Чарли

Тихие капли прямо в окно. Закрытое окно. Занавешено плотными шторами, закрыто для всех. Для каждого. Где-то в соседней комнате раздается утренняя музыка. Выключается. Тихие спокойные шаги направляются куда-то. Тихий скрип двери. Легкое поглаживание по голове, плечам и голос доносится сверху. —Вставай. Пора в школу, — приятный, с хрипотцой. Сонно потерев щеки и глаза, Рома встает с кровати, заправляет ее. После водных процедур идет на кухню и поедает утренний бутерброд с маслом, намазанным ножом "STERLINGG" и запивает его растворимым кофе. Он ненавидит эту марку ножей, рукоять ножа всегда облезает и становится черной. Типичное утро. Банальное утро. Проще быть уже просто не может. Он стоит обнаженный перед зеркалом. Школьная форма висит на ручке двери шкафа. Одинокая. Простая. Шея. Карие глаза. Узкие брови, которых почти не видно. Губы - две сомкнутые полоски. Обычное тело. Обычные два маленьких темно-коричневых соска. Руки, висящие вдоль туловища. Бедра. Висящий пенис. Простой. Обычный. Как у всех. Чуть смуглая кожа. Чуть кривые ноги. Но Рома всё пытается что-то рассмотреть в зеркале. Найти в этом теле что-то. Что-то, что мешает ему. Изъяны. Возможно дыры. Его собственную. Ту, что постепенно начинает расти внутри него. Она затягивает его туда... во тьму... возможно, навсегда. Темные асфальтированные дорожки, постоянно расходящиеся, увиливающие, идущие в разные стороны. Утро, чуть ли не ночь: темное, на небе всё еще можно увидеть луну, горящую так ярко. Морозный ветерок, забирающийся под тоненькую куртку. Ему холодно? Да. Определенно. Всегда, когда он собирался одеться потеплее, то он напяливал всё что угодно, но ему всё равно было холодно. Такой вот ледяной человек. Но... ледяной ли? Она. Она снова его достала. Эта училка. Эта долбаная училка. Как же он ненавидит ее. Злость, в свою очередь, разливается внутри, бьется, раскатистые мысли сшибают нормальное воспроизведение мира, реальности. Он ненавидит всё. Всех. И эту долбаную училку готов расчленить. Ударить ее, — было самым большим желанием на данный момент для него. Хотел накричать. Он столько раз прокручивал в голове, как он входит в класс, как приближает ее лицо к своему так, что кончики их носов еле соприкасались, и сказать всё, что о ней думает. Вряд ли бы это были бы лестные слова. Слова - правда. Он тогда обязательно скажет ей правду. Глаза в глаза. Скажет, как она его задолбала. Как он ее не выносит. Как он хочет, чтобы она страдала. И оставить его в покое она теперь не сможет, — ему этого будет слишком мало. Но он молчит. И не в силах что-то сказать. Он ничего не может. Он всего лишь тихий и послушный, чертовый пай-мальчик. Все, что он может это едва сдерживать горячие, режущие глаза, слезы. И все. Точка. Тупик. Рома слишком слаб. Он ничего не может, так говорит она. Это училка. Со своими акульими глазами. Стоит. Смотрит. Унижает. Оскорбляет. Пользуется слабостями учеников. Они ревут - она улыбается. Сука. Ему так и хочется прошипеть это ей под ухо, как змея. Трещать. Плеваться ядом. Слабак. Она права. Он ничего не может. Лишь сидеть в этом гребаном классе, вдыхать спертый потом воздух, и мечтать, как кинется на нее с топором, как Раскольников. Конченый идиот. Звонок с урока и класс вздыхает с облегчением. Медленно встает и собирается. Кто-то идет в столовую пожирать рыбьи котлеты с каким-нибудь салатом, кто-то еще куда-то. Рома медленно направляется на третий этаж. Там должны быть ключи, которые он в прошлый раз свистнул у седоволосой биологички. Четвертый этаж. Каждый раз, когда он поднимался по лестнице на четвертый этаж, то у него захватывало дух. И не мудрено: там находились кабинеты психолога и еще парочки завучей. А столкновение с ними было нежелательным. Ну что ж. Он уже здесь. Ключи в кармане и победная улыбка на лице. Рома достает из левого кармана ключи с брелком в виде цветочка, отдаленно напоминающего розу, на цепочке и сует его в замочную скважину. Вход в оранжерею. После - вход в иное. Он предусмотрительно закрывается изнутри, подходит к большому окну