До последнего

Шадия

      В комнатушке было тесно и темно. Затхлый и пыльный воздух висел в ней комком. Но Шади не обращала на это внимание — она пыталась расстелить простыни на свой скомканный лежак. Из-за козней некоторых прачек на них образовалось огромное мокрое пятно, поэтому Шадия была очень рассержена. Она с раздражением натягивала полотно на мешок с соломой, ударяясь головой об полку, из-за чего костерила её ещё больше. Предыдущую ночь она спала на голом полу, свернувшись в маленький калачик, и теперь у неё болела спина. «Тоже мне, защитница нашлась, — фыркала про себя кобылка. — Готова спорить, что она только из жалости это сделала».       Когда Шади только узнала о том, что принцесса Луна — её родная мама, она спрашивала: «Тогда принцесса Селестия — моя тётя, да? Правда тетя?». Но мать ответила ей: «Нет. К ней ты не имеешь никакого отношения. А теперь иди в свой чулан, а если расскажешь об этом кому-нибудь, я сделаю так, что ты больше никогда не сможешь выйти из него». К кобылке ещё никогда не обращались так жестко, поэтому она в ужасе убежала. Почти все дни она проводила в своей каморке, разглядывая потолок и потресканные стены. Ей не верилось в то, что её мать — принцесса-аликорн. «Ведь Флёрри Харт тоже дочка принцессы, — думала маленькая Шадия, теребя в копытцах край одеяла. — Но все её зовут принцессой Флёрри Харт. А я? Я не принцесса только потому, что у меня нет крылышек, как у неё?»       Но те времена давно прошли, и теперь Шадия ненавидела и мать, и Флёрри Харт. Она всей душой желала им всяких гадостей, которые должны были восстановить справедливость. Ведь именно из-за них ей приходится жить именно так. А сейчас, когда заклинание уже сработало, и дверь не открывалась, Шади даже не могла зажечь свет. Она ощущала какое-то болезненное иссушение, перекрывающее её магический канал. Единорожка чувствовала себя разбитой и бесполезной, а слёзы обиды наворачивались на глаза сами собой. «Да как она вообще посмела лишать меня магии?! — кричала внутри кобылка. — Она сама не представляет, каково это — быть без магии для единорога!» Шадия бухнулась на лежак и просела носом в перья. Ей было невыносимо грустно и горестно. «Всё бы отдала, чтобы меня забрали отсюда, — подумала кобылка. — Кто угодно, но лучше бы отец. Интересно, каким он был?» Шади знала, что внешностью она была похожа на отца, а глазами — на мать. Она часто мечтала, что когда-нибудь сбежит отсюда. Сбежит и будет жить где-нибудь вдали от дворца, от матери, от миссис Брум, которую люто ненавидела. Прочь от ненавистных тряпок и опостылевших ведер с водой. Куда-нибудь, где её никто не найдет.       Но все входы и выходы из замка были для неё закрыты. Днем королевские стражи, а ночью — бэтпони, охраняли двери и окна, дежуря по коридорам. И если на балкон Шади могла пробраться, то выйти за пределы замка для неё было непосильной задачей. Поэтому надежда на побег растаяла, словно облачко пыли, рассеявшееся от взмаха тряпки.       Единорожка не могла понять, сколько времени прошло. Она ворочалась на своем лежаке по ощущениям целую вечность, но так и не смогла уснуть. Ей было невыразимо скучно, но никаких занятий она себе найти не могла. Оставалось только потихоньку петь. Есть дивный замок в облаках. Ночью я там люблю побыть. Там мне полы не нужно мыть. Только не в моем замке на облаках. Там есть комната, полная игрушек, Там живут сотни моих друзей. Никто не кричит слишком громко. Только не в моем замке на облаках. Каждому место там найдут. Каждому слёзы там утрут. Плакать не дозволено там никому. Только не в моем замке на облаках. *       Но в облачных замках могли жить только пегасы и аликорны, а единорожкам в них было не место. Эту песенку Шади сочинила, когда была ещё совсем маленькой, и она слегка приободряла её. Но теперь, без магии, она чувствовала, что песня ей совершенно не помогает. От долгого лежания ноги затекли, и единорожка перевернулась на спину. Глаза начали потихоньку слипаться, и Шади заснула. Снился ей очередной кошмар.       