***
После посещения цокольного этажа я не мог уснуть. Перед глазами стояло лицо того мертвого парня. Кажется, разум до последнего отказывался удалять образ этого юноши. Плохо это или хорошо, но он был первым, кого я узнал после аварии. «Сехун» был, словно моя первая любовь, но это чувство, что появлялось у меня в груди, нельзя по настоящему назвать любовью. Мертвые тела были для меня, словно рыба, а стол из медицинской стали - разделочной доской. Первые три-четыре трупа на моей практике вызывали во мне приступы рвоты, а процесс вскрытия заставлял подкоситься ноги. Но речь идет о первых трех-четырех трупах, не так ли? Дальше - проще. Моя практика все больше стала напоминать мне качественную разделку рыбной туши, хоть и с некоторыми исключениями. Любить мертвую рыбу для нормального человека дико и аморально. В глазах общества я бы выглядел, как конченный извращенец со странным фетишем. Но это распространяется только на общество. То самое большинство напридумывало для себя правила, нормы морали и поведения, навесило статусы и самоуполномочило себя подобием Бога. Но в них от Бога всего лишь дар жить и размножаться, и именно их можно считать кончеными извращенцами. Внутри каждого существа есть Бог, но он не имеет права считать себя его подобием. И те, кто так считает - простая пустая фальшивка без номера, с лицом и телом. А есть ли у них вообще лицо? Кто знает, может мы выглядим не так, как привыкли себя видеть? Свет преломляет и прикрывает многие отвратительные вещи. И эти самые отвратительные вещи, в свою очередь, могут выглядеть не так отталкивающе, как нам кажется. Это иллюзия Аполлона, а Боги очень жестоки в своих играх и задумках. Есть ли смысл полагать, что все, что видит нормальный человек - правда-истина в своем самом грязном проявлении? Отнюдь. Есть маленькая горстка людей, которые видят мир вверх ногами или зеркально. И даже тут я не могу с уверенностью утверждать, что то, что они видят, одинаково для всех них. Уверенно я могу сказать лишь то, что вижу вывернутое наизнанку лицо, но учитывая специфику своей профессии, отношусь к этому с долей хладнокровия и цинизма. О Сехун остался в моей памяти, а вот тело стало прахом. Последний шов после вскрытия я делал со слезами на глазах. Этот «Y» надрез уродовал его, делал бесформенным и гадким. В этот момент я подумал, что не увидел бы его красоты среди живой толпы. Не влюбился бы и не тосковал бы так сильно. После этого парня я стал накрывать лица трупов белой марлей, чтобы вновь не поддаться этому жгучему чувству в груди. Чтобы вновь не влюбиться в немые черты мертвеца.***
Две страницы целиком были разрисованы разными частями тела. Где-то руки, где-то ноги, где-то шея или прямые плечи. Все части принадлежали одному человеку под разными ракурсами. Все, кроме лица. Потертые резинкой линии намекали на то, что автор пытался его нарисовать, но засохшие капли воды давали понять, что не получалось. Под последней картинкой надпись: "Забвенье неизбежно. Но тебя я не забуду."***
Год прошел, сменяя лето осенью. Такой промозглой и глубокой, как любил описывать ее По. Цитировать не стану, на это может уйти не одна страница. Он любил осень за её грустную, но таинственную красоту. На фоне осени убивали монашек и хоронили любимых. На фоне зимы видели воронов и стояли над могилами. Эдгар По по-особенному относился к этим двум сезонам. Я перенял у него эту страсть, и поэтому часто наблюдал падение хрупких листьев в парке. Вечером 5 октября в мою квартиру ворвался Бекхён, размахивая двумя флаерами в воздухе. Он кричал о том, что я должен найти себе подружку на ночь. Кричал, что я похож на труп, хотя он не видел их стеклянных глаз. Ходил от стены к стене, подбирая мне одежду. Он, наглый и импульсивный, ворвался в мою тихую жизнь и в который раз оторвал от чтения. "Нежность к мертвым". Так называлась моя книга. Не знаю, похожа ли моя жизнь на страницы этого романа, но горсть безумия, присущая «любви Железной девы к плоти внутри неё и её смертельные объятья» точно была. Казалось, эта Дева меня одна и понимает, пусть даже существовала она на страницах прекрасно-ужасной книги и записях в учебниках по истории. Бен Бекхён уже извелся весь, выкидывая на кровать комплект одежды. Простой и не замысловатый, без подтекста, но со вкусом. Я переоделся, с грустью убирая книгу на