До последнего

Луна

      Небо сияло огромным количеством звезд. Каждая из них мигала своими лучами тем, кто не спал в такой поздний час, а огромная серебристая луна на фиолетовом небе была чуть подернута пеленой легких облачков.       Ночная принцесса удовлетворенно кивнула и погасила рог. Серебристое сияние, залившее сад под балконом, чуть дернулось, но осталось. Луна чувствовала себя спокойной и расслабленной. Такое бывало с ней редко. Только в ночные часы, когда она поднимала луну, аликорница чувствовала себя комфортно. Работа помогала ей забыться, и в эти мгновения для неё будто бы не существовало ни вздорной дочери, ни её отца, ни ужасной боли в животе, связанной с ними обоими.       Почти сразу после того, как принцесса пришла в себя после тяжелых родов, медсестры сказали ей, что Шадия будет её единственным жеребёнком. По их словам что-то выжгло кобылу изнутри, и теперь она не сможет больше иметь детей. Тогда Луну это не беспокоило, да и сейчас её бесплодность мало заботила. А вот усиливающиеся боли начинали доводить аликорницу. На время их удавалось заглушить, но это почему-то всегда происходило, когда рядом была Шадия. В те моменты Луна не чувствовала боли, но это она приписывала гневу и их ссорам с дочерью.       Вот и сейчас кобыла поморщилась и чуть ли не согнулась в спираль от рвущей боли. Вся её расслабленность тут же испарилась, а красота ночи потускнела. Принцесса медленно развернулась и прошла внутрь комнаты. В обсерватории было темно, но аликорница пробиралась по памяти между огромного количества подзорных труб и телескопов. Всё помещение принцесса знала как свои четыре копыта, поэтому ни разу ни во что не врезалась. Она спустилась по винтовой лестнице на пол пролета ниже, и очутилась в своей комнате, завешанной драпировками серебряных и синих тонов. Посреди помещения стояла широкая кровать с куполом, имеющим символ луны, свисающий над постелью. Взбитые подушки лежали ровно, одеяло было идеально застелено.       Попытавшись обезболить живот, Луна почти улеглась на кровать, когда в дверь постучали. — Войдите, — сказала принцесса, недовольно думая про себя, кто бы это мог быть. В комнату строевым шагом прошел ночной страж, отдал честь и донес: — Её высочество, принцесса Селестия, зовет вас в свои покои, ваше высочество. — Передайте ей, что я уже сплю, — отмахнулась аликорница, но страж настаивал. — Она говорит, что это срочно, ваше высочество. И… она очень разгневана.       Это удивило принцессу ночи. Раз Селестия разгневана, значит, случилось что-то серьезное. «Наверняка это снова связано с Шадией» — с отвращением подумала Луна. — Хорошо, Морэин. Я подойду к ней через пару минут.       Стражник вышел из комнаты, а аликорница поморщилась. Она с трудом слезла с кровати и накинула на плечи и крылья легкое кружево, чтобы чуть согреться. Затем принцесса последний раз окинула печальным взглядом нетронутую постель и направилась к сестре.       Селестия стояла у камина, спиной к дверям. Её лежанка, заменявшая ей кровать, была сдвинута в сторону так, что тень сестры падала прямо на неё. Луна вздохнула и прошла к центру комнаты. — Ты звала меня, сестра?       Селестия кивнула, но не повернулась к ней, лишь сказала: — Напомни мне, Луна, каковы твои обязанности как верховной принцессы.       Аликорница оторопела. С чего это сестре спрашивать её об этом? Но Луна почувствовала какой-то холод в голосе сестры и предпочла повиноваться. — Я должна поднимать луну и делать звезды, ходить по снам наших подданных и помогать им справляться с кошмарами. Я должна… — Стоп, — резко прервала её Тия. — Повтори последнее. — Я должна ходить по снам наших подданных и помогать им справляться с кошмарами… — немного опешив ответила принцесса.       Селестия немного помолчала. Ночная аликорница уже начала подозревать что-то неладное и уже хотела было спросить, что случилось, как сестра произнесла: — Так почему же ты не помогаешь справляться с ними родной дочери?       В голосе белой аликорницы было столько ярости и злобы, что Луна попятилась. Селестия развернулась к ней лицом, и принцесса увидела её глаза. Они были полны ненависти и презрения. — Я… я… — аликорница не нашла, что ответить. Это была её личная прихоть, и теперь она не понимала, что так разгневало сестру. Внезапно она осознала, что больше не чувствует боли.       