Поцелуй русалки

Дни проходили за днями, сплетаясь в недели. Начались летние каникулы, и мне больше не приходилось с нетерпением отсчитывать минуты до конца занятий — с самого утра я оседала в любимой заводи. Орион был счастлив, когда понял, что я не собираюсь исчезать и вновь и вновь возвращаюсь. Его глаза загорались огнем, а губы расплывались в улыбке, когда я всплывала над прохладной утренней водой. Маленькая человечка, сестра Ориона, иногда прибегала к реке, но я всегда пряталась: мое существование — только наш с Орионом секрет. Порой вместо человечки мне виделась маленькая русалочка, как они играют вместе. Конечно, такие глупости тут же прогонялись прочь. Понемногу мы узнавали друг друга, беседуя обо всем на свете. Орион был младшим сыном деревенского плотника и перенял дело отца наравне с братьями, когда тот пропал без вести. В душу закрались горькие подозрения, что мой народ причастен к исчезновению. Орион признался, что хотел бы стать художником или хотя бы резчиком по дереву, но обычаи деревни запрещают предавать дело семьи. Отдельным щекотливым моментом стал возраст. Когда я сообщила, что мне больше трех десятков лет, Орион лишь рассмеялся и попросил сказать настоящую цифру. Я повторила. Оказалось, что жизнь подводного народа вдвое дольше человеческой. Это огорчило Ориона. Наверное, боги благословили наши встречи, поскольку о них до сих пор никто не узнал. Родители подозрительно щурились и грозили расспросить всех тех «друзей», с которыми я якобы гуляла от солнца до солнца. Как назло, на лето вернулась сестра. Она училась в далеком море на исследователя, поэтому не могла часто навещать нас. Нет, я была рада визиту сестры. Мы всегда понимали друг друга с полувзгляда — это-то меня и пугало. Теперь приходилось скрывать, чем я занимаюсь дни напролет, и объяснять, почему не могу взять ее с собой. Я как раз собиралась выскользнуть из комнаты, когда сестра выплыла мне навстречу. — Виола, вернись, пожалуйста. Нам нужно поговорить, — увидев мою гримасу, она вздохнула, — это займет всего пару минут. Я нехотя подчинилась, мысленно извиняясь перед Орионом за опоздание. Сестра прислонилась к стене и сложила руки на груди. Вишневые глаза долго изучали меня, стройный длинный хвост цвета красного вина напряженно постукивал об пол. — Ты же знаешь, что поцелуй русалки убивает человека? Я растерялась. Как она узнала?! Собравшись с духом, я натянула улыбку, надеясь, что она не заметила минутного смятения. — Правда? Не ожидала. Но зачем ты говоришь мне это? — Ты знаешь зачем, Виола, — я не смогла вынести тяжелый взгляд сестры и отвела глаза. — Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Она оттолкнулась от стены и уплыла в свою комнату, обдав меня холодом. Почему она злится? Я же понимаю, что люди бывают опасны, и знаю, что Орион не такой. Сестра всегда читала меня, как раскрытую книгу, и принимала любой мой заскок в пределах разумного. Или она считает, что я поступаю неразумно? Я же чувствую, это правильно. Невидящим взглядом окинув запертую дверь в комнату сестры, я покинула дом, постепенно ускоряясь, и не заметила Розу и Лилию, явно направлявшихся в сторону моего дома. Они недоуменно переглянулись и проплыли мимо. Орион уже ждал на берегу. Он беспокойно оглядывал водную гладь, стараясь отыскать меня взглядом. Я выплыла прямо у его ног и схватила рукой за щиколотку, слегка оцарапав когтями. Орион дернулся и обиженно посмотрел на набухающие кровью ранки. — И тебе доброе утро, Виола. Опять объяснялась с родителями? — Нет, с сестрой. — О чем говорили? Неужто обо мне? В сознании проскользнула мысль: я касаюсь губ Ориона, самодовольная улыбка тает, и он, бездыханный, падает на землю. — Да так, по мелочи. Чем сегодня займемся: поболтаем, поплаваем или поиграем? Или мне снова тебе позировать? — На твой выбор, но сначала я хочу подарить тебе кое-что, — Орион открыл альбом и достал из него лист бумаги, просвечивающий чем-то ярким. — Я купил на ярмарке водостойкие краски, так что вот... Он протянул мне лист и впился глазами, ожидая реакции. Я осторожно повернула листок, и сердце забилось чуть чаще. В углу страницы был нарисован фиолетовый кустик фиалки, растущий из земли. Остальную же часть листа занимала русалка. Она присела на камень, выступающий из воды. Казалось, черничные волосы вот-вот всколыхнутся от ветра, а по блестящей на солнце лавандовой чешуе хвоста скатится застывшая капля воды. Однако внимание привлекли не искусная вязь водорослей на груди и не аккуратные пальчики с длинными когтями — кристальной чистотой манили фиалковые глаза. Я смотрела на рисунок — нет, картину — и не узнавала в прекрасной русалке себя. Слегка коротковатый хвост на удивление не казался толстым, ярко выделяющиеся красноватые прорези жабр были разумно прикрыты волосами — на бумаге сверкала богиня, так