Томиона навсегда

— Я люблю тебя, Гермиона. Четыре слова, которые должны вызывать трепет и бабочек в животе, заставляют содрогнуться всем телом, ужаснуться и закрыть рот рукой, чтобы не взвыть от отчаяния и страха. Возникает чувство, будто эти слова прилипли к коже, а если их отодрать — по всему телу останутся маленькие язвочки, которые никогда не пройдут. Это как Круциатус, с тем лишь отличием, что боль не физическая — хотя я очень близка к этому. Том не умеет любить. Том умеет изгаляться над чувствами и эмоциями, насиловать не только тело, но и разум, каждую клеточку в испещрённом шрамами войны теле и каждую мысль в больной голове. Это не любовь. Это насмешка, плевок в лицо. Это очень больное, извращённое понятие преданности или привязанности — возможно, только возможно, Том этого не понимает, ведь по-другому «любить» он не умеет. Его ухмылка, колючая, как сотни кинжалов, режет взгляд. Хочется ударить его, стереть с лица эту презрительную усмешку, но я бессильна. Я чувствую себя кроликом из шляпы волшебника, который появляется и возникает по мановению палочки. Которого можно гладить, дрессировать и бить когда пожелаешь. Он говорит: «Я люблю тебя», но имеет в виду: «Ты принадлежишь мне». Он пытается улыбнуться, но на самом деле — это победная улыбка палача. Я никогда не думала, что Волдеморту известно только чувство алчности и жестокости. Я никогда не думала, что бедный шестнадцатилетний мальчик из приюта может в одно мгновение разнести на малюсенькие осколки твоё тело, душу и разум. Он падает в пропасть и тянет меня за собой. Он знает, что ему нужно сказать, чтобы я падала вместе с ним. Он знает. И я знаю, что он знает. Но ничего не могу с этим поделать. Я — кролик из шляпы. Мне не положено задавать вопросов. — Я знаю, Том. Я тоже люблю тебя.