Занавес опускается, и я вижу перед собой злобное лицо своего посетителя. Да, я вспоминаю, кто он. И знаю, как тут очутился. Хочу вскочить и впиться ногтями ему в кожу, отодрать её с его наглого лица, но он оказывается сильнее и придавливает меня к койке. И со всей ненавистью, на которую я способен, выкрикиваю одно слово. — Дед!