До последнего

Селестия

      Селестия знала, что сестре очень тяжело. Она представляла, как ей противно и страшно вспоминать то, что Он с ней сотворил. Даже в мыслях она не называла его имени, чтобы не ворошить темное прошлое. Белоснежной аликорнице было не по себе. На душе скребли когтистые кошки, а в горле стоял шевелящийся комок. Не лучше ли было действительно убить малютку, пока она не выросла и не получила кьюти-марку? Нет. Селестия покачала головой. Тогда она сохранила кобылке жизнь и поступила правильно. Дети не должны умирать из-за грехов родителей. Да, они обе хлебнули горя, да им было тяжело, но Луне удалось справиться со своим прошлым. Отец Шадии теперь, скорее всего, мертв. Значит ли это, что если оградить её от знаний о нем, единорожке ничего не угрожает? Вдруг у него остались приспешники, гонимые жаждой мести за господина? Навряд ли.       Солнечная аликорница должна была с самого начала взять малютку под свое крыло. Подумаешь, внебрачная дочь. Мало ли с кем Селестия имела дело. Она могла бы просто признать девочку своей, или взять её под опеку, сказав, что родители погибли, а малютку некому приютить. Да сколько бы оправданий нашлось! И росла бы маленькая Шадия в любви и заботе своей тёти, не подозревая о настоящей матери.       Но Луна не позволила. Она сказала, что её глаза выдадут истинное родство, поэтому малышку нужно спрятать в замке или выкинуть на улицу. Последнее она говорила, пряча глаза, и Селестия понимала, что ей самой тяжело об этом думать. Маленькая единорожка, тихо сопевшая на её копыте, не заслуживала такой участи, и Луна знала это. Были моменты, когда она, забывшись, баюкала жеребёнка и напевала что-то под нос, но как только она вспоминала об её отце, поправляя черную гриву или поглаживая серую мордочку, принцесса сразу замолкала и мрачнела. Тогда она клала Шадию в кроватку, а сама уходила куда-то вглубь замка и бродила в задумчивости. Шади кричала и плакала, пока не приходила Селестия. В те моменты её сердце обливалось кровью, а иногда, застав сестру с пустым, отстраненным взглядом и жеребёнком в копытах, так и вовсе разрывалось. Она забирала кобылку к себе, а сестру укладывала в постель. Селестия старалась заботиться о них обеих, но в сердце Луны поселился мрак, а душа покрылась ужасными рубцами кошмарных воспоминаний.       Попытка как-то смягчить судьбу Шадии провалилась. Солнечная принцесса, отчаявшись, хотела отдать единорожку в приемную семью, но сестра… — Если ты не хочешь заботиться о ней, тогда позволь это сделать другим, — белая аликорница быстрым шагом прошла вглубь комнаты. — Ты нарочно мучаешь малышку! — Тише, — ночная принцесса поморщилась и махнула крылом. — А то это маленькое чудовище снова проснется.       Серенькая единорожка лежала в колыбельке, небрежно спеленутая в бирюзовую ткань. Глазки с пушистыми ресничками были плотно сомкнуты, изо рта вырывалось тихое сопение, какое может издавать только маленький жеребёнок. — Шадия не чудовище, — покачала головой Селестия. — Если ты не хочешь, чтобы она была твоей дочерью, то давай отдадим её в придворную семью! Отдай её мне, если не доверяешь нашей аристократии! Знаешь, сколько таких бездетных пар среди наших подданных? — Ты сошла с ума? — вполголоса спросила темно-синяя аликорница. — Ни за что. Не отдам. — Почему? — солнечная принцесса возвела глаза к небу. — Луна, почему?       Принцесса не ответила. Из-за перешедшей на повышенные тона ссоры, единорожка проснулась и начала плакать. — Спасибо, Тия, — с ненавистью выдохнула Луна. — Теперь мне снова её укачивать. — Я лишь хотела помочь. — Ты помогла. Уходи.       Сейчас уже было поздно что-либо менять. Шадия выросла и окрепла, получила кьюти-марку и обзавелась собственным мировоззрением. Луна отгоняла от неё всех живых существ, отобрав даже милого щеночка — подарок тёти на день рождения. Щенка отдали на псарню, где он вырос в свирепого сторожевого пса, рычащего и кусающегося. С ней никто не дружил, а ночью она сидела под замком, и Селестия с тоской и печалью представляла, как ей одиноко.       «Я обещала заботиться о ней, — думала принцесса, — а выходит, что от меня совершенно нет никакой пользы. Мне нужно хоть что-то сделать».       Луна строго-настрого запретила сестре рассказывать Шадии о том, кем был её отец. Даже малейшего общения с принцессами она старалась не допускать. Ей всё время чудилось, что единорожка может представлять опасность, стать полной копией своего отца. Доходило даже до того, что Луна желала отравить единорожку, но Селестия вовремя пресекла это. Теперь же сестра совершенно сошла с ума. Принцесса снова вспомнила вчерашний разговор и передернулась. Подумать только — так бояться возможной угрозы от дочери, чтобы скормить её магию лорду Тиреку! Вспомнив о том, что тот сделал с Твайлайт, принцесса передернулась ещё раз. Да он их посадил в Тартар на цепи, а Луна хочет дать ему шанс сбежать? Это смешно!       Солнечная принцесса не знала, что делать. Но она была уверена в том, что ни за что не позволит отобрать у жеребёнка магию.       