далекая от реальности. — Орион, это... У меня не хватает слов, чтобы... — Просто скажи, тебе понравилось? — тихий голос сквозил волнением. — Очень. Человек просиял, порывисто приблизился ко мне, но передумал и, смущенно почесав затылок, улегся на спину, вглядываясь в небо. Внутри что-то разочарованно заворчало. Я спохватилась и заглянула в сумочку, закрепленную на боку. Неужели забыла? Рука нащупала туго скрученную нить водоросли, и я мысленно выдохнула. Потратила целый вечер — обидно было бы оставить подарок дома. Подцепив его кончиком когтя, я протянула руку человеку. — Пфу, Виола, ты что творишь? — воскликнул Орион, отплевываясь: капельки воды с подарка упали ему на лицо. Он перевернулся и замер. — Это что — мне? Я отвела взгляд и легонько потрясла рукой. Что за вопрос? Конечно, ему, не мне же. Он бережно снял подарок с когтя. Плетеные тесемочки браслета опутывали блестящие стеклышки и ракушки, что я нашла на дне Большой Реки. Орион выставил вперед руку, и я завязала оставленные концы водорослей, закрепляя браслет чуть выше запястья. В жемчужно-серых глазах мелькнуло что-то, доселе мне неведомое. Не успела я пискнуть, как Орион оказался на коленях, обхватил меня за талию и приподнял так, что хвост почти наполовину оказался на воздухе. От неожиданности я задержала дыхание, по привычке раскрыв жабры. Руки Ориона были обжигающе горячими, одна из них переместилась мне на спину, прижимая сильнее к твердому телу. — Орион, ч-что ты д-делаешь? — Обнимаю тебя, — прокатился низкий рокот по груди. — А... Тогда ладно. Идиотка! Кто меня за язык тянул! «Тогда ладно», — передразнила я себя. Надо учиться думать головой. Объятия немного ослабли, и я ухватилась за ткань рубахи, прикрывавшую спину Ориона, чтобы не соскользнуть в воду. И, пришлось признать, не только поэтому. Он отстранился, не отпуская меня. Его лицо было слишком близко, я чувствовала ветерок его дыхания. Взгляд изучающе скользнул на приоткрытые губы и вернулся к потемневшим глазам. Я неуверенно коснулась пальцами его щеки и опомнилась. В груди вскипела неловкость, и я выпалила первое, что пришло в голову: — Откуда у тебя этот шрам? Орион прикрыл глаза и шумно вздохнул, после чего плавно опустил меня в воду. Я облокотилась о берег и положила голову на ладони. Устроившись поудобнее, он начал рассказ. — Это случилось давно. У отца намечались именины, и мы с матушкой поехали в город за подарком и особыми закусками для стола. Он пытался нас отговорить, догадавшись о цели поездки. Очевидно — мы не послушали. Не успела телега проехать и половину пути, как из лесу выскочила шайка разбойников. Они требовали денег, и матушка бросила им кошелек. Тот упал на землю, и это взбесило главаря. — Серые глаза подернулись мутью болезненных воспоминаний. — Один из разбойников бросился на нас и пырнул матушку ножом в живот. Я пытался остановить его, но меня со всего маху ударили кулаком по голове. Я стукнулся затылком о дно телеги и отключился. Наверное, они решили не марать боле об меня руки или сочли уже мертвым. Очнулся рано утром. Левый глаз не открывался — лицо опухло от удара, кровь запеклась на щеке, веках, в волосах. Похоже, у того типа было кольцо на пальце или что-то подобное: оно-то и содрало плоть до кости, оставив шрам. — А твоя матушка? — Умерла еще до того, как я донес ее до деревни — лошадь разбойники увели. — Прости, я не хотела заставлять вспоминать такое. Орион окинул меня долгим взглядом и улыбнулся уголком губ. — Ничего страшного. Извини за грустную историю. Может, лучше я снова тебя нарисую? Например, твой хвост. Давно хотел рассмотреть его поближе. Я опрокинулась на спину, хвост всплыл. Орион преувеличенно бодро схватился за альбом. Длинные пальцы то и дело порхали над плавником, едва заметно касаясь и поворачивая его. Это немного раздражало: я чувствовала себя экспонатом на выставке, но от редких прикосновений по хвосту проходила волна сладкой дрожи, на которую я старалась не обращать внимания. Сосредоточенное лицо Ориона — лицо творца — вызывало гамму эмоций и мыслей. Он так старался скрыть отчаянную боль от утраты матушки, столь спокойно воспринимал вынужденное уродство. Я восхищалась им. Если бы с моей матушкой случилось хоть что-то, я бы просто не пережила этого, не говоря о том, чтобы по-прежнему находить в себе силы для искусства и искренней улыбки. На этот раз прощание было натянутым. Мы неловко пожали руки — Орион не осмелился дважды за день испытывать судьбу объятиями. Взяв с меня обещание не забивать голову его рассказом, он попрощался и скрылся за деревьями. Я еще немного поплавала в теплой воде, бездумно взирая на берег. Если бы у меня были ноги, если бы я могла пойти за ним, обнять, забрать его невзгоды. Просто посмотреть в глаза... Затем встрепенулась, собрала волосы в пучок и уплыла домой — к семье.