Edge of the Blade

За окном стремительно темнело. Тонкое стекло уже дрожало от многочисленных бликов огромных костров, что громко трещали и распалялись желтыми искрами. Лес вокруг испуганно молчал. Наспех построенный сруб продувался всеми ветрами, иногда подвывая под особенно сильный порыв. Эта небольшая избушка состояла всего из двух комнат, окон не было ни в одной – их просто не успели прорубить. Оборотни до последнего молчали о сути своих обрядов, поэтому королевским слугам пришлось выполнять неожиданные требования буквально в несколько часов. Однако посольство устраивали и такие условия. Кову с сомнением посмотрел на себя в зеркало. Светлая рубаха с вырезом и короткими рукавами, длинные свободные штаны из белой, грубой ткани. Требование не собирать волосы. Все другое. Кову кажется себе в зеркале невероятно крупным и широкоплечим, но не эти мысли сейчас занимают его разум. Что будет дальше? Оборотни молчат, делая вид, что не слышат его вопросов, Лана он сегодня и вовсе не видел. Королевские слуги недоуменно переглядываются, вынужденно прислуживая чужакам. Громкий стук в дверь. Кову не медлит. Страх. Это чувство медленно опутывает ледяными щупальцами душу, но Кову старается не обращать на него внимания. Распахнута дверь, у порога стоит молодой оборотень, держа под уздцы высокого вороного коня: - Ваш супруг уже у костра. Кову решает не дожидаться, пока слуги помогут ему забраться в седло. Легко взбирается на спину лошади, крепко взяв в руки поводья. Жеребец мотнул головой, почувствовав резкий тычок в бока, попытался встать на дыбы, но был резко одернут строгой рукой всадника. В следующий миг конь сорвался с места в галоп, чеканя каждый шаг по мягкой земле, отчего в стороны летели комья грязи, и громко фырча раздутыми ноздрями. Ряд костров животному не нравился, впрочем, Кову тоже опасался огромных языков пламени, что обещали поглотить нижние ветви деревьев. Вдруг широченное бревно, охваченное огнем, заскрипело и рухнуло перед конем. Времени раздумывать не было – жеребец уже метнулся в сторону, но даже испуг не позволил животному пойти против кожаного повода и железа в умелых руках всадника. Отчаянно заржав, конь перемахнул через преграду и остановился как вкопанный перед круглой поляной, окруженной кострами. У костров расположились оборотни, все верхом на лошадях. Лошади каких угодно мастей, только нет вороных и серых. Впрочем, причина очевидна – возле тлеющего пепелища в центре поляны на темно-сером в яблоках жеребце уверенно гарцует Лан, дразня коня шпорами. Кову осторожно двинул своего жеребца вперед. Знать бы, что теперь делать. Лан легкой рысью подъехал к будущему супругу, протянул ему руку. Этот жест становится знаковым. И все-таки непривычно чувствовать подобное прикосновение. В нем слишком много власти, в нем слишком много силы. Вороной конь возмущенно фыркает и прижимает уши, чувствуя настроение своего наездника. Кову отчаянно пытается унять дрожь в груди, боясь, что она перерастет в нечто большее и станет заметна окружающим. Несколько кругов вокруг пепелища, возле которого копошится какой-то человек. Нет, он не копошится, он занят каким-то очень важным делом, но Кову сейчас совершенно не до него. Он старается сдерживать горячность жеребца, что рвет повод из его рук и порывается сорваться в галоп, оставив позади страшную поляну. Наконец, Лан останавливает свою лошадь, повернув ее мордой к пепелищу, и двое молодых оборотней тут же подходят к будущим супругам, чтобы забрать у них коней. Спешиваются они не отпуская руки друг друга. Жарко. В этом кругу Кову по-настоящему жарко, не хватает воздуха, а волнение и страх перехлестывают друг друга, пытаясь леденить душу. - Не бойся, - тихо шепчет Лан, подводя будущего супруга к пепелищу. - Не боюсь, - закусывает губу Кову, вглядываясь в тлеющие угли, что вдруг вспыхивают красным светом от резкого порыва воздуха. Лан опускается на одно колено, берет в правую руку горсть раскаленных углей. - Повторяй, - почему-то в его голосе нет и капли боли. Кову не колеблется ни секунды. Глупо было бы зайдя так далеко закатывать истерику по поводу каких-то неудобств. Жар рвет кожу правой ладони, но все внимание юноши сосредоточено на Лане. - Перед всеочищающим пламенем… - Лан делает паузу, ожидая пока Кову повторит его слова. - Перед всеочищающим пламенем… - Я клянусь в своих чувствах… - Я клянусь в своих чувствах… Угли уверенно плавят тонкую кожу на пальцах, что сжимают их все крепче. Лан бережно опускает горящие угольки обратно, неизвестно откуда берется еще один оборотень с кузнецкими клещами, носики которых крепко сжимают раскаленную добела полоску металла. Лан безбоязненно протягивает ему навстречу правую руку, пальцы которой тесно переплетены с пальцами Кову. Светящаяся белая полоса адской болью ложится на запястья, и Кову едва сдерживается от болезненного вскрика. - Перед крепчайшим металлом… - голос Лана и не думает дрожать, и Кову мысленно поражается этой выдержке. - Перед крепчайшим металлом… - Клянусь в верности… - Клянусь в верности… В следующий миг их обоих накрыла волна ледяной воды, выплеснутой из десятка кадок. Дыхание остановилось от жуткого холода, что сковал тело, ощущение останавливающегося сердца затмевало разум. - Перед лицом смерти… - Перед лицом смерти… - а Кову был уверен, что только что посмотрел ей в глаза. - Клянусь в честности. - Клянусь в честности, - голос Кову дрогнул. Он хотел бы списать это на жуткий мороз, что молнией пробежал по коже, но, увы, он точно знал настоящую причину. Что же это за нация такая, если искренность ставится превыше всех регалий брака? - И обещаю свободу, - Лан резко шагнул назад, Кову последовал его примеру. Металлическая полоска браслета на запястьях лопнула, с хрустом свалившись на землю. На запястьях супругов осталась ярко-красная метка выжженного мяса. - И обещаю свободу. Костры вдруг потухли, оставив лес и поляну в кромешной темноте. И только у ног супругов теплился живой огонь раскаленных углей, как единственный свидетель вечной клятвы. Священный, жертвенный