полку до лучших времен. Бек щеголял в откровенной майке на голое тело и узких джинсах. Но это были мелкие точки на фоне общей картины. Больше всего опять же выделялись его запястья и пальцы. Я не задумываясь смотрел лишь на них, ибо его лицо было мне отвратительным. Ногти аккуратно подпилены и обработаны прозрачным лаком, руки мягкие на вид и ухоженные, а движения изящны и просты. Не знал бы я Бекхёна лично, подумал бы, что руки далеко не мужские. - Эй, на выход! - Зачем так орать? - Ты еще не слышал, как я ору, так что не стоит добиваться этого моего состояния. - Нестояния? - Заткнись и выходи!! - Иду-иду... В итоге пришли мы к клубу с потертым названием «Edem». Было ли это насмешкой судьбы или метафорой, я не знаю, но знаю, что за библейским значением крылись не самые библейские помыслы. Я огляделся по сторонам тогда. Странное чувство не отпускало меня до самого конца. Такой же трепет я испытывал, когда смотрел на лицо Сехуна под шум кондиционера. И сейчас, чтобы избавиться от очередного нагнетающего ужаса, я представлял именно его. Морозную, мертвую красоту с присущей только ему шармом. Изучив флаер в руках я узнал для себя, что будет дебютный перфоманс нового ди-джея. Так что мнение о том, что на минус первом этаже будет твориться первая история Садома, отпало на первых порах. Позже оно вернулось, когда я увидел двух парней, сладко лобзающихся напротив туалетных комнат. Мнение о том, что во рту человека находится больше микробов, чем людей на земле и то, что туалеты по определению чище, подкрепило мой рвотный рефлекс. Нет, против меньшинств я ничего не имел, не считай меня гомофобом. Но с точки зрения медика это действительно грязно. Алкоголь был моей сильной стороной. Вы знали, что медики порой вводят 95% спирт анально? Не знали? Теперь знаете. Проверки не оставляют ничего другого, а приглушить головную боль рюмкой другой через жопу хочется. Четвертый стакан виски улетел вслед за третьим, а в мыслях все так же каша. В носу стоял спёртый запах пота и мягкого поцелуя Джемесона. Ведущий объявил парня по имени Чанёль. Был ли он хедлайнером не знаю, но его рост и повадки намекали на это. За его спиной шел парень чуть ниже. Из-за кислотно-зеленого софита его кожа казалась оливковой и отливала немного приятной желтизной. Они переговаривались и слегка касались друг друга. Ладонь на плече, пальцы на талии, дыхание на щеке и бесшумный шепот. Легкий поцелуй в шею и секундная задержка на жилистой шее того, что потемнее. Чанёль будто затягивался этим человеком, словно крепкой сигаретой. - Как вам ночка, а?! - он был громким и без микрофона на панели, - Готовы сгорать? Толпа орала и махала всеми частями тела. Я успел отпрыгнуть от какой-то разодетой мадамы, которая прыгала и дергала пуш-апом туда-сюда. Поправив галстук, я продолжил изучать руки нового ди-джея. Ничего примечательного, лишь кольцо на безымянном пальце правой руки. Парное ли? - Первый трек, детки! Подтяните штанцы и не блюйте мимо унитаза, хах! - я хмыкнул. С юмором у парня были явные проблемы. Трек был таким же ярким и оливковым, как тот парень за кулисами. К слову, я выловил взглядом его фигуру. Подальше от толпы, в тени балконов и барной стойки. Он крутил в руках бутылку Bud и голова его была повернута в сторону сцены. Я мог лишь предположить в какую конкретно сторону он смотрел, но его губы иногда растягивались во влюбленную улыбку. Вывод напрашивался сам собой. А иногда он водил плечами и ухмылялся. Скорее всего ухмылки начались после того, как Чанёль стянул футболку, показывая публике сидящего на его плечах дракона. Черными чернилами он сидел на плечах, обхватывая хвостом левую руку, а мордой покоясь на правой. Лапы удерживались за спину. Смотрелось это эффектно, не могу не признать. За первым треком плавными битами шел второй. Более глухой и тяжелый, таким, какими были глаза Чанёля. Он смотрел на всех сверху-вниз - буквально. Его глаза искрились и исподлобья оглядывали толпу. Цепляя и поджигая внутренности, фигурально. Не знаю, добил ли меня шестой стакан виски или нет, но мне стало горячо. Я смотрел на эти большие глаза и не хотелось отводить взгляд. Хотя, только если чуть левее, на губы того парнишки под тенью. Под алкоголем я не обратил внимание на то, что видел эти детали так же четко, как руки Бекхёна. Это было впервые, но мне это