Дойдя до покоев сестры, чтобы попытаться образумить её, Селестия услышала очередную ссору Шади и сестры. Она знала, что подслушивать — свинство, но не могла ничего поделать. — Я приказывала тебе не пользоваться магией! — надрывалась Луна, вопя на всю комнату и коридор. — А ты продолжаешь с ней баловаться! — А как мне иначе брать всякую утварь, если не телекинезом? — огрызалась Шадия. Селестия так и представляла, как она стоит набычившись и нахмурившись, а прищуренные глаза стреляют небольшим молниями. — Ртом что ли, всякую заразу подцепляя? — Это уже слишком, — достаточно громко проговорила Луна. — Раз ты не слушаешься меня по-доброму, мне придется поступить иначе. — По-доброму? — фыркнула единорожка. — Это по-твоему «по-доброму»? Да ты ни разу не добрая! Если бы отец был здесь, он наверняка бы вел себя иначе! А ты, ты просто тиран!       Селестия задержала дыхание. В комнате всё затихло, и было слышно только фырканье серой кобылки. Принцесса приложила ухо к двери, совершенно не думая о том, что её может заметить стража. Спустя долгих десять секунд молчания, Луна вполголоса произнесла: — Довольно.       Раздался еле различимый треск ауры и невнятный крик. Аликорница уже хотела распахнуть дверь и вмешаться, но наружу выскочила Шадия, покрасневшая от гнева и растрепанная. На миг Селестии показалось, что по её щекам стекают слезы, но кобылка пронеслась мимо так стремительно, что она могла только предполагать. Расстроенная единорожка завернула за поворот и с пробуксовкой убежала прочь. Аликорница подалась за ней, но сестра перехватила её крылом. — Пусть уходит. Она сама напросилась. — Что ты с ней сделала? — недоуменно спросила Тия. Луна пожала плечами. — Поставила блокатор. Ты права, отдавать её магию Тиреку — плохая идея. Теперь она не сможет колдовать, а значит мы в безопасности. — Сестра, — покачала головой белая аликорница, — это неправильно. Ты убегаешь от сложностей, хотя их нужно преодолевать. Позволь тогда мне заниматься с Шади, раз сама не можешь. — Хватит! — властно прервала её Луна. — Довольно, — уже мягче добавила она. — С ней никто не будет заниматься. Я так решила, и не смей… — Ты забыла, кто старшая сестра? — грозно расправила крылья Селестия. — Лулу, ты ведешь себя хуже этой единорожки. Как ты не понимаешь: если всё будет продолжаться в таком духе, она будет ненавидеть всех и вся. Ты этого хочешь? — Она моя дочь, и ты не имеешь права что-либо с ней делать, — осклабилась Луна. — Я всё сказала.       Принцесса взмахнула крыльями и зашла в комнату, захлопнув дверь перед носом сестры. Селестия печально помотала головой. Всё такая же упрямая и замкнутая. Хоть в этом Шади похожа на мать…       Аликорница вздохнула и пошла в свои покои. Несколько стражников отдали ей честь, но больше она никого не встретила по пути. Ей всё чудилась перед глазами кроха Шадия, плачущая и кричащая на копытах у отстраненной матери. Селли остановилась и помотала головой, пытаясь разогнать тяжелые и мрачные воспоминания. Возможно, ей стоит поговорить с племянницей? Утешить, приласкать? И кобыла, круто развернувшись, поспешила к узкому коридорчику закутков замка. По дороге сновали слуги, а громкий голос миссис Брум, главной горничной, донесся до принцессы издалека. — А ну выходи оттуда, мелкая прошмандовка! Я тебе задам трепку за разбрызганную воду и то ведро! Да как ты смеешь так со мной разговаривать! Маленькая дрянь, ты ещё и швабру сломала! Да я тебя… — Что здесь происходит? — громогласно спросила Селестия, завернув за угол и увидев виновниц шума. Шадия стояла посреди коридора с красной от удара щекой, а грузная миссис Брум кричала на неё, стоя левее. При голосе верховной принцессы она съежилась, весь её запал куда-то делся, а верещащий фальцет превратился в шелестяще-извиняющийся тон. — Прошу прощения, ваше высочество. Служанка дерзит, совершенно от копыт отбилась девчонка. Простите, что потревожили… — Вы её ударили, миссис Брум? — холодно осведомилась Селестия, кивая на покрасневшую щеку черногривой. Земнопони замешкалась, а затем кивнула. — Она дерзила мне, ваше высочество. Я подумала, что… — В следующий раз думайте лучше, иначе вылетите с работы, — отрезала принцесса, грозно смотря на главную горничную. — Если я узнаю, что вы подняли на эту кобылку копыто, я лично распоряжусь, чтобы вас с позором спустили с лестницы. Можете идти. С ней я сама поговорю.       Миссис Брум побледнела, что-то проблеяла и ускакала на трясущихся ногах. Шадия смотрела на тётю с примесью восторга и подозрения. — Это было круто, — произнесла она. — Но бессмысленно. — Отчего же? — с удивлением спросила Селестия, подходя ближе к племяшке. — Она всё равно будет меня бить. Только тряпкой — от неё хотя бы следов не остается. «Значит она вылетит раньше, чем сможет себе представить» — подумала принцесса. — Ты в порядке? — Да, — настороженно ответила единорожка. — Только рог болит. — Я постараюсь поговорить с твоей матерью, Шади, — сочувственно проговорила Селестия, чуть расправляя крыло, чтобы приобнять единорожку. Но та отшатнулась, и принцесса замерла. — Да уж постарайтесь, ваше высочество, — горько усмехнулась она. — Уж постарайтесь.