Селестия прошла чуть вперед, и тень сбежала с лежанки. На ней сопела Шадия, свернувшаяся в комочек. Луна перевела взгляд на сестру, подошедшую уже очень близко. — Ты боялась её, как боялась её отца. Но ты кое-чего не знала, Луна. Шади — твоя дочь, а посему она могла сопротивляться темной магии, как можешь ты. Каждую ночь кошмары подтачивали её способности, ломая барьер, но их усилия были напрасными. А теперь, из-за твоих глупых и беспочвенных страхов, когда ты лишила её магии из-за своего эгоизма и дурости, этого барьера больше нет! — Селестия говорила тихо, но эти слова оглушали Луну, словно крик. — Он проник в её кошмар и попытался склонить её волю к себе! И всё из-за того, что ты совершенно не выполняешь свои обязанности как принцессы, так и матери! Ты понимаешь, что это значит, или ты всё ещё слепа?! — Я… — по щекам принцессы ползли слёзы. — Как… такое возможно? Разве… разве он не умер? — Видимо нет, — мрачно ответила Тия, отворачиваясь от сестры и проходя к лежанке. — Но если бы не твоя ненависть к дочери, мы бы никогда не услышали о нем больше. Ты же помнишь о его способностях улавливать эмоции и страхи, а проникнуть в неокрепший разум для него не составляет никакого труда. — Но… как он нашел её так далеко? — оторопело спросила Луна, мотая головой и неловко шагая к сестре. Та лишь усмехнулась и поникла головой. — По крови, сестра. По родной крови.       Аликорница словно ослепла от слез, превративших мир в расплывчатую пленку. Она упала на колени и закрыла лицо копытами. Так не могло произойти. Просто не могло. Это всё неправда. Он мертв, мертв, мертв. И её дочь вовсе не такая, как он. И вообще это всё просто страшный сон. Нужно только немного поколдовать, и всё это исчезнет.       Её плечи накрыло пушистое крыло. Луна продолжала плакать, но слёзы потихоньку исчезали. Горькая пустота внутри убаюкивала её, а нежное поглаживание сестры успокаивало.       Принцесса вдруг вспомнила, как болезненно она реагировала на все попытки забрать у неё дочь. Она всегда оскаливалась, показывала отсутствующие клыки, когда дело касалось Шадии. И теперь до неё вдруг дошло, что она так защищала не других от Шадии, а Шадию от других. Защищала себя от неё.       Так же быстро на смену этому осознанию пришло воспоминание о том, каково было облегчение, когда ещё совсем крохотная Шади засыпала на её копытах. Она тогда злилась на себя за то, что украдкой успокаивает жеребёнка, но только теперь в полной мере поняла, что это значило.       Она любила свою малютку, но считала её монстром, в то время, как оказалась им сама. — Я не должна была… — прошептала Луна. — Не должна была так поступать. Она ведь… всего лишь… жеребёнок… — Я рада, что ты это поняла, Лулу, — печально кивнула Селестия. — Но уже слишком поздно. Он звал её. Она не пошла. — Значит… — Луна тяжело вдохнула, пытаясь совладать с дрожащим голосом, — значит, он сам придет, да? — Скорее всего, — пожала плечами сестра. — Я сняла магический блокатор с Шади, но он наверняка использовал время с пользой. — Шади, — всхлипнула аликорница и внезапно подскочила к кровати. — Моя малютка! — Тише, — Селестия задержала её за копыто. — Она с трудом уснула. Я поставила щит, но сновидения — не моя стезя… — Я сделаю, — яро и судорожно замотала головой Луна. — Я всё-всё сделаю. Я обещаю, я исправлюсь. Я больше никогда-никогда не буду на неё кричать, правда-правда! Я… — Хватит, Луна, — Селестия прервала её, но принцесса так и не поняла почему. Она всё это время была несправедлива к дочери. Ведь та совсем не виновата в том, что сделал с ней её отец. И, погрязнув в вечном жалении себя, в собственных эгоизме и страхе, принцесса забыла про это. — Мне нужно было отдать ей всю мою любовь, — потрясенно прошептала принцесса, поняв масштаб надвигающейся катастрофы. — Она не должна была жить так… — Тебе было непросто, — Тия постаралась её утешить, но Луна не слышала. Она погрузилась в свои мысли. «Я должна хоть что-то сделать, — подумала она. — Что-нибудь…»       Шади заворочалась и чуть застонала во сне. Луна судорожно встрепенулась и увидела, как над дочерью нависает тень, а из сомкнутых глаз ползут фиолетовые стежки заклинаний…       Обе принцессы среагировали моментально. Луна бросилась к дочери, запалив рог и погружаясь в её сон, а Селестия послала на тень лучи света, оплетенные древком стрелы. Она не попала в цель, но чернота отступила, а Луна склонилась над дочерью. Она видела этот огромный огненный глаз, неустанно смотрящий прямо на Шади, видела липкие и холодные щупальца, окутывавшие дочь. Луна метнулась вперед, посылая на них мощную струю магической энергии. Тени съежились и завизжали, а зрачок глаза сузился в ещё более узкую линию. Чей-то хриплый и страшный голос проговорил:  — Здравствуй, Луна. Давно я тебя не видел. — Оставь мою дочь в покое, урод, — прошипела принцесса и зажгла рог. С не принадлежащим пони то ли криком, то ли хрипом, глаз раскрошился, осыпаясь пеплом, а весь сон заменило сияющее сине-зеленое пространство, наполненное перекрестками чужих сновидений и воспоминаний. Шади висела в воздухе, свернувшись в дрожащий комочек, и тихо всхлипывала, шепча: «Мама». — Шади, — проговорила Луна, подлетая к дочери. — Шади, милая, прости меня. Я… — Мама, — прошептала единорожка. — Ты пришла.       Луна подхватила кобылку и прижала её к себе, обняв и копытами, и крыльями. Шади уткнулась в её грудь и чуть затихла. — Всё будет хорошо, — чуть слышно молвила аликорница. — Он тебя никогда не получит, обещаю. Никогда-никогда.