***
Мне нравилось часами сидеть в парке на территории университета. Ближе к обеду на небольшой центровой фонтан слетались голуби. И студенты спокойно относились к их наглости. Они откупались кусочками засохшего хлеба или печеньем. Кстати, печенье было песочным и продавалось через дорогу, в маленькой кафешке. Если меня не подводит память, кафе заведовала пожилая дама. Вдова Хан с десятилетним внуком каждый день, ровно в девять, открывала кофейню и позволяла сонным студентам глотнуть вкусного кофе, и похрустеть свежими круасанами. Она любила всех посетителей, была рада всем и, порой, вечером, перед самым закрытием, угощала шоколадными конфетами последних завсегдатаев. Я был одним из них. Не могу вспомнить её лица, но от Госпожи Хан всегда пахло пряностями и на груди у неё висел медальон с фотографиями. Скорее всего, на одной из половинок маленькое фото её покойного мужа, а на другой - любимого сына с внуком. Иногда я позволял себе оставаться в кофейне больше чем на чашку американо. Годная книга из библиотеки, пара сигарет, зона для курящих - я тонул в этой атмосфере уюта. Безмятежного и убаюкивающего. Одна чашка кофе медленно превращалась в четыре, а то и больше. Первая страница через несколько часов становилась двухсотой, а то и конечной. Толщина книги меня не заботила, но содержание... Кто знает, может наш мир пойдет по страницам Рэя Брэдбери? Стоит ли заучивать ключевые фразы наизусть? Знаешь, на этой странице как раз останется пара капель черного. Без сахара и молока. Я пролил случайно, и надеюсь, что разводов не останется. Не хотелось бы терять буквы в словах или слова в предложениях.***
Страница прописана не до конца. Смазанные точки и знаки препинания переходили от ярко-синего, на фоне размазанного коричневого пятна, до светло-бежевого. Немые подтеки кофе образовывали размытый овал, поверх которого автор дал контур. Тонкие линии простого карандаша плавно переходили и находили друг на друга, образовывая маленький цветок календулы. Оттеняли лепестки резкие, но короткие штрихи по косой влево. Под цветком надпись: «Они так прекрасны весной. Только вот бутоны не раскрываются. Будет ли дождь?»***
Год назад я наблюдал такую картину: маленький ребенок сидит на коленях у мамы и, смотря на отца, называет его «папа». Как он узнает, что это папа и именно его папа. Почему он так думает, и как маленький ребенок способен узнать своего отца из тысячи? На что он ориентируется? На лицо, на запах, на детали? Тогда я просто молча сидел напротив этой семьи и пытался разглядеть людей. Конечно, я не знал этих людей. И, возможно, я их видел в первый и последний раз. Не вдаваясь в подробности, я старался уловить хоть одну деталь в их лице, но не смог. Тогда я понял, что что-то не так. Вся та серая масса людей, была для меня именно серой массой. Я не утрирую и не пытаюсь навязать тебе свои мизантропические убеждения. Ни в коем случае. Просто, когда я прохожу мимо человека и смотрю на него, то лица не вижу. За место него может быть что угодно, но только не лицо. Сначала все кажется таким смешным и искаженным, но позже смех становится нервным и пытается прикрыть животный страх. Страшно быть слепым, но видеть и не понимать намного страшнее. А еще страшнее, когда на пятой секунде, вглядываясь в лицо человека, ты перестаешь бояться. Я читал статью о повреждении лобной доли и отсутствии такого предохранителя, как страх. Я был безоружен и полностью обнажен перед обществом. Меня не пугало то, что я видел, но делало меня беспокойным и, порой, крайне нервным. Мысли путались и мне оставалось, прикрыв глаза капюшоном, быстро ретироваться из толпы или наоборот. Утонуть в толпе спешащих людей. После инцидента с той самой девочкой последовал второй. Я догадывался, что дело не в астигматизме. Это подстегнуло меня глубоко изучить проблему, с которой я столкнулся. Как говорится: «Знай врага в лицо». В моем случае этот афоризм крайне ироничен. Вторая проблема - ограниченный информационный ресурс. Про то, что происходило со мной, было очень мало информации. Я часами сидел в поисках панацеи между строк длинных медицинских терминов. Начиная с трепанации и заканчивая сходствами нейронов мозга с Млечным путем. И с каждым днем ситуация становилась все безнадежнее. Телефон не разрывался от звонков. Бекхен не приходил. Мама осталась допоздна на работе и лишь отправляла короткие сообщения. Нервы сдавали и я сорвался по среди ночи в университет. Ключи от лаборантской у меня были всегда, а оттуда можно было попасть и в Восточный павильон, и в Пятый корпус, и на цокольный этаж. При желании - незамеченным. Я шел быстро, но тихо. Пара кварталов пролетела мимо меня, за ними еще два. На дорогу в целом ушло пятнадцать-двадцать минут, а на восстановление дыхания чуть меньше. На рабочем столе разложены только инструменты, немного спирта и пара резиновых перчаток. На основном рабочем столе разложен только труп с биркой на руке. Причина смерти: глубокая продольная рана брюшной полости, осложненная нарушением коагуляции. - Гемофилия значит? Труп при жизни был парнем двадцати-двадцати пяти лет. По мед карте отслеживалось нарушение в свертываемости крови. Болезнь протекала в скрытой форме, но проявила себя после двенадцати лет. Пациент переболел гриппом. Но вот, что самое интересное, я узнавал в его лице - лицо. Я видел тонкие линии подбородка, смазанные сероватые линии скул и надбровных дуг. Сильно выделяющийся нос на фоне плоского лица. Я видел посеревшие тонкие веки и трогательную сетку темно-синих капилляров. Сердце ходило ходуном от вида точеной шеи и аккуратной пухлой нижней губы. Это лицо успокаивало и отвлекало от мирской суеты, поиска ответов и горького кофе. Я сидел на краю стола и под холодным светом наблюдал за мертвой красотой, которая казалось мне парадоксально живой и завораживающей. Мои губы дрогнули. - Прекрасен. Как же тебя зовут? Я не выпускал из рук планшет с данными до самой поздней ночи.***
Три листа были изрисованы наспех броскими линиями юноши. Его улыбка, его удивление, скорбь, уныние, рыдания, смех. Где-то - точечно и тонкой черной гелиевой ручкой, где-то - мазками стружки грифеля карандаша. Рисунки были реалистичнее многих. Они были живыми и пусть без красок, но казались яркими. На середине второго листа была надпись «Memento mori» А на последнем листе был нарисован тот же юноша, только с закрытыми глазам. Словно спал долгим сном, чтобы вот-вот проснуться и улыбнуться миру. Это вечная анимация в страницах и с перебоями. Это молодой человек с маленьким именем, красивым почерком на краю рисунка. «О Сехун.»***