На этот раз она стояла в каком-то темном месте, как её собственная комната, но здесь было гораздо просторнее. Здесь было холодно, а пронизывающий до костей ветер завывал почти рядом с ухом. И это было бы не так страшно, если бы не одно "но".       Чей-то цепкий, изучающий взгляд.       Шади поежилась. Этот взгляд преследовал её с самого детства каждую ночь. Кто-то наблюдал за ней издалека, и единорожка чувствовала это. Сам факт сводил её с ума, ей хотелось убежать, закопаться куда-нибудь, чтобы перестать ощущать на себе этот настойчивый взгляд. Пару раз она оборачивалась, но видела лишь мелькнувшую тень, прячущуюся где-то вдали. Каждый раз ей казалось, что тот, кто за ней смотрит, стоит прямо за её спиной. — Выходи! — кричала она раз за разом. — Покажись и перестань на меня смотреть! Кто ты? Что тебе от меня надо? — и каждый раз её голос переходил на плач. На утро ей везде мерещились чьи-то пристальные глаза, и лишь спустя некоторое время сон забывался. Шади боялась спать, но усталость брала свое.       Но в этот раз что-то было не так. Холодный воздух вдруг потеплел, а сбоку мелькнула чья-то рогатая тень. — Кто ты? — со слезами прошептала Шадия, пятясь назад. — Кто ты?       В глазах потемнело. Единорожке показалось, что где-то рядом с ней происходит ужас. В лицо внезапно дохнуло противным серным ветерком, а в воздухе прямо перед ней прорезалась пылающая полоска. Шади застыла, а её зрачки сузились до размеров маленьких пуговок. Спустя секунду полоска разверзлась в стороны и вверх, а кобылка завизжала от страха.       Перед ней открылся огромный огненный глаз с узким драконьим зрачком. Его поверхность горела, от неё шел ужасный жар, а всё вокруг стало черным и густым, как чернила. — Я вижу тебя, — делая паузы между словами, проговорил голос, а глаз задвигался и уставился прямо на Шадию, выгнувшись вперед к ней. — Приди ко мне. Найди силу. Убей их всех. — Я не хочу! — закричала Шади. — Я не хочу никого убивать! Если так хочется, сам убей, а от меня отстань! Ненавижу тебя! Ненавижу! — Ты никому не нужна, — продолжал голос. — Приди ко мне. Я покажу тебе то, чего ты никогда не видела. — Оставь меня, — плакала Шади. — Оставь меня в покое.       Темнота вокруг сгустилась настолько, что стала обвивать тело единорожки большими черными щупальцами. Её ноги всё больше увязали в этой липкой тьме, а спина и грудь были полностью парализованы. Шадия могла только крутить головой, но вскоре и это пропало. Её поглотила тьма, и даже ощущение слёз на щеках исчезло. — Мама! — в последний раз крикнула черногривая кобылка. — Мама! — Она ненавидит тебя, — шепнул голос. — Ты ей совсем не нужна, моя дорогая. Приди ко мне. Я буду с-с тобой…       Но Шади уже ничего не слышала. Она увязала, тонула в этой тьме, барахталась в ней, но тени словно были живыми. Они превратились в самые страшные её страхи, и Шадия только плакала и плакала. Откуда-то сверху донесся другой, светлый голос: — Шади! Шади!       Кобылка заработала передними копытами и попыталась выплыть, но ещё больше увязла. Веревки стягивали тело всё сильнее, и она с трудом вырвала одно копыто вверх. «Мама, — подумала черногривая. — Мама, забери меня к себе…»       Кто-то тряс её за плечи, а дверь комнаты была распахнута. Шади не могла ничего видеть, потому что глаза закрыла какая-то зеленая пленка, возвращающая её в кошмар. Только спустя несколько секунд она расслышала знакомый голос: — Шади, всё хорошо. Всё хорошо, это всего лишь кошмар, просто кошмар…       Единорожка шмыгнула носом и уткнулась в золотой нагрудник с фиолетовым камнем посередине. Её обняли мягкие белые крылья, кое-как поместившиеся в комнате полностью, а щекочущая эфемерная грива укутала её лучше любого одеяла. — Что тебе снилось, Шади? Расскажи, не бойся. — Г-глаз, — заикаясь, ответила единорожка. — Б-большой огненный г-глаз. И голос. — Что он тебе говорил?       Шади прислушалась к дыханию тёти и ненадолго замерла. Она впервые почувствовала себя в безопасности. И ей так не хотелось развеивать это чувство… — Он звал меня к себе.