нравилось. Нравилось всматриваться в детали и изучать. Для того, чтобы потом запечатлеть это. Эти губы, которые словно самой толстой кистью мазнули по темной бумаге. Не аккуратно, но по художественному гармонично. И эти глаза, которые наоборот выводили часами самым тонким карандашом. Аккуратно, но по андеграунду дико. - Бекхён, а ты не знаешь этих двух? - я обвел взглядом двух людей, показывая слегка подхмелевшему другу кого имею в виду. - А? Чанёля и Кая что ли? Те ещё ублюдки, - жилки на внешней стороне руки Бека напряглись, а интонация голоса показывала пренебрежительное отношение к этой парочке, - Да их каждая сучка тут знает. А если не знает, то рано или поздно узнает. - Трахают? - в лоб заметил я. - Используют. Они встречаются, но ради забавы каждую ночь выбирают себе игрушку. Им без разницы девушка это или парень. - Интересно... - Тааааааак, стоп-стоп-стоп! Стоп бля! Не говори мне, что ты хочешь оказаться в списке тех пиздоблядей? - Бен дернул рукой и тыкнул меня в грудь пальцем, - Будь другом, не лезь, если не хочешь почувствовать себя кучей мерзкого дерьма. - А ты знаешь в этом толк, как я погляжу? - окатил я друга холодной фразой. На этом наш диалог закончился. Я оставил Бекхёна в обществе «Егерьбула» и шестого Милда. Пробираться сквозь людей было не самой хорошей идеей. Они словно пытались срастись с тобой, касались и изучали телом. Потные, мокрые, уставшие и под кайфом. Толпа с хорошей долей одержимости принимали нового человека в свои горячие объятья. Однако этой физической близости я не хотел. Моей целью было просто затеряться в толпе. Не слиться, но раствориться в ней. Стать незаметным и пустым, как все. Но даже под прикрытием голов и ростом ниже ста семидесяти, меня смогли увидеть и вытянуть за руку. - Привет, не хочешь поиграть? - на меня смотрели те самые глаза. - И в какую игру? - «От заката до рассвета» - Хах, ты футфетешист, вампир или просто соблазнительная девушка со змеей на шее? - Футфетешист? Возможно. Вампир? Навряд ли. Девушка со змеей? Девушка - нет. А змею можно найти, если так их любишь, - глаза парня хитро сверкнули и на каждой фразе он все сильнее и сильнее сжимал мое предплечье. - Разве ты не должен быть за пультом в это время? Пару минут назад ты отжигал горячий танец под свои треки, разве нет? - Сейчас там Кай. Не беспокойся, он не против. - Не против чего? Игры? Думаю, когда участников трое играть намного интереснее. - Слушай, мелкий, а ты мне нравишься все больше и больше, - в силу роста, диджей наклонился и выдохнул перегаром в губы, - Это заводит не на шутку, знаешь ли. - Знаю и подозреваю, что именно от перевозбуждения ты сейчас передавишь мне вены, - я холодно глянул на парня, но это приняло обратный эффект. - Какая проницательность, - Чанёль дернулся за поцелуем, но с легкостью получилось увернуться. Не самый лучший вариант целоваться с парнем, у которого за место губ видишь ком сырого мяса, провернутого через мясорубку. - Скажем так, на данный момент во мне 1.58 промилле, по всему телу сгорает огромное количество красных телец, плюс ко всему явная тахикардия и повышенная агрессивность, так что будь добр, отпусти мою руку, в ином случае ты окажешься у меня на столе с множеством гематом по всему телу, вывихом руки и парой переломанных шейных позвонков, - я наблюдал перемену в его взгляде, с каждым моим словом интерес в глазах потухал и рука ослабляла хватку, - Ты меня хорошо слышишь, игрок? - Ты случаем не хирург? - с малым испугом поинтересовался Чанёль, но предплечье так и не отпустил. - Я патологоанатом. И наша следующая встреча может произойти не в самом благоприятном для тебя месте, парень.***
Правая половина была исписана стихотворением. С пометками, помарками, подчеркиванием, замазыванием черной тушью. Местами фразы заканчивались не на чем, но следующая строчка заполняла эту пустоту. «Не быть нам частью этой повести, Не считать по пальцам дела добрые, Не плакать, смотря в глаза пропасти, Не выть волком. Не жить в безысходности. Нам суждено стучаться в двери открытые Или шагать по проспекту столетиями. Нас будут помнить только забытые, А хоронить будут в гробах не забитых Мы должны местью жить и не каяться, Сухо пить водку без угрызения. Мы вольны упасть еще ниже презрения И слепо верить в Божье прощение» Со страниц дневника смотрели те самые глаза.***