Моя обнажённая душа парализована. Я отдал больше, чем мог дать. Твоими глазами я словно глядел сквозь тьму, Я умирал дольше, чем мог жить.
Ему было много тысяч лет. Он видел и собственноручно уничтожал непокорные миры, поглощая их, словно хлопья на завтрак. Его имя боялись произносить, а если осмеливались — то замолкали навеки. Он был Тем-Кого-Нельзя-Называть в этой Вселенной, бич его жителей и проклятием. Тысячи лет он путешествовал из мира в мир, из вселенной во вселенную, ища что-то, а не находя — уничтожал всё. Он зло воплоти, ночной кошмар каждой души этого измерения, но сейчас… Сейчас он лишь тень былого ужаса и страха, лишь призрачная проекция далеких времен. — Черт, не верится, что лето пролетело так незаметно. — И не говори. Сейчас он лишь жалкий зритель событий, изменить которые ему не под силу. Нет. Под силу, но он так не поступит, ведь это убьет его. — Прадядя Форд! Чего так долго? — Простите, не мог найти чистую рубашку. — А я предлагала показать как работает стиральная машинка. — Мэйбл, прекрати. — Детка, у моего братца десять ученых степеней… — Двенадцать. — …он сам разберется в этой штуковине. — Но… — Ты просто оттягиваешь время? Ай! — Молчи, идиот! — Мэй! Ох… Простите, я поговорю с ней. — Не стоит, малец, я сам. Впервые у него были планы. Планы не по захвату мира или по очередной жестокой пытки кровавого мешка. Это были самые обыкновенные планы, людишки строят такие десятки в день, но для него такое было в новинку. Было. Когда-то. Но сейчас они казались чем-то недосягаемым, чем-то, что находится за гранью. — Дядя Форд? Форд? — М, да? Что, Диппер? — Куда ты смотришь? Ты что-то увидел? — Нет, малыш, просто… просто задумался. — Странно. Мне показалось там что-то желтое. — Солнечный луч, не обращай внимания. — Ты… жалеешь? — О чем? — Ну, что мы свалились вам со Стэном на голову? Хоть я и смутно помню эти три месяца… — Два. — Что? — Вы пробыли у нас только два месяца. — Но… — Диппер! Форд! Пора! — Н-но… — Пошли, Диппер, нельзя опаздывать на автобус. Никогда еще ему не доводилось прощаться. А с какой стати? Эти мешки, ничтожные, похожие на тараканов существа, не заслуживают подобной привилегии и никогда не заслужат, но сейчас, стоя между сосновых стволов, вдыхая аромат смолы и игл, чувствуя как ветер заползает под рубашку и пиджак, как ласковы эти прикосновения, как они нежны, он вспоминает руки. Чужие руки на своем лице, как они сжимают щеки; как нежно касаются груди; как аккуратно трогают волосы; как ласково произносят его имя, что веками пугало всех; как разносится солнечный смех, заставляя в груди распускаться чудесному цветку.Время не остановит очередной закат, И я буду терпеть эту боль, как от выстрела. Я вижу твоё разбитое сердце, Одинокое от начала. Изначально одинокое.
И все его нутро желает попрощаться. Но его движение ловит пара глаз — уставших, повидавших слишком много для одной жизни, карих, старческих глаз — и еле заметно машет головой. Он прав (этот умник всегда прав!) этого нельзя делать, не сейчас, когда цена за его жизнь, — за его спокойную жизнь, — так высока.Время не остановит очередной закат, И я буду терпеть эту боль, как от выстрела. Я вижу твоё разбитое сердце, Как и всегда одинокое.
Видя убитый и печальный взгляд блондина, Форд вздыхает. Он никогда не понимал Сайфера и вряд ли сможет, но он видит его боль, его утрату и не может не сочувствовать, ведь ему пришлось отпустить, чтобы спасти.С поворотом этого ножа, Я буду рвать!
Когда близнецы садятся в автобус, над Гравити Фолз начинается первая за восемьдесят лет гроза. Небо будто трескается, будто готово вот-вот упасть, разбиваясь на мелкие кусочки, как разбитое сердце одного демона. И продлится она, пока горе не спадет, пока боль в груди не вымоет дождь. А этого не произойдет еще очень долго.***
Яркий, ослепляющий свет пропал: медленно потускнел, пока не сжался до размеров мяча и исчез, оставив после себя лишь звон в ушах. Близнецов не было. Как и Страхорамиды, как и разлома в небесах, как и монстров. Это был обыкновенный город. Лишь тем он отличался, что хранил тайны. Свои тайны. Гидеон очнулся посреди озера. Он забил по поверхности пухлыми ладошками, задергал ногами, надеясь так спастись, но тучное тело все равно шло на дно, и вот, когда на поверхности остался лишь кончик высокой прически, его вынесло волнами на берег. Русал, что обитал в этих водах не стал его спасать, его попросили этого не делать, а ведь когда просят — особенно такие как Он — сложно отказать. Мальчишка тут же закашлялся, выплевывая воду из легких. Перевалился на живот и его вырвало озерной водой. Один ботинок ушел на дно озера, рукава пиджака порвались, а жабо заляпалось песком и сажей. Когда сознание слегка пришло в себя, Гидеон заметил перед собой пару черных лакированных ботинок и черные штаны. Человек поднял голову. — Ты! Маленькие свиньи глазки стали казаться еще меньше из-за злости, пухлые щеки налились румянцем. Билл стоял перед ним, в полном облачении (даже цилиндр парил над головой) и упирался в песок концом трости. — Что ты натворил?! — Знаешь, — начал Билл, не слушая крики, — я всегда мечтал проткнуть твое откормленное тельце этой самой тростью, — он слегка приподнял ее, демонстрируя заостренный наконечник, что оставил аккуратную дырочку в песке. — Я представлял, как через прокол из тебя выходит воздух, а тело сжимается, как пробитый пляжный мяч. — Что ты… — Но потом я вспомнил, что такое низкосортное дерьмо, как ты, вечно портит все мечты, поэтому из тебя выльется лишь кровь, — демон смотрел только на кончик трости из черного дерева. Его глаза переливались золотом и лазурью. — А еще ты бы не затыкаясь кричал и визжал, словно свинья на скотобойне. — Что ты наделал, больной ублюдок?! — Сайфер резко вскинул голову. В его блондинистой шевелюре образовалась алая прядь. — Повтори, — проскрежетал компьютерный голос. — Я сказал, что ты… наделал… — голос Гидеона затихал до той поры, пока не пропал вовсе. Билл изменялся. Его глаза почернели, оставив лишь горящий алый зрачок, волосы окрасились в алый, а все золото поглотил огонь чудовищной ярости. Вогнав трость наполовину в песок, он бросился на Гидеона. — ТЫ — ЖАЛКАЯ ПАРОДИЯ НА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО! — голос демона сотряс мир: птицы испугались и улетели, вода в озере пошла рябью — испуганный русал забился в подводную пещеру, гномы спрятались глубже в лес, Мультимедведь включил радио погромче, а Стэн и Форд запустили фейерверки. — ТЫ ОТНЯЛ У МЕНЯ САМОЕ ДОРОГОЕ! — Я… — рука с острыми когтями, покрытыми кровью многих существ и времен, сомкнулась на толстой шее мясного мешка. Из глаз демона вырывались языки пламени, черные грозовые тучи заволокли небо… Если я принадлежу тебе, то и ты — принадлежишь мне. …но он хотел бы, чтобы Билл был лучше. Он сделал его лучше, лучше, чем Билл когда-либо был. И осквернить память о нем убийством, кровью этой свиньи, значит осквернить сам образ его. Тучное тело падает на песок. Глифул откашливается, плача, размазывая сопли и песок по лицу, хрипит и кричит, когда замечает струйки крови. — Ты заслуживаешь смерти, — шепчет Билл. Гремит гром, но сквозь тучи пробиваются лучи солнца; медленно отступает алый. — Но я не буду этого делать, просто потому что, я… больше не монстр, — он видит карие глаза, где плещется теплота и любовь, видит кепку с елочкой, из-под которой выглядывают шоколадные кудряшки. Он не обращает внимание на Гидеона. Он — пустое место. — Потому что он сделал меня лучше.***
— Мэй? — Да, бро-бро? — Мы ничего не забыли? — Нет, ты что! Я упаковывала вещи по списку. А что такое? — Не знаю, но какое-то странное чувство. — Ой, да брось, ты просто хандришь по ушедшему лету. — Угу… — Ничего, в следующем году снова дядюшек навестим. Только они так и не дали адрес… и название города. — Ты не помнишь? — Не-а. — Я тоже… — Не печалься, братишка. Если что и забыли, то вернем. Вещи не пропадают просто так. — Как и воспоминания. — А вот сейчас ты уже ворчишь! — Прости. — Смотри мне, иначе я тебя по дороге выкину в окно! — Я буду сопротивляться! — Я — альфа-двойняшка! Мне никто не помеха! Автобус уносил их прочь от города, прочь от монстров и призраков, от бед и войн, от любви и боли. Он уносил их в мир, где демону точно нет места. Они уносились прочь, со скоростью 70 километров в час, оставляя позади дорогих сердцу людей, новых друзей, свои воспоминания. И неизвестно, вернутся ли они когда-нибудь.Удивительно, как человеку может быть больно без всяких физических причин. — Стивен Кинг