напротив двери и двумя руками открывает его. Морозный воздух, холодящий лицо и обжигающий щеки. И страх, накатывающий новой волной. Только сейчас Рома может нормально видеть крышу. Она не проста. Скользкая после дождя. Наклоненная в форме треугольника, с бетонной поверхностью или еще чем-то там. В общем, вид завораживающий, но очень опасный. Один шаг - конец. На кое-каких участках крыши лежат небольшие части труб. Ржавые. Грязные. И мокрые. Аккуратно, чтобы не упасть, шатен перелезает через оконное препятствие, прикрывает окна и, чуть придерживаясь рукой, медленно ступает по крыше. Садится на более обсохшее место на бетоне. Вид иной: школьный двор, как темный пугающий водоворот смерти, но такой манящий и притягивающий. Тучи постепенно расходятся перед ярким золотистым солнцем. А оно не желтое, как говорят люди. И не оранжевое, как говорят первоклашки. Нет. Нет. И нет. Самое обычное. Смешанное из множества ярких цветов. Химическая реакция небес. Вроде не вечер, но при этом так красиво, как при закате. Сразу ощущаешь себя каким-то долбаным героем разворачивающейся сопливой драмы. Грустные глаза шатена, освещаемые солнцем, превращаются в янтарь. Искрящийся. Прекрасный. А черные тучи медленно расходятся прочь. Тишина. Откуда-то доносятся сплетенные между собой звуки инструментов. В своем спаривании они рождают изящные печальные, с нотками грусти и отчаяния звуки. А звуки в свою очередь превращаются в поток безмолвной музыки души. А на затворах памяти всплывают разные моменты. Хорошие и плохие. Грудь сдавило большим напором неизведанного. И оно... сломало... Горячие, слово чуть остывший кипяток, слезы лились с необузданной силой, выдирая хрипы изнутри. За что ему все это? Зачем она так поступила с ним? Зачем он родился на свет, если ему здесь нет места? Он никогда не поймет этого. Небесная ли это сила, никто не знает. Хотелось кричать, срывая голос. Вставать и проваливаться в этот нещадный водоворот смерти, и снова... вставать и прыгать... Снова и снова. Опять и опять. Пока не иссякнут силы. Пока душа не покинет тела. Пока мысли не уйдут из этой чертовой головы. А эти звуки... эта мелодия боли... как гимн его страдающей души... звучит и звучит... откуда-то из-под земли....где-то в недрах подвала... —Чертова мелодия—, Рома уткнулся носом в свои колени,— Ненавижу. Ненавижу всех. Тихая ненависть, сковавшая разум, тело и душу. Разве так можно жить? Разве так нужно? Разве... возможно? Но мелодия заканчивается. Слышны шаги и цоканья каблуков. Шумные разговоры людей где-то вдалеке. Проезжающие машины, разбрызгивающие грязь на стоящих рядом с дорогой людей. Смех. Визги детей доносившиеся от недалеко находившегося парка аттракционов. И эта клоунская зазывная музыкальная триада. И всё кажется таким осточертелым. Заезжая пластинка. Снова и снова. Опять и опять. А жизнь... идет дальше. И неважно— умрешь ты или нет,—никто уже не вспомнит об этом. "Люди всегда умирают ". Рома достает из портфеля альбом и карандаш. Как положено, остро заточенный. Смотрит в этот водоворот, на это небо, солнце, смешивая их со звуками, и грифель карандаша делает первые кривые линии на белом листе. С таким чувством он делает эти штрихи. Каждую частичку от души пытается вложить в это. Карандаш сейчас сломается, но Рома, сжав зубы, делает штрих, за ним еще один штрих, за тем штрихом еще один, и еще... На глаза наворачиваются слезы. Слезы отчаяния. Слезы безысходности. Слезы, которые в которых он так отчаянно нуждался. Из груди вырывается крик, писк... да что угодно! лишь бы только выпустить то чудовище... внутри... Его рука замахивается и что-то щелкает. Внутри. Снаружи. Неважно. Но то, с какой громкостью он раздался в голове парня, можно было ручаться за его сущность наяву. В бессилии Рома закрывает глаза... он готов уже сдаться... всё... хватит... достаточно.... Но чья-то хватка на запястье Ромы стала сильнее. —Что за черт?— такой странный бархатный голос где-то рядом. Рома открывает глаза. Медленно, словно чего-то боясь. Глаза шатена расширяются... Он... Это... невозможно...