Особенность его глаз

-Трахни меня, — его голос звучит слишком тихо, и мне кажется, будто это послышалось. Или мне хотелось на это надеяться. Я смотрю на стену в конце коридора и не двигаюсь, даже почти не дышу. На какую-то долю секунды в квартире повисает гробовая тишина, потом — руки Гены скользят по стене: он пытается встать. И, судя по голосу рядом с моим ухом, у него получается. -Альфа, — я чувствую кожей, как он хитро улыбается, — а я тебя хочу. И чувство, будто сейчас он говорит именно то, что думает. -Да ты совсем в драбадан, — я почему-то улыбаюсь, все еще смотря перед собой, а Гена кладет руки мне на плечи, слегка сжимая — видимо, чтобы не упасть. -Ты уже говорил, — выдыхает он куда-то в плечо. Опять мурашки. -А ты все еще в драбадан, — отклеиваю ноги от пола и поворачиваюсь к нему. В тусклом свете луны, пробивающимся из комнаты, Гена выглядит больше счастливым, чем пьяным. Даже не могу на него злиться. Да и черт его знает, что там с ним происходит, ведь какими бы хорошими друзьями мы ни были, о своих проблемах он редко кому-то рассказывает, и нельзя винить его за это; ему и правда не пять лет, и характер давно сформирован, так что его не изменить. -Эх, Фарафонов, — выдыхаю я, а где-то на задворках сознания какой-то слащавый женский голос произносит: «Люби его таким, какой он есть». — Пойдем, — говорю я, кладя руку ему на плечо, и веду в спальню. -Никита, — Гена сидит на стуле рядом с рабочим столом, пока я снимаю покрывало и поправляю подушки. -Чего? — улыбаясь, поворачиваю голову на пару секунд, а затем снова возвращаюсь к своим хлопотам. Я почему-то не стал включать свет, и его лицо в темноте, смешанной с сиянием луны, выглядит немного моложе обычного. И немного… милее, что ли. -Не уходи, — он закидывает ноги на край стула, обхватывает колени и кладет на них голову. -Да я тут еще, — поворачиваюсь я, закончив с кроватью. -Я имел в виду, — его глаза закрыты, голос сонный, — сегодня ночью. Не уходи сегодня ночью. Гена смотрит мне в глаза, и то ли луна обманывает, то ли он уже далеко не пьяный. И я почти уверен, что мой вопрос останется без ответа, но все-таки спрашиваю, сев рядом на полу: -Гена, что с тобой происходит? -Трахни меня, — его голос чуть хрипит. Он неуверенной походкой перемещается на кровать, по пути стягивая с себя толстовку и футболку, оставляя их шлейфом на полу. Гена садится на край и обхватывает голову руками. Сначала слышно лишь громкое тяжелое дыхание. -Никита, — я вижу, как тяжело ему дается каждая буква, как внутренняя война сковывает речевой аппарат. Но молчу. Отчасти — потому что не знаю, что сказать, отчасти — потому что знаю, что ему так легче, — я, кажется, пидор. Тут я, наверное, должен рвать и метать или въебать Гене по щам, но мне совсем не хочется. И, может, это и есть наивысшая степень дружбы: ты готов принять человека со всеми его загонами и изъянами, просто потому что в твоих глазах он имеет куда больше достоинств. -Гена, — я встаю с пола и сажусь рядом с ним на кровать, — мне все равно, — улыбаясь, похлопываю его по колену. Он ошарашено смотрит на меня, обхватив плечи руками. -Только Гнойному не давай, — улыбка все еще не сходит с моих губ. -Да я и не собирался, — Гена улыбается в ответ, и я буквально чувствую, как ослабевает его внутреннее напряжение. -Никита, — он наклоняется к моей шее и едва касается губами, будто боясь, кожи около ключицы, задевая пульсирующую вену, — трахни меня, — я чувствую, как он закусывает губу. Не знаю почему, но я уверен, что у него еще не было секса с парнями. Кто первый? Проверим на Гене.