Вдребезги

       — Что ты здесь делаешь? — шепот, что бы смогла услышать только она.       — Хотела взять полотенце, — старается придать голосу нотки безразличия.       И тишина. Глаза в глаза. Надя почти облизнулась, когда капля воды скатилась по жилистой груди, дошла до рельефного пресса и скрылась за стеной. Пришло осознание того, что он раздетый, желающий взять полотенце, которое она перебирает в пальцах.       — Это мое, — прохрипел Герман.       Слегка вздрогнула. Протянула руку с тканью, едва затронула его.       Черт возьми. Лишь бы она ушла. Ее волосы, красивое тело, прикрытое только тоненьким купальником. Это просто убивало.       Герман осматривается по сторонам. Наблюдает за уезжающим на пляж Костей. Больше никого. И, когда Надя отходит от него, хватает ее к себе, откидывает в саму душевую и прижимает к стене. Опирается на одну руку, дотрагиваясь лбом до начала ее волос. Они пахнут ванилью. Чёртовым любимым пломбиром.       — Отпусти меня, — пищит она, стараясь вырваться.       «Ну уж нет. Теперь никуда я тебя не пущу».       Понимает, что ниже его лица она не осмелиться опустить взгляд. Не хватит диапазона похоти, который у нее ограничен на «подержаться за ручки» и «быстро поцеловать». Слишком неопытна для такого. В ее понимании только взрослые могут так обнажиться. И, в принципе, их ситуация соответствует требованиям: он полностью голый, она прикрыта только легко срываемыми полосками.       Герман пальцами дотрагивается до ее подбородка, поднимая маленькую голову на уровень его глаз. Надя реагирует дрожью. Она напугана. Очень.       — Я тебя не обижу, — голос откуда-то изнутри, такой не естественный, грубый, — Только покажу, как это нужно делать.       Он возьмет ее. Прямо в душе. Все его идеи, в главной роли с Фейгус, воплотятся с ней.       Большие карие глазки разрывают его изнутри. Пытаются найти подвох, не показывать блеск и радость. Что бы он не понял, насколько ей это приятно. Но Герман прекрасно заметил, как ее сердце инициировало бешенные стуки. Наклонился и поцеловал, аккуратно всасывая пухлые губы. Она моментально ответила.       Еще бы.       Оторвалась, что бы поймать воздух, потому что хлынувшая из душа горячая вода увлажила его, но Герман впился еще глубже, будто хотел проглотить. Губ категорически не хватало. Слишком маленькие, узкие, тонкие, мокрые, мягкие. Все еще неопытные и несмелые. С рыком перебрался на шею, положил руки на открытую талию. Сжал ее пальцами, да так, что до уха донёсся ее глухой стон. Надя обвила его шею, плотнее прижимая к себе. Он остановился, пропуская через себя ее действия, и, вдавившись в нее низом живота, дал разрешение. Опускался поцелуями все ниже, к плечам.       Как же ему этого не хватало. Герман давно не чувствовал девичьей кожи. А тут еще и мягкая, кажется, пахнущая младенцем. Облизывает ее языком, вырисовывая узоры. Улыбается, когда Надя стонет у уха. Наверняка закрыла глаза и наслаждается шоу. Он почувствовал, как она взялась поглаживать его затылок. Как откинула голову назад. Это дико приятно, до офигения расслабляющее. Боже. Он еще ничего не делал, а она уже в неконтролируемом состоянии. Такая возбуждаемая.       Надя сдвигается вниз, подушечками пальцев проводя по рукам. Уже знает, что это вводит его в мурашки. Едва хихикает, когда кожа отвечает. Он начинает бесится. Возвращается к губам, больно впиваясь. Рассматривает ее ресницы, полу прикрытые глаза. А он себе не позволил, пообещал, что должен увидеть каждую деталь.       Сконцентрировался на голубом купальнике. Опустил лямки, отчего маленькая грудь самую малость выпала наружу. Уловил тревожное дыхание Нади. Разорвал поцелуй, как можно нежнее спросив:       — Твое предложение все еще в силе?       Герман должен был это спросить. Без согласия он не приступит.       Она засмущалась. Красные щеки залились румянцем. Герман ухмыльнулся. Чего это она стесняется?       «Стонать подо мной можно, а как дело доходит до контакта, то превращается в неуверенную малышку?».       Внизу живота туго затянуло. Черт. У него встал. И он обтирается об ее бедро. Она явно хочет. Хочет взглянуть, но не может. Возраст не позволяет? Пускай сама догадывается, как это выглядит.       — Да, — неожиданно шепчет и расплывается в улыбке.       Для него. Сейчас это предназначалось ему. Ее влажное тело и распаренная кожа. Стыдливые движения и тихие стоны. Нежные пальцы и неумелые губы.       Выключите, блять, кто-нибудь воду.       Потому что его самого сильно кидало в жар. Но покидать ее ему не хотелось. Тем более сейчас, когда она стоит для него готовая.       Герман легонько целует. Надя цепляться пальцами за его. Свободная мужская рука скользит по груди, сминает в ладошку и игриво тянет на себя. Она выдыхает, а он не может. Ее выдохи и вздохи тут же отдают в пах. Рывком поддевает ткань трусов, как:       — Надя! — гребанная колхозница. — Надя, ты где?       Твою мать.       В момент Надя возвращается в реальность. Приводит голову в нормальное положение, полностью открывает глаза. Разбавляет приятную атмосферу толикой напряжения. Испуганно всматривается в Германа. Это что-то вроде: «Что нам теперь делать?». Он убирает пальцы с ее тела. Понимает с полу слова.       — Поправь купальник и обернись полотенцем, — только движение губ, но она все прекрасно слышит.       Поднимает лямки, хватает полотенце с крючка. Вытирает лицо, руки, а потом заворачивается в него.       Герман кивает. С серьезным лицом провожает ее к выходу. Кажется, Надя точно такая же: максимально испуганная и не понимающая, что только что произошло. А потом Герман вдруг расплывается в ухмылке, потому что замечает: она опустила взгляд ниже, сначала на живот, а потом намного ниже, вся покраснела и смущенно